Кен Фоллетт - Игольное ушко
Спустя какое-то время он разомкнул объятия, собрал свои вещи с каминной полки, взял ее за руку, а потом, сильно хромая, повел за собой наверх, в спальню.
30
Широкий, с белым бетонным покрытием автобан вился среди баварской долины, поднимаясь к предгорьям. На мягкой коже заднего сиденья казенного «мерседеса» в усталой неподвижности развалился фельдмаршал Герд фон Рундштедт. В свои шестьдесят девять лет он прекрасно осознавал, что слишком любит шампанское и не питает должных симпатий к Гитлеру. На его худощавом мрачном лице словно запечатлелась вся его карьера – более долгая и более изменчивая, чем у любого другого высокопоставленного военного при Гитлере: его с позором отправляли в отставку так часто, что он даже не помнил уже, сколько раз, но Гитлер неизменно просил его потом вернуться на службу.
Когда машина проезжала через построенный еще в шестнадцатом веке городок Берхтесгаден, он вдруг задался вопросом, почему всегда соглашался вновь командовать войсками каждый раз, когда Гитлер прощал его. Деньги для него ничего не значили; высшее из всех званий он уже получил; награды Третьего рейха являлись бессмысленными побрякушками, и он уже не верил, что на этой войне сможет отстоять свою честь и достоинство.
Именно Рундштедт первым окрестил Гитлера «богемским капралом». Этот маленький человечек ничего не знал о великих германских военных традициях и, несмотря на редкие вспышки подлинного озарения, совершенно не разбирался в стратегии. На его месте Рундштедт никогда бы не ввязался в эту войну. Он был одним из лучших солдат Германии, и доказал это на полях сражений в Польше, во Франции и в России, но никогда не питал иллюзий относительно возможности победить.
В то же время он не желал иметь ничего общего с той небольшой группой генералов, которые – а он был осведомлен об этом – устроили заговор с целью устранения Гитлера. Он просто смотрел на происходившее сквозь пальцы, но присяга в верности до последней капли крови, которую давал немецкий воин, не была для него пустым звуком и не позволяла влиться в ряды заговорщиков. Вследствие этого, как решил Рундштедт, он продолжал преданно служить «Третьему рейху». Права она или нет, но его страна оказалась в опасности и у него не оставалось иного выхода, кроме как защищать ее. «Я, как старая кавалерийская кляча, – подумал он, – уже заслужил отдых, но мне было бы стыдно уйти в такое время на покой».
Сейчас под его командованием на Западном фронте находились сразу пять армий. Он распоряжался жизнями полутора миллионов человек, хотя мощь этого огромного контингента уже не достигала надлежащего уровня – некоторые дивизии превратились практически в дома отдыха для инвалидов, вернувшихся с Восточного фронта, не хватало бронетехники, а среди новобранцев преобладали молодые люди, не принадлежавшие к немецкой нации. И все же Рундштедт по-прежнему был уверен, что сможет защитить Францию от вторжения союзников, если сумеет разумно разместить вверенные ему войска.
Именно об их дислокации ему предстоял сегодня разговор с Гитлером.
Машина поднялась вверх по Кельштайнштрассе, где дорога уперлась в огромные бронзовые ворота, врезанные прямо в склон горы Кельштайн. Охранник из СС нажал на кнопку, ворота с мягким гулом распахнулись, и лимузин фельдмаршала въехал в длинный, облицованный мрамором туннель, освещенный лампами в бронзовых канделябрах. В дальнем конце туннеля водитель остановил машину, Рундштедт выбрался из нее и вошел в лифт, где уселся в одно из кожаных кресел для подъема на четыреста футов вверх в «Адлерхорст» – ставку Гитлера «Орлиное гнездо».
В приемной Раттенхубер взял у него пистолет и попросил подождать. Он принялся без особого восторга разглядывать коллекцию фарфора Гитлера, снова прокручивая в уме аргументы, которые собирался изложить в разговоре.
Прошло совсем немного времени, и светловолосый шеф охраны вернулся, чтобы провести его в зал для совещаний.
Это место напомнило ему дворцы XVIII столетия. Стены украшали живописные полотна и гобелены, по углам разместились бюст Вагнера и огромные напольные часы, увенчанные бронзовой фигурой орла. Вид из широкого окна открывался действительно потрясающий: на зальцбургские холмы и гору Унтерсберг – ту самую, где, как гласила легенда, тело императора Фридриха Барбароссы дожидалось момента, чтобы восстать из могилы и спасти фатерланд. В самом же зале в неожиданно очень простых крепких креслах сидел Гитлер и трое его приближенных: адмирал Теодор Кранке, командовавший флотом на Западе; генерал Альфред Йодль – начальник Генштаба, и адмирал Карл Йеско фон Путткамер – походный адъютант Гитлера.
Рундштедт отсалютовал и получил приглашение сесть в одно из кресел. Слуга внес на подносе тарелку бутербродов с икрой и бокал шампанского. Гитлер стоял у окна, наслаждаясь видом, со сведенными за спину руками. Он заговорил неожиданно, не поворачиваясь:
– Рундштедт сменил точку зрения. Он теперь согласен с Роммелем, что союзники готовят высадку в Нормандии. Это именно то, что моя собственная интуиция подсказывала с самого начала. Но вот Кранке по-прежнему настаивает, что это произойдет в Кале. Рундштедт, поделитесь с адмиралом, что привело вас к иному выводу.
Фельдмаршал сделал большой глоток из бокала и откашлялся в кулак.
– Здесь есть два аспекта: первый – это вновь поступившая информация, а второй – свежий взгляд на происходящее. Последние сводки о бомбардировках Франции авиацией союзников недвусмысленно свидетельствуют о том, что их главной целью стало разрушение всех мостов через Сену. А мы с вами понимаем: если операция намечена в Кале, то Сена не будет иметь для исхода сражения никакого значения. Однако в случае высадки в Нормандии нашим резервам предстоит так или иначе форсировать реку, чтобы добраться до зоны боевых действий.
– Теперь о свежем взгляде на события. Я много размышлял о том, как бы поступил сам, если бы во главе сил союзников мне предстояла высадка во Франции. И пришел к выводу, что моей основной задачей стало бы создание плацдарма, куда можно было бы в короткие сроки перебросить крупные контингенты живой силы и техники. А потому первый удар следовало бы нанести в районе крупного порта с высокой пропускной способностью. И мой выбор естественным образом остановился бы на Шербуре. Таким образом, и цели бомбардировок, и требования оптимальной стратегии указывают мне на Нормандию. – Он закончил и опустошил свой бокал, который слуга поспешил наполнить снова.
– Но все данные нашей разведки указывают на Кале, – заметил Йодль.
– Хотя мы только что казнили бывшего главу абвера как предателя, – вмешался Гитлер. – Ну что, Кранке, вас удалось убедить?
– Никак нет, – ответил адмирал. – Я тоже рассматривал варианты вторжения глазами командования противника, но при этом принял во внимание ряд факторов чисто военно-морского характера, которые ускользнули от моего уважаемого коллеги Рундштедта. Я полагаю, они начнут операцию под покровом темноты, при одном лишь лунном свете и в высокий прилив, чтобы благополучно миновать подводные препятствия Роммеля. В Нормандии им будут мешать скалы, мелководье и сильные течения. Поэтому на вопрос, возможна ли высадка в Нормандии, мой ответ: исключена!
Гитлер покачал головой, выражая несогласие.
Тогда снова заговорил Йодль:
– Поступила еще одна, на первый взгляд незначительная, информация, которая мне, однако, представляется важной. Совершенно случайно нам удалось выяснить, что королевский гвардейский бронетанковый дивизион в данный момент перебрасывается с севера Англии в юго-восточную часть, чтобы присоединиться к первой группе армий генерала Паттона. Эти сведения дал нам радиоперехват. Один из полков по пути следования завладел серебряными офицерскими сервизами другого полка, и эти идиоты устроили друг другу скандал на служебных радиочастотах. А между тем речь идет об элитном британском танковом соединении, в котором служат сплошь аристократы, а командует генерал, сэр Ален Генри Шафто Адэйр. У меня нет сомнений: ни одна крупная операция союзников не обходится без их участия.
Руки Гитлера нервно задергались, а на лице появилась гримаса сомнения.
– И это мои генералы! – злобно пролаял он. – Я либо получаю от вас противоречащие друг другу советы, либо не получаю их вообще. Приходится все решать самому…
С присущей ему прямотой Рундштедт перебил Гитлера:
– Мой фюрер! Вы располагаете четырьмя превосходными танковыми дивизиями, находящимися в глубоком тылу на территории Германии. Если я окажусь прав, им попросту не хватит времени на переброску в Нормандию для отражения атаки противника. Обращаюсь к вам с просьбой: прикажите немедленно передислоцировать их во Францию под командование Роммеля. В таком случае, даже если наша с ним точка зрения ошибочна, они все равно окажутся в достаточной близости к театру военных действий, чтобы оперативно вступить в бой…
