Сергей Гужвин - Иванов, Петров, Сидоров
— "Купец первой гильдии Кириллов и сыновья, Колониальные товары – ренские вина" — прочитал Петров вывеску вслух и засмеялся: — Рейн уже колония Кириллова?
— А то, — Иванов тоже засмеялся, — знай наших!
— Слушай, как улица называется?
— Вельская.
Но Петров уже не слышал, он хохотал, а мимо проплывали вывески:
"Парижский парихмахир Пьер Зарубьянц из Лондона Стрижка брижка завивка"
"Шашлычный мастер из карачаевского барашка с кахетинским вином Соломон Врубель"
"Трахтир Не уезжай голубчик с арганом"
"Кролики белки куры и протчия певчия птицы"
"Кислощёвое заведение с газировкой фрухтовой воды"
"Буфетчик с накрышкой зала под скатерти Мельхивор с тапёром имеются"
"Стригу и брею Баранов фершал цырулник"
"Мадам Донэ повивальная бабка сприютом для секретных"
"Паришские карточки для холостых и неженатых Мадамам дешевле!"
* * *
Между тем, Вельская улица привела наших веселых путешественников на запруженную народом Торговую площадь, к Гостиному двору. Здание Гостиного двора состояло из поставленных одна к одной, многократно повторяющихся одинаковых двухэтажных лавок, представляющих собой прямоугольное помещение, имевшее отдельный вход. Лавки от дождя и снега защищала примыкающая к ним галерея. В центре каждого корпуса с четырех сторон были арочные ворота во внутренний прямоугольный мощеный двор, который был отдан под торговые ряды: сапожный, мясной, хлебный, калачный и толкучий. Первый этаж Гостиного двора был торговый, второй – жилой, для приезжих торговых людей, подвалы использовались для хранения товаров, загружаемых со двора, через люки. В Гостином дворе торговали шелковой и бумажной материей, сукном, медной, железной, оловянной, фарфоровой и хрустальной посудой, которую привозили из Петербурга и Москвы, и "разными мелочными товарами и собственными припасами". Кроме того, многие скупали у обывателей на торгах хлеб, коноплю, лен, пеньку, семя конопляное и льняное, кожи. Пять лавок Гостиного двора занимал "Торговый дом Ивана Алексеевича Ерохова с сыновьями", продававший строительные материалы. "Торговый дом братьев Колесниковых" занимался мучной, бакалейной, рыбной и мясной торговлей. В одном из помещений размещался магазин Михаила Константиновича Почечуева, торговавший бакалейными, кондитерскими, гастрономическими, галантерейными и другими товарами.
На всю Россию славились ароматные вяземские пряники! Приезжие обязательно увозили отсюда пряник – и для лакомства, и в качестве сувенира, а иногда и в качестве… учебника. Такие пряники изготовлялись в виде букв – уплетая их, дети действительно "грызли грамоту". Более ста лет выпекала в Вязьме пряники фирма купца Сабельникова: от крохотных, до огромных, подарочных…
"Торговый дом Василия Лютова и сыновей" занимал целую сторону Гостиного двора. Василий Владимирович Лютов имел льноперерабатывающий завод, паровой маслобойный завод, выпускавший льняное масло, торговал "льном и семенами", и даже имел экспортную торговлю "льном и куделью". Купец первой гильдии – это звучит гордо!
На север от Торговой площади уходила Большая Московская улица, в первом же доме которой размещалось отделение банка "Общество поземельного кредита". Максаков ждал их в древнем ландо – длинной колымаге с большими колёсами. Приехал он без кучера, и Савелий остался на улице, охранять свою бричку и максаковского монстра.
Управляющий банка, увидев сумму на чеке, впал в прострацию, но когда Максаков сказал, что не собирается снимать всю сумму сразу, с облегчением записал эти деньги на его счет. Потом позвал стряпчего, выполняющего нотариальные функции, который без лишних разговоров, всего за 15 рублей, выправил все нужные бумаги: и купчую и свидетельство о праве собственности. Петров позавидовал оперативности произошедшей сделки, он помнил, сколько кругов ада он прошёл, оформляя свою квартиру в Москве.
На улице друзья раскланялись с Максаковым и разошлись.
— Идём к Лютову, — сказал Иванов, — он посоветует, как лучше организовать Гординскую волость.
Они перешли через площадь, стараясь не наступать в кучки навоза, и, протолкавшись сквозь толпу, поднялись по лестнице на второй этаж Гостиного двора. В коридоре стояли мужики в зипунах, мастеровые в поддёвках, сидела на корзине какая-то неопрятная баба с гусём в обнимку, но Иванов их всех проигнорировал и, открыв дверь в известную ему комнату, громко спросил: — Жив ли, здоров, Василий Владимирович?
Лютов, невысокий крепыш средних лет, с гладко бритым лицом, стоял за конторкой и писал, внимательно слушая человечка с крысиной мордочкой, который сидел за конторским столом и, водя пальцем по страницам раскрытого гроссбуха, диктовал: — …хозяйственная десятина, три тысячи двести квадратных сажён, дала на круг четырнадцать четвертей и семь мер…
Купец недовольно повернул голову к открывшейся двери, а потом узнал Иванова, и широко улыбнулся.
— Николай Сергеич! Голубчик! Совсем вы нас позабыли, — говорил Лютов, идя навстречу вошедшим, — я уже и запамятовал, когда имел удовольствие вас лицезреть!
— Да всё дела, всё недосуг, — отвечал ему Иванов, улыбаясь не менее широко, — хозяйство не отпускает, хозяйство-то, оно присутствия требует.
Они крепко пожали друг другу руки, а Иванов продолжил: — Вот, разрешите представить, Петров Александр Артемьевич, сосед мой по имению и мой добрый друг, прошу любить и жаловать.
Лютов глянул на Петрова внимательно и цепко, как сфотографировал, и, протянув руку для рукопожатия, осведомился: — Это о каком же имении речь? Лицо вроде бы, мне незнакомое?
— Калинкино, — ответил Александр, усмехнувшись, — сегодня только купчую оформили, потому и лицо незнакомое. Теперь вот соседями будем.
— Будем, будем соседями, — закивал Лютов, и широким жестом показал на стулья у углового стола, — прошу садиться, в ногах правды нет. Он шикнул на приказчика, и тот испарился.
Пока рассаживались, Петров оглядел офис Лютова.
Помещение пять на пять метров, вдоль стен открытые шкафы с кипами бумаг – до самого потолка, низкого и деревянного. У единственного окна, большого, застеклённого, но из-за толщины стен, дающего немного света – конторка, с двумя подсвечниками и горящими свечами. Слева – письменный стол клерка, заваленный бумагами, справа – угловой столик с четырьмя мягкими стульями, за который они и уселись.
— Наслышан, наслышан, дорогой Николай Сергеич, какой дворец вы себе отгрохали, прям всем на зависть! — сказал Лютов, рассматривая попеременно, то Иванова, то Петрова.
— И кто это уже позавидовал? — насмешливо спросил Николай.
Лютов засмеялся и погрозил ему пальцем: — А вам палец в рот не клади, Николай Сергеич, сразу откусить пытаетесь. Ну, вот я позавидовал, а отчего и не позавидовать? Мы, сиволапые, во дворцах не живали, да, и не придётся, пожалуй. Нам за счастье краюшка хлеба черного, чего ж тут о дворцах мечтать?
— Ай-яй-яй, что вы говорите, — в тон ему ответил Иванов, — неужели в Малороссии неурожай подсолнуха и ваша одесская маслобойня разорилась? Или в Амстердаме наводнение и смыло вашу лавочку на Принц Хендрикке?
— Нет, всё слава Богу, слава Богу, — чуть сбавил обороты Лютов, опуская глаза, — дела идут, не оставляет Господь милостью своей, только до дворцов ещё не доросли-с, кишка тонка-с.
— Не скромничайте, уважаемый Василий Владимирович, не скромничайте, было б только желание, я к вам, собственно, из-за желания и заглянул. Есть у меня маленькое желание, да не знаю, как к нему подступиться. Очень обяжете, если подскажете, как ловчее дельце провернуть.
Лютов покивал головой, мол, слушаю внимательно, а Николай продолжал: — Есть у нас с Александром Артемьевичем задумка, Гордино и Калинкино в отдельную волость выделить. Вы тут всех знаете, поэтому вопрос такой – кому ручку позолотить нужно для скорейшего решения в нашу пользу?
— Помилуйте, Николай Сергеич, зачем вам это нужно? — искренне изумился Лютов, — Мороки – выше петушков на крыше. А прибытка – с гулькин нос, какая радость – за подати, да за оброки ответ держать? Ведь вы, я вижу, в волостные старшины наметились?
Иванов поднял ладонь вверх: — Это моя беда, есть на этот счет свои задумки. Так поможете, или как?
Лютов помотал головой, ну и ну, и ответил: — В позапрошлом годе, вас ещё не было, там, — он мотнул головой в сторону окна, — на границе с Сычёвским уездом, делили Вазузовскую волость на две части. Мужичок расплодился, и сотский уже не справлялся. Конокрады там баловали, и вообще народ распустился. Так из губернии приехали сам помощник губернатора, и разделял земли. Земли-то он разделил, невелик труд, а вот тамошние помещики сцепились. Раньше там волостным старшиной старый барин был, да почил в бозе лет пять как. А наследник его наотрез отказался принимать главенство. И ладно бы, где в городе бы жил или в Москве, так нет, там же и живёт. И отказался. Вот и поставили волостным старшиной сельского старосту. Пока тихо было, сходило и так, а как разбойники пошаливать стали, потребовали старшину к губернатору. И поехал мужик в Смоленск. Грома и молний было – пропасть. Как так, какой-то мужик в волости заправляет! Приехал губернаторский помощник, признал волость слишком великой, чтоб один старшина и один сотский начальствовали, и разделил её на две маленькие. Опять же, говорю, разделить землю просто – по меже соседей, а они там сами разберутся, а вот кого старшинами ставить – незадача вышла, местные помещики, все как один отказались. Уж не знаю, какими калачами дворян этих умасливали, в конце концов, нашлись двое из двух десятков, заступили на должность. Но, честно говоря, начальствуют не очень. А тут вы сами хотите хомут на себя надеть. Удивляюсь я…
