Борис Толчинский - Боги выбирают сильных
— Напрасно ты надсаживаешься горло, друг любезный: не я ль тебе сказал, что нас никто отсюда не услышит? Ну разве только боги, — с леденящей ухмылкой прибавил он.
— Чего вы от меня хотите, господин? — прошептал злосчастный.
Корнелий не ответил на вопрос, а деланно вздохнул и произнес:
— Мне очень жаль, что твое знакомство с Ясалой случилось при подобных обстоятельствах. Увы, у них, у амазонок, нрав крутой, их вредно понапрасну злить… Я даже называю ее Суллой, настолько она злая.
Следом Корнелий произнес что-то на неизвестном Андрею языке.
Сулла-Ясала выхватила из-за пояса ребристый нож и порезала себе руку от кисти до локтя. Из раны хлынула алая кровь. Гуллах радостно осклабился, пал на колени и, прильнув толстыми губами к порезанной руке, принялся жадно сосать.
— Дикое племя, — посетовал Корнелий. — Этот Гуллах, между нами говоря, одной лишь кровью никогда не удовлетворяется. Она, видишь ли, ему разжигает аппетит. И он, пока не съест кого-нибудь, не успокоится.
«Это черный демон может меня съесть. Заживо сожрет, и не подавится!», — понял Андрей, и ужас затопил его трусливое сознание. Вопросы и мольбы, трепетавшие на языке, не прозвучали — жестокий спазм сковал голосовые связки. Андрей безмолвно наблюдал, как жуткий лестригон лакает кровь у черной амазонки…
Вдруг кто-то томно задышал у него под ухом. Андрей вздрогнул, повернул голову и увидал новое чудо. Это была, судя по росту, девочка восьми-девяти лет, но, судя по чертам лица и желтой коже, женщина в зрелом возрасте. У нее оказались громадные раскосые глаза цвета зелени, едва заметный носик, невероятно крупный рот, двойной подбородок, тонкая шея… Когда взгляд Андрея спустился ниже, он обомлел: груди были совершенно необъятными, аномальными даже для крупной матроны, они выступали двумя гигантскими тыквами, — а ноги были маленькими; казалось удивительным, как эта женщина носит свой опасный груз. Она была само распутство, и комплекция ее могла бы понравиться лишь извращенной натуре; поскольку Андрей Интелик, несмотря на молодость, как раз являлся таковой натурой, он ощутил сильное плотское желание, и это не укрылось от Корнелия.
— Рабыню зовут Вэй, — с улыбкой молвил Корнелий, — она из далекой страны Хань. Весьма умелая особа!
Подтверждая слова хозяина, Вэй распростерлась на полу и, извививаясь, точно змея, подползла к Гуллаху, нашла гигантский инструмент… и принялась втягивать его в свой безразмерный рот. На глазах у Андрея этот черный стержень входил все глубже, пока не скрылся весь. Циклоп оторвался от амазонки и довольно прорычал. Происходящее, во всей своей ирреальности, настолько заворожило Андрея, что даже страх куда-то отступил, а его место заняла зависть к черному чудовищу…
Внезапно страх вернулся, и какой! Вверху стремительно мелькнуло красное пятно, затем оно стало намного больше, возникло прямо перед глазами… и Андрей узрел невиданное существо: то был карлик с кожей красной, как у аспида, с шерстью и мелкой чешуей, с тем самым гибким хвостом… и физия карлика больше напоминала не человеческое лицо, а морду прожорливой рептилии.
Для Андрея это оказалось слишком. Он зажмурил глаза, закрыл лицо руками и зашелся отчаянным воплем. А в голове металась единственная мысль: «Этого не может быть. Подобных тварей не бывает. Этого нет. Это всего лишь сон. Сейчас я проснусь, и…».
— Сейчас проснешься и увидишь маму, — подсказал далекий голос Корнелия.
Мать Андрея умерла четыре года тому назад. …Народного слугу привели в чувство весьма необычным образом: пробудившись, Андрей Интелик понял, что его собственный детородный инструмент пребывает во рту Вэй, а шею стягивает петля… в последнем он ошибся: это опять был красный хвост; сам карлик сидел у Андрея на плечах и тихо хихикал.
— Прости невежливое поведение малыша Улуру, — сказал Корнелий.
— Мой краснокожий друг не имеет представления о том, как следует обращаться с неприкосновенными делегатами.
Тут карлик что-то провещал на совершенно непонятном языке, и Корнелий перевел:
— Улуру просит оставить ему твои глаза и уши, когда Гуллах закончит с остальным. Я полагаю, можно уважить…
— По-ща-ди-те!!! — возопил злосчастный.
Вопль сорвался на хрип: это карлик туже затянул живую петлю на шее Андрея.
— Ты просишь о пощаде? — удивленно переспросил Корнелий. — Но не ты ли предлагал избавиться от человека, создающего проблемы? И я подумал: к чему мне сложности с Софией, когда есть ты. Пока ты будешь договариваться с убийцами, пока они будут ее выслеживать… А если не получится у них? К тому же им еще платить. И убийцам этих убийц тоже платить придется. Ты же платить не станешь… ох-ох, значит, пришлось бы мне. А времени у нас немного. Ты не забыл: завтра у вас голосование… вернее, уже сегодня. Боюсь, вы не успели бы с убийством. И еще… Возможно, тебе это покажется забавным, но у меня, признаюсь, не лежит душа к убийству великородной княгини. Зачем мне убивать княгиню, притом с такими сложностями, когда довольно устранить какого-то плебейчика?
Ну вот, я взвесил «за» и «против» и решил твою идею чуть подкорректировать. Подумай сам, благоразумный друг народа, как это будет славно для меня, когда ты вдруг исчезнешь: Софии будет некем шантажировать твоего отца, и твой отец с чистой совестью призовет своих сторонников голосовать за меня. Не правда ли, отличный план, а главное, простой… Как ты считаешь, Гуллах?
Громадный лестригон широко разинул пасть, обнажая два ряда острых, похожих на крокодильи, зубов, и облизнулся длинным сизым языком.
— Ну что ж, если не будет возражений, начнем, пожалуй, — сказал Корнелий. — Сулла, освежуй его.
Амазонка воздела нож.
Андрей отчаянно трепыхнулся, но хвост-петля держала крепко, и внизу, в причинном месте, был свой захват. Поэтому Андрей остался в кресле, и лишь из горла вырвался тоскливый хрип. В вылупленных глазах не было никакой мысли — был только ужас.
Едва заметным жестом Корнелий остановил амазонку и приказал карлику ослабить петлю.
— Похоже, делегат народа намерен высказаться против, — с неудовольствием отметил сенатор. — Итак?
— Пощадите… — просипел Андрей. — Я сделаю все!
— Пустой, никчемный разговор, — отмахнулся Корнелий. — Сулла, можешь присту…
— Вы не можете просто убить меня!
— Просто? Ты думаешь, для Суллы это сложно, отживший свое друг?
— Убийство делегата…
— Ты полагаешь, делегат невкусный?
— Ради Творца и аватаров, пощадите! Я сделаю все, ваша светлость!
Корнелий не ответил, и Андрей, предчувствуя надежду, принялся уговаривать его и при этом оказался весьма красноречив, точно на митинге плебеев. — …Я сдуру предложил убить Юстину, от страха, не подумав, — убеждал Корнелия Андрей. — Но вы мне объяснили, ваша светлость, и вы, конечно, правы, как всегда! Нам лучше обождать… и сделать так, как вы сказали!..
При этом он не уставал коситься на нож в руке Ясалы и страшную фигуру лестригона Гуллаха.
— Удивляюсь тебе, юный друг народа, — задумчиво вымолвил Корнелий. — Ты называл себя моим слугой, и вот, когда пришла пора слуге почить за господина, ты упираешься. Обидно это мне! Выходит, я тебе напрасно верил. Вот она, Punica fides[104]! Тем более обязан я исправить свою ошибку… Другие аргументы у тебя найдутся или ты можешь только умолять, карфагенянин?
— Люди Юстины следят за домом вашей светлости. Они, конечно, видели меня. Они доложат госпоже, что я вошел с вами. И если рабы ваши меня убьют, Юстина рано или поздно дознается до правды, и вам несдобровать!
Корнелий наморщил лоб.
— Действительно, проблема. А впрочем, дальновидный друг, тебе не стоит беспокоиться об этом: твоего трупа не найдут они. Не будет трупа — не будет и улик против меня.
— Следователи обыщут ваш дворец, Юстина позаботится об этом! — в отчаянии воскликнул Андрей.
— Тише, тише… Ты так громко кричишь, несчастный, что можешь одержать победу над Стентором. Когда вы встретитесь с ним на небесах…
Так о чем это ты? А-а, насчет обыска в моем дворце? Пускай обыскивают.
Ты, кажется, меня не понял, речистый и плечистый друг народа: мой славный Гуллах целиком сожрет тебя, оставшиеся кости Сулла размельчит, Улуру уничтожит порошок, он в этом деле мастер, а Вэй затем наведет порядок.
Злополучный делегат перевел взгляд с Корнелия на безразмерное брюхо циклопа — и понял, что истязатель нисколько не лукавит.
Здесь мужество вконец оставило его, и злополучный делегат ударился в истерику.
Улуру с Вэй вернули его в чувство. Мысленно расставшись с жизнью, Андрей был удивлен, когда услышал следующие слова Корнелия:
— Впрочем, у нас есть выход. Мне, знаешь ли, не хочется рисковать беднягой Гуллахом: к нему я привязался; вдруг он тобой отравится, а?
