Андрей Валентинов - Ола
ХОРНАДА XXXV. О том, как Дон Саладо и сеньор лисенсиат в плавание собирались
Заломили руки, вцепились в подбородок, между зубов – клинок холодный.
– Или сам выпье-ешь, Гевара? А то ошибемся – лишку-у плеснем!
Закрыл я глаза, зажмурился. Снова открыл – на рожи их мерзкие взглянул.
Скалятся рожи. Ну, точно – сицилийцы. И говор похож. Так что не зря я Сицилию эту терпеть ненавижу.
– Идите к бесу, – выдохнул. – Сам выпью! Отпустили, к столу подвели. А на столе – чарка глиняная.
– Пей!
Выдохнул я, Деву Святую помянул. Защити, Милосердная! Ведь видишь Ты все, все Ты знаешь!… Глотнул, ничего не чувствуя. Снова глотнул…
– До дна! До дна, еретик. Вот та-а-а-ак! Ну, на здоровьице!
Поставил я чарку, к себе прислушался. Вроде ничего, словно винца легкого выпил…Это пока ничего! А рожи все скалятся, хихикают. Весело им!
– А теперь гуляй, Гевара-а! Где хочешь – там и гуляй. К дружкам зайди – попрощайся, может, и не увидитесь уже-е, разве что на Кемадеро. Да только помни – до заката тебе время. Вернешься – противоядие-е дадим…
Вздохнул я, сам себя ощутить пытаясь. Вот придумали, сволочи!
– Опоздаешь – кровью обделаешься, а после и вовсе-е – сдохнешь. Понял? Яд хороший, верный, и не знает его никто, кроме нас, так что к лекарям и не заглядыва-ай – не помогут!
Кивнул я – и это ясно. Стреножили раба божьего, лучше пут всяких. Одно непонятно – зачем. Так не спрашивать же!
– Ну, чего стоишь? Пошел!
Скривил я губы – улыбнулся вроде бы, значит.
– Дагу отдайте! Без нее – не пойду. Переглянулись.
Отдали.
А по Севилье народ ходит. Ходит, бегает, кричит – и молчит тоже. Живой народ, завидно даже. Мертвый, впрочем, тоже имеется – хотя бы на кладбище монастырском, совсем рядом, за забором серым. А я – ни то ни се. Среднее что-то, почти как прокаженный, только без балахона и погремушки.
Поглядел я на небо, от жары белое, на мостовую каменную поглядел. Никак и вправду попрощаться отпустили-с миром божьим да со светом белым? Добрые они фратины, которые из Супремы!
А тут и колокол ударил – тот, что у Клементия Святого. Ударил – меня разбудил словно. Вытер я пот со лба, огляделся.
…Монастырь слева, Барабан-площадь справа, впереди мост, тот, что на Тринадцати Лодках. А может, и вправду туда – да головкой прямиком в Гвадалквивир? Чего до вечера ждать?
Улыбнулся – на этот раз по-настоящему почти. Врете, гады, не дождетесь!
Повернулся я спиной к Альменильо-валу, повязку на башке поправил, дагу у пупка поудобнее пристроил.
Гуляй, пикаро! Куда глаза глядят да куда ноги несут. В брюхе яд плещется, за спиной костер соломой мокрой дымит.
Хорошо!
– И вправду хорошо, Начо, что встретились мы с тобою, – озабоченно молвил Дон Саладо. – Ибо много о чем поговорить следует, поелику в жизни нашей, чую, перемены грядут.
– Это уж точно, – согласился я. – Грядут.
Там же я его и нашел, рыцаря моего калечного, – на чердаке-донжоне. Долго думал, заходить ли в гости, а потом рукой махнул: зайду! Все равно уже знают о Доне Саладо, уже и в хартии свои проклятые прописали.
Так хоть поговорим напоследок.
– Вернулся я, Начо, из поездки некой, – продолжал рыцарь. – И хоть недальней она была, однако же небесполезной.
Оказывается, все эти дни, пока меня, раба божьего, в Супреме солили, Дон Саладо в нетях пребывал. Даже не понял, бедняга, что эскудеро его верного черти куда-то унесли. Да так оно и лучше, ежели подумать.
– А сам ты, Начо, здоров ли?
Эх, задумался! Задумался и не приметил даже, что Дон Саладо меня через окуляры рассматривать изволит. Да внимательно так.
– Здоров я, рыцарь, – вздохнул. – С чего мне хворать-то?
…А в животе вроде как шумит что-то. То ли булькает, то ли шипит даже.
Покачал головой доблестный идальго – не просто, с сомнением немалым. Видать, и вправду укатало меня за эти деньки. Да и сам он переменился. Это я вначале, от радости, не заметил, почитай, ничего, а теперь, как вгляделся…
Борода, конечно, прежняя – все та же мочалка, хоть и расчесанная. А вот все другое… Вместо салада дурацкого – шляпа круглая с полями узкими, штаны широкие (у идальго! широкие!), на костлявых плечах – рубаха белая с открытым воротом. А ко всему еще – левантийский кинжал-страдиот у пряжки. Знакомый наряд!
– Помилуйте, рыцарь! Уж не моряком ли вы стать решили?
Улыбнулся Дон Саладо, палец худой к потолку черепичному воздел:
– Именно так, Начо. А посему продал я, как и советовал ты, доспех свой, именуемый бригантиной, и обзавелся платьем этим, куда более подходящим. Был же я в славном городе Палосе…
Только сглотнул я, такое услыхав. Что это с рыцарем моим? Или василиск некий в Палосе объявился?
– Как же, Начо? – в свой черед поразился славный идальго. – Разве не хотели мы с тобой нанять корабль добрый да отправиться за море-океан…
Господь-Вседержитель, Дева Пречистая, Михаил Архангел!
– Скажешь ты мне, конечно, Начо, что немало еще чудищ и мерзких злодеев на земле нашей Кастилии. Однако же замечу тебе по секрету: измельчали монстры сии. Ни в Севилье, ни в округе, признаться, не удалось увидеть мне не токмо единорога или, к примеру, грифона, но даже колдуна или же великана. Правда, в Сааре, как ведомо тебе, обитают великаны добрые, кои и показали мне дорогу в Палос…
Не стал я спорить с рыцарем моим, хоть и ошибся он насчет Севильи. Я вот три денька в гостях у Дракона проскучал…
– Немало я видел в Палосе кораблей разных, Начо. И кастильских, и португальских, и даже алжирских. Беседовал я со шкиперами славными и кормчими мудрыми, и карты их смотрел, и рассказы слушал…
Усмехнулся я, в который уже раз идальго своим любуясь. Хорош дядька, заглядеться можно. Заглядеться, заслушаться. И что он, интересно, в Палосе знакомцам своим новым наплел? Неужто про Терра Граале?
– Скажу я тебе, Начо, – продолжал между тем рыцарь, палец свой костистый опустить позабыв, – что прав был ученый знакомец наш, сеньор Рохас. Хоть и верят шкиперы и кормчие многие в землю, за морем-океаном лежащую, но плыть туда опасаются по причинам, тебе самому известным. Но все же встретил я одного кормчего храброго по имени сеньор ван дер Грааф, нидерландца, из славного города Антверпена родом. И поведал я ему о мечте своей, он же показал мне карту старинную…
Моргнул я даже, ушам своим не веря. Ну, рыцарь!
– И договорились мы с ним, и по рукам ударили, и осмотрел я каравеллу его, «Стяг Иисусов» именуемую. Каравелла же эта, скажу тебе, Начо, хоть и невелика размерами и без палубы даже, однако построена крепко и припаса вмещает немало…
Раньше бы поспорил я с ним. А как не поспорить? На беспалубной каравелле – да через море-океан! Не иначе того сеньора ван дер Граафа, из Антверпена который, тоже из бомбарды звездануло!
Поспорил бы. Но не сейчас. Поглядел я вновь на Дона Саладо, на горе это сухорукое ходячее с тараканами в башке, подумал немного.
– А вы знаете, рыцарь, вы, поди, самый честный человек будете, из тех, кто не помер еще. Да и добрый самый.
– Начо?!
Ну, надо же! Смутился дядька.
– Помилуй, Начо! Хоть и стремился я всю жизнь к следованию заповедям рыцарским, но смею ли я даже думать…
Не стал я слушать, к столу подошел. Не слова его меня заботили – пусть себе болтает, идальго мой образа нелепого. Перо заботило – гусиное, да еще чернила, да бумаги огрызок. Не все же бакалавр-пиит сжевать успел!
Сжевал – но не до конца. Отыскалось перо. И все прочее нашлось.
Присел я к столу, расправил бумажку, вспомнил, какая литера за какую цепляется…
Долго писал! Потому как не эпистола это любовная, что с дуэньями подкупленными сеньоритам всяким пересылается (сам носил, пока еще Малышом Начо прозывался). Любовные просто писать: глазки там, ручки, ушки-носики даже…
– Возьмите, сеньор Кихада. И спрячьте пока получше. Думал – спорить станет, как и обычно. Да только не стал – послушался. То ли потому, что не по кличке глупой я его назвал, то ли в голосе моем чего-то такое различил… Как тогда, в «Императоре Трапезундском».
– Недалеко от собора, сеньор Кихада, там где Хиральда-Великанша, улица Змеиная есть, Калье-де-лос-Сьерпес которая. Знаете?
Подумал мой рыцарь. Кивнул.
– На этой улице дом большой, трехэтажный – банкира Хуаното Берарди, итальянца. Запомните или записать вам?
Пожевал губами Дон Саладо, снова кивнул.
– Вот и хорошо, – вздохнул я. – Записку – ему лично. Сеньор Берарди вам должен кое-что. А на эти деньги снарядите каравеллу – или две, ежели захотите. Только за море-океан не плывите, нечего там делать. В Португалию поезжайте, дом купите, садик с мандаринами, ну, и книжек побольше – про Ланчелоте всяких. Вы ведь с реки Тахо, правда? Так там тоже Тахо, только зовется чуть по-другому – Тажо. Почти рядом с домом своим бывшим жить станете. А ежели скучно будет, голубятню заведете – или зубочистки строгать приспособитесь [62]. Только поспешите, лучше всего завтра поутру идти, не позже. Запомнили?
