Виктор Тюрин - Ангел с железными крыльями
— Что с ними будет? — теперь вопрос Александра Федоровна уже адресовала мне.
— В Германии будет республика. Кайзер отправиться в изгнание. Австро — Венгрия распадется на отдельные государства. То же самое произойдет и с Османской империей.
— Боже, как такое может быть? Ники?!
Царь бросил на меня быстрый взгляд, потом перевел глаза на супругу и сказал: — Думаю, что планы, относительно нашего будущего, уже имеются у Сергея Александровича.
— Вы знаете, что среди членов государственной думы идут разговоры о свержении власти? — неожиданно спросил я у императора.
— Хм! Да…. — тот несколько смутился. — Мне докладывали. Только все их разговоры не стоят и выеденного яйца. Поверьте мне. Они не изменники, а обычные болтуны с длинными языками. Во все времена на Руси принято ругать власть. Не более того.
— Вы не правы, ваше императорское величество. Разговоры идут о государственном перевороте. Если не принять мер сейчас, то в дальнейшем их разговоры выльются в революцию, которая расколет Россию надвое, сведя русский народ в братоубийственной войне.
— Это должно произойти в восемнадцатом году?! — вмешалась в разговор Александра Федоровна.
— Раньше, ваше императорское величество. Все начнется в 1917 году.
— Так скоро? — императрица растерянно и тревожно посмотрела на мужа. — Надо что‑то делать! Прямо сейчас!
— Успокойся, дорогая. У нас есть время. Поверь мне, мы обязательно что‑нибудь придумаем! А сейчас, пожалуйста, иди к сыну.
Императрица бросила сначала взгляд на мужа, потом на меня и тихо сказала: — Я верю вам, Сергей Александрович. Не бросайте нас на произвол судьбы.
После того как за ней закрылась дверь, император сердито заявил: — Зачем вы лишнее говорите?! Она и так вся на нервах! У сына снова….
Он раздраженно махнул рукой и замолчал.
— Извините меня, ваше императорское величество.
Какое‑то время стояла тишина, пока император не прервал затянувшуюся паузу: — Что будет с великими князьями и их семьями?
— За исключением одного, кто придет в Думу и тем самым спасет себе жизнь, все остальные великие князья с семьями будут расстреляны. Чтобы предварить ваши очередные вопросы сразу скажу: союзники вам не помогут. Когда наступит сложное для вас и вашей семьи время, ни французское правительство, ни ваш двоюродный брат Георг V не протянут вам руку помощи. Более того, английский король откажет вам в приюте на своей земле, когда над вами нависнет смертельная опасность.
Император замер, глядя на меня. В глазах неверие и испуг.
— Нет. Нет! Я не могу подобному верить! Ваше провидение неверно, поручик! — и он бросил на меня взгляд. В нем читался страх, недоверие, сомнение и еще… надежда. Императору очень хотелось, чтобы я как‑то смягчил свое предсказание, сделал его расплывчато — туманным, чтобы можно было и дальше верить тому, что его царственный кузен — благородный рыцарь без страха и упрека. Я же просто промолчал.
"Хватит строить воздушные замки, господин Романов. Принимай все как есть, или оставайся наедине со своей судьбой!".
Судя по неприязненному взгляду императора, ему очень хотелось сказать нечто жесткое и нелицеприятное в отношении меня, но он сдержался. Взял папиросу, поднес спичку, потом подойдя к окну, какое‑то время сосредоточенно курил, глядя куда‑то вдаль.
— Если все так, как вы говорите, то кому тогда вообще можно верить?! — так же продолжая стоять ко мне спиной, резко и отрывисто, бросил мне царь.
— Людям, с которыми вы будете связаны одной идеей, одной целью, ваше императорское высочество.
— Как тогда жить, если не верить людям? — словно не слыша меня, задал новый вопрос, император.
Посчитав этот вопрос риторическим, я предоставил ему самому отвечать на него, может хоть так правильные выводы для себя сделает. После еще нескольких минут молчания, царь отвернулся от окна, подошел к столу, аккуратно положил затухшую папиросу в пепельницу, и только потом снова посмотрел на меня.
— Кто еще меня предаст?
— Государственная дума. Генералы. Ваш двор. Интеллигенция. И, наконец, народ.
— Не понимаю. Просто не понимаю. Россию и людей, которых, мне казалось, знал…. — голос императора стал глухим и усталым, а в глазах тоска. — Вдруг все разом стали для меня непонятны. За что? Ведь я всего себя отдавал, полностью и без остатка, выполняя свой священный долг перед народом русским и богом. Не понимаю.
— А вы уверены, ваше императорское величество, что действительно знаете Россию?
Ответом на мой вопрос стал гневный огонек в глазах царя. Он был готов обрушить на мою голову гром и молнию, но в последнее мгновение сдержался и после длинной и тяжелой паузы спросил:
— Кто из великих князей,… придет в Думу?
— Ваш двоюродный брат, великий князь Кирилл Владимирович, с царскими вензелями на погонах и красным бантом на плече, явится 1 марта в Государственную Думу, чтобы предложить свои услуги новому правительству.
— Он останется жив?
— Да.
— Никогда вас не спрашивал…. Мое отречение… пройдет добровольно?
— Можно сказать и так, ваше императорское величество.
Подробности я не стал рассказывать, чтобы не растравлять и без того расстроенного государя. Император повернулся ко мне. У него было лицо уставшего, измученного человека. Он будто разом постарел на десяток лет.
— Я бы уехал. Отрекся, забрал семью и уехал. Но как бросить Россию в такой момент?
Идет война, а впереди грядет, как вы говорите, революция, которая зальет кровью страну. Ведь я не просто русский человек, я самодержец российский, не просто отвечающий перед богом за свой народ, но и готовый разделить его судьбу, какой бы она не была.
— Вы правы, ваше императорское величество, но сейчас речь идет не о вашей жертве на благо родины, а о возможности изменить судьбу. Как свою, так и России.
— Во всем да будет воля Божья, и противопоставлять ей себя великий грех, — после того как я ничего не ответил, государь очевидно принял мое молчание как немое отрицание своим словам и поэтому спросил: — Вы атеист, Сергей Александрович?
— Не верю в бога в обычном понимании этого образа, но что помимо нас существует какая‑то мощная, непознаваемая и необъяснимая сила — допускаю. За примером далеко ходить не нужно, взять хотя бы мои сны — предсказания.
— Хм! Значит, вы признаете, что дар вам дан свыше, а бога не желаете признавать. Вы сами себе противоречите, Сергей Александрович.
— Нет, ваше императорское величество. Просто мы верим по — разному. В первую очередь, я верю в человека, в его волю и разум, а вы в неведомую мощную силу, которая направляет вас по жизненному пути. Чувствуете разницу?
— Если так, как вы говорите, то почему мы живем по законам божьим, а не людским? — при этом он бросил на меня быстрый, острый и вопрошающий взгляд.
— А вы не задумывались над тем, что все законы божьи писаны человеческой рукой, а не ангельским пером? — я сделал короткую паузу. — Извините, ваше императорское величество, но давайте больше не будем говорить на эту тему, ведь как бы, не закончился этот спор, каждый из нас все равно останется при своем мнении.
— Жаль. Но, наверно, вы правы. Изложите ваши мысли, как вы понимаете, что надо сделать, чтобы изменить…. — он запнулся, а потом продолжил, — жизнь Российского государства.
— Основную угрозу для власти на данный момент представляют различные революционные движения. Их представители, свободно и открыто, начиная от Думы и кончая агитаторами — революционерами в рабочих бараках, болтают о свержении самодержавия, тем самым развращая человеческие умы. Их лозунги, в отличие от речей ваших министров, просты и понятны простому человеку. Власть — народу. Заводы — рабочим. Землю — крестьянам. К сожалению, эта агитация уже сделала свое черное дело и всплеск народного гнева рано или поздно произойдет, но у вас, ваше императорское величество, сейчас появилась возможность повлиять на него, уменьшить его силу, — я сделал паузу, дав царю освоить сказанное мною. — Для этого надо прямо сейчас дать больше прав Отдельному корпусу жандармов. Одновременно предельно ужесточить ряд законов, касающихся наказаний социал — демократов и радикалов всех толков. Сформировать, в первую очередь, в Москве и Петербурге, а так же в ряде крупных промышленных городов, отдельные воинские части под командованием надежных офицеров, своего рода штурмовые отряды, которые можно будет бросить на подавление любого мятежа. Одновременно с этими мерами приложить максимум усилий, для того чтобы заключить сепаратный мир с Германией.
— Я не сторонник жестоких мер, несмотря на данное мне прозвище "Николай кровавый", но если сделать все то, что вы предлагаете, думаю, они придадут ему истинное значение.
— Бунты и мятежи усмиряются не уступками, а вооруженной силой. Решить на это нужно прямо сейчас, а в дальнейшем не отступать ни на шаг. Впрочем, решать только вам, ваше императорское величество.
