Дженнак неуязвимый - Ахманов Михаил Сергеевич

Айчени слушала как зачарованная.

   - Хочешь знать, что было дальше? - спросил Дженнак.

   - Да... Да! Рассказывай, отец мой!

   - Ты, конечно, знаешь, что кроме Дженнака был на кораблях еще один светлорожденный... была девушка, дочь Че Чанта-

ра...

   - Чолла! Из нашего рода! — Айчени гордо вскинула голову. - Чолла, повелительница Иберы!

   - Да, Чолла... А теперь я скажу тебе то, о чем не написано в книгах. Но прежде спрошу: разве не было у Че Чантара сыновей?.. Были! Почему же в этот опасный поход он отправил дочь, а не сына?.. Как ты думаешь?

   - Возможно, ей так захотелось, наставник, и она упросила отца... знаю, есть властные женщины, мечтающие править без супруга... В Эйпонне для Чоллы не нашлось владения, а Иберу она взяла сама.

   - Да, она была властной и хотела править, но это лишь половина правды, - произнес Дженнак. - Вот другая половина: Очаги Арсолана и Одисса хотели видеть ее женой Дженнака. Чантар и Джеданна, их родители, решили, что тяготы, перенесенные вместе, сблизят молодых.

   - Но ведь этого не произошло... - прошептала Айчени, широко распахнув глаза.

   - Не произошло, - эхом повторил Дженнак и, сделав паузу продолжил: - Рядом с местом, где стояли корабли, была другая бухта, удивительней которой мореходам не встречалось. В нее приплывали огромные морские змеи... приплывали, чтобы выброситься на скалистый берег навстречу гибели.

   - Почему?

   - Этого никто не знает даже сейчас. Возможно, они состарились, потеряли силу и не захотели больше жить... Но не о змеях будет мой рассказ, а о людях, о Чолле и Дженнаке. О том, что дочь сагамора пожелала добраться до бухты и взглянуть на мертвых тварей, и пошла туда без воинов и слуг, с одним только таром Дженнаком. Правда, и опасности для них не было - те места совершенно безлюдны...

Айчени, стиснув кулачки, впилась в Дженнака взглядом. Ее лицо посуровело.

   - Откуда ты об этом знаешь, Баратцу-Им? Кто рассказал тебе о вещах, которых нет ни в арсоланских, ни в одиссрских книгах? Или есть какой-то древний свиток, где говорится о минувшем и где написано такое, что неизвестно никому? В любом случае, будь осторожен, наставник! Тайны светлорожденных не для простых людей!

   - Нас здесь только двое, ты и я, - молвил Дженнак, изменяя обличье. Морщины на его лице разгладились, исчезли мешки под глазами, кожа обрела прежнюю упругость, губы - яркость; шея уже не казалась стволом старого дерева, а руки - его узловатыми корнями.

   - Кто... кто ты? - пробормотала потрясенная Айчени, сжавшись на своей циновке. - Как ты это делаешь?

   - Магия тустла, - пояснил Дженнак. - Позже я расскажу тебе о ней, а сейчас вернемся в ту бухту на берегах Лизира. Вернемся, ибо тебе и мне нужно понять нечто важное, нечто такое, от чего зависят наши судьбы. Или мы соединим их и сплетем, или расстанемся и позабудем эту встречу... Тебе решать! - Он провел по лицу ладонью, стирая всякое воспоминание о старом учителе Баратцу-Име. - Я пошел с Чоллой... пошел, потому что чудилось мне, что сердце ее готово раскрыться и одарить меня счастьем - тем счастьем, что у меня отняли... но это уже другая история, и говорить о ней я не хочу. В той бухте, на теплых золотых песках, Чолла расстелила мне шелка любви, а ты ведь знаешь, как об этом говорится: возлегший на них неподвластен Мейтассе, Повелителю Времени... Но не получилось! Было солнце, было море, были шелка, но не было любви...

   - Почему? - шепнула Айчени, не спуская с него глаз. - Почему, сахем?

   - Каждый из нас - женщина ли, мужчина - делает свой выбор: любовь или что-то вместо любви. Слава, власть, почести, богатство и остальное, что тоже человеку дорого, что приносит ему радость... Временами эти символы успеха сочетаются с любовью, но и тогда нужно выбрать главное и знать: отрину все ради любви или расстанусь с нею, ибо другое дороже. - Помолчав, Дженнак добавил: - Чолла сделала свой выбор.

Наступила тишина. В широком проеме хогана висело солнце, касаясь нижним краем морской поверхности, метались над волнами чайки, но их вопли не были слышны, как и щебет птиц и шелест листьев на террасе. Все эти звуки существовали где-то в другой реальности, а не там, где находились сейчас Айчени и Дженнак. Момент поворота судеб делает людей безгласными, не видящими и не принимающими ничего, кроме незримой работы чувств и мыслей; в эти мгновения человек точно парит в Великой Пустоте, отрезанный от мира, сохраняя лишь единственную связь - возможно, с богом, с предками или с собственной душой. С кем из них говорила Айчени? С Чоллой, сделавшей неверный выбор, или с Заренкой и Вианной? Может, просила Арсолана подсказать ответ? Или искала его в собственном сердце?

Прошло, должно быть, много времени - солнце до половины погрузилось в морские воды, расплескав над ними багрянец вечерней зари. Наконец, вздохнув, девушка пробормотала:

   - Есть легенда в нашей семье, что предок Че Чантар - кинну... Выходит, ты тоже, мой вождь... Ты пришел за мной?

   - Не за тобой, а к тебе, - сказал Дженнак. - Ты вольна решать.

Внезапно по губам Айчени скользнула шаловливая улыбка.

   - Если я соглашусь, ты меня украдешь?

   - С большим удовольствием, чакчан. Мой корабль в гавани, и называется он «Хитроумный Одисс*.

   - У меня много родичей — отец, мать, братья, сестры... Они будут очень беспокоиться.

   - Отправишь им послание. Но лучше не писать, что тебя похитил тар Дженнак, Великий Сахем Бритайи и Риканны. Могут подумать, что у тебя... хмм... не все в порядке с головой.

   - Со мною всегда ходят телохранители и служанки. Я не могу спуститься с холма без них. И если я исчезну... Если так случится, мне не хотелось бы, чтобы их наказали или возложили вину на халач-виника.

   - Ты бывала в Зале Сорока Колонн?

   - Да. Читала надписи на древних камнях... Среди них есть и с твоим именем.

   - Найди в северной стене плиту с вампами Домов Одисса и Тайонела. Это Накамский договор - о чем, уже не помню... Но под вампами есть щель, а в ней - рычаг; надавишь его, и плита повернется. Чичен-те показывал мне это устройство.

   - Чичен-те? Кто он такой?

   - Халач-виник, который правил Цоланом много лет назад. Накамская плита скрывает ход, ведущий к морю. Тут есть и другие тайные тоннели, но этот самый удобный, только спускаться по нему нужно с фонарем. Что же до твоих телохранителей и слуг... - Дженнак на мгновение задумался. - Оставь записку. Напиши, что повинуешься велению богов.

Девушка кивнула, всматриваясь в его лицо в подступающих сумерках.

   - Пожалуй, я найду этот ход... Очень мне хочется взглянуть на твой корабль! «Хитроумный Одисс*, да? И все его потомки тоже большие хитрецы?

   - Что поделаешь, чакчан... Сказано в Книге Повседневного: изумруд зелен, рубин ал, и этого не изменить даже богам!

Они рассмеялись, а потом Айчени вдруг соскользнула со своей циновки и обняла Дженнака за шею. Теплые губы коснулись его щеки, потом проложили тропинку к уху, и он услышал шепот:

   - Дженнак, сын Дома Одисса, Великий Сахем, увенчанный белыми перьями... так сложно, так длинно... Как мне тебя называть, мой вождь? Сейчас, когда ты в моих объятиях? И потом, когда я расстелю тебе шелка любви?

- Джен, - ответил он, целуя покорные губы. - Зови меня Джен, радость моего сердца...

Так называла его Вианна. Давным-давно, триста лет назад... Через двое суток, ночью, драммар «Хитроумный Одисс» отплыл в Сериди, что позволило Дженнаку утверждать в дальнейшем, что его супруга - урожденная иберийка. Опровергнуть его слов никто не мог, так как акдам Рувейта со своим экипажем остался в западных водах и плавал в Длинном море, морях Меча и Бумеранга; к тому же все мореходы были вознаграждены и вообще болтливостью не отличались. Из Сериди в Шанхо Дженнак и его молодая жена добрались на одноколеснике, проехав всю Риканну и Азайю с запада на восток, что было весьма поучительно для светлорожденной Айчени, видевшей до того лищь Инкалу и Долан. Сделавшись хозяйкой в богатом поместье Джена Джакарры, она быстро перезнакомилась с местной знатью, оценившей ее ученость, изящество, манеру одеваться, а также напитки и блюда, которыми потчевали в доме супругов. Ро Невара был в нем частым гостем, не скупился на изысканные комплименты иберийской красавице и иногда посматривал на нее жадными глазами. Самого Джена Джакарру он, как и прежде, дарил вниманием, но глядел на него все холоднее и холоднее. Что не осталось незамеченным.