Марат Ахметов - Сталин. Разгадка Сфинкса
В отличие от Гессе французский писатель, политический и общественный деятель Андре Мальро присутствовал в качестве гостя на первом форуме писателей СССР и обращался к своим собратьям по ремеслу с приветственным словом. Тогда же в августе месяце 1934 года в столице СССР Мальро выступает перед советскими журналистами.
Он отмечает, в частности, «…мы все видим, что в Москве открываются библиотеки, а в Берлине их закрывают».
Относительно результатов гипотетических изысканий о некоторых реалиях советского общества Мальро говорит: «… Опубликование наиболее показательных заседаний комиссии по чистке дало бы нам в тысячу раз более яркую картину, чем все существующие теории…».
Представляет определенный интерес высказывание французского писателя о психологической разности русского и западного человека. Психология последнего, по его мнению, определяется главным образом «поисками законов логики», в то время как у русского эмоции преимущественно превалируют над разумным началом.
Два месяца спустя в парижском Дворце Мютюалите Мальро отчитывался об участии в работе Первого съезда советских писателей. Некоторые фрагменты его выступления схожи с панегириком, однако есть и любопытные высказывания для понимания сути процессов, происходивших во время раннего периода сталинской эры. «… О советском человеке много говорили, пытались проникнуть в его психологию. Мне кажется, что теоретизировать здесь бессмысленно, есть другие пути более плодотворные. На протяжении последних лет, в ходе так называемых чисток партии, были рассмотрены тысячи человеческих судеб. Эти разбирательства показывают нам советского человека, чьи особенности еще не систематизированы и не разложены по полочкам, в действии. Вместо того чтобы строить теории по поводу нового человека, было бы куда полезнее собрать всю эту огромнейшую и зачастую волнующую документацию и сделать из нее выводы».
Не случайно Мальро вновь и вновь обращается к внутрипартийной чистке, буквально сотрясавшей в то время всю партийно-советскую номенклатуру и предвосхитившей грядущие репрессии.
«Часто, — продолжал свою мысль Мальро, — говорят о подозрительности, недоверии, с которым молодое советское общество, так часто оказывавшееся в опасности, вынуждено относиться к человеку. Будем осторожны в словах: эта подозрительность распространяется только на отдельную личность (выделено мной — М.А.). Что же касается человека вообще, то напротив, доверие, оказываемое ему Советами, быть может, самое большое за всю историю. Доверие к детям сделало из них пионеров. Женщина царской России, чье положение, было, пожалуй, самым униженным и тяжелым в Европе, превратилась, благодаря доверию к ней, в советскую женщину, проявляющую сегодня поразительную волю и сознательность. Трудом воров и убийц построен Беломорканал. Из беспризорников, которые тоже почти все были ворами, созданы коммуны по перевоспитанию, На одном из празднеств я видел, как встречали на Красной площади делегацию бывших беспризорников. Толпа приветствовала этих ею же спасенных людей, как она не приветствовала никого другого. Наконец, герой. Уничтожив значение денег, СССР обрел тем самым и положительного героя, вечно живого героя литературы всех времен, — того, кто ставит свою жизнь на службу другим…».
Немного раньше Мальро Советский Союз вновь посетил Герберт Уэллс. Вместо ленинской «России во мгле» он увидел преображенную Россию сталинскую. Уэллс пробыл там полмесяца, и по соображениям престижа и логики был принят Сталиным. Английский писатель, до этого времени питавший антипатию к кавказцу, ушел от него совершенно очарованным, невзирая на спор, который между ними возник. Уэллс упорно втолковывал Сталину, что понятие классовой борьбы устарело и не отражает реальность. Он зондировал тем самым вероятность сближения Запада с Советами. Сталин возражал, спокойно излагая собственную точку зрения. Его аргументация выглядела убедительнее.
Вскоре после опубликования их беседы в Англии появился комментарий Бернарда Шоу, возражавшего против мнения Уэллса. Это положило начало длительной дискуссии, с ответом Шоу выступили Кейнс и сам Уэллс. Кейнс, писавший свою революционный труд по экономике, справедливо предъявил претензии Сталину и Шоу в известной узости их мировоззрения. Уэллс же просто высказал свою обиду, но на этом дискуссия не закончилась, превратившись затем в заурядную перебранку.
Из многочисленных высказываний о лидере страны Советов выделяется оценка личности кавказца американцем Роем Говардом, заявившем в Лондоне корреспонденту газеты «Дейли Экспресс», что со времен аудиенции, данной ему Ллойд Джорджем в 1916 году, беседа со Сталиным была наиболее удовлетворяющей.
«Сталин был прекрасен. Он поразил меня, как проницательный, спокойный, сведущий человек, который знает точно, чего он желает. Он отвечал на мои вопросы так же, как я отвечаю на ваши. Не было никаких уверток или дипломатической водицы».
Вне всякого сомнения, встречи и беседы Сталина и других кремлевских вождей с такими крупными деятелями культуры Запада, как Шоу, Эмиль Людвиг, Уэллс, Ромен Роллан, Анри Барбюс, Лион Фейхтвангер укрепляли в глазах широких масс и особенно интеллигенции, а также Запада, авторитет сталинской системы власти. Особое мнение высказал лишь Андре Жид.
17 июня 1936 года газета «Известия», редактируемая Бухариным, публикует материал-панегирик «Привет Андре Жиду» с горячим обращением по поводу приезда видного французского писателя, который в своих произведениях «решительно порвал с капитализмом и также решительно приветствовал страну Советов и коммунизм».
Андре Жид приехал в Советский Союз в довольно почтенном возрасте, 67 лет от роду. На другой день после его прибытия в Москву умер «буревестник революции» писатель Максим Горький. Выступая от Международной ассоциации писателей на траурной панихиде, Жид, казалось бы, искренне говорит о чувствах дружбы и любви к советской стране. Французский писатель ездил по ней в сопровождении пяти соплеменников, сыгравших определенную роль в выработке его мнения, два месяца. В Москву он вернулся накануне открытия судебного процесса по делу Зиновьева, Каменева и других. Через четыре месяца, за изданную в Париже вещь «Возвращение из СССР», Жида предают анафеме в официальном печатном органе Кремля «Правде».
Заявить, что писатель исключительно под влиянием личных впечатлений резко изменил свое представление о Советском Союзе, значит ошибиться. Ранее в Африке, во Французском Конго, Жид довольно бескомпромиссно «разбирался» с попытками властей пустить ему пыль в глаза. Он ехал в страну Советов с заведомым намерением «разоблачать», что явственно прослеживается в последующем его творении — «Поправки к моему «Возвращению из СССР» (июнь 1937)».
Француз лицемерно заявляет, что: «устроен так, что строже всего отношусь к тем, кого хотел бы любить. Немного стоит любовь, состоящая из одних похвал, и я думаю, что окажу большую услугу и самому СССР и его делу, если буду говорить о нем искренне и нелицеприятно. Мое восхищение СССР, восхищение теми успехами, которых он уже добился, позволяет мне высказывать критику по его адресу». Намерение весьма разумное, но исполнение оказалось малопригодным — критика Жида чрезмерно резка и неприятна.
Он напоминает человека, побывавшего в гостях и воспринявшего блага, а затем обругавшего дружелюбный дом; хозяев же обозвавшего негодяями и фальсификаторами. Даже наивная гордость за свои достижения жителей огромной страны воспринимается Жидом негативно. Писателю следовало приехать в Россию пятнадцать лет тому назад, тогда методом сравнения он бы многое понял. Иные пассажи Жида свидетельствуют о поверхностном понимании и поспешности выводов, как, например, следующие: «…Сталин принял много решений, и все они в последнее время продиктованы страхом, который внушает Германия… Советский рабочий превратился в загнанное существо, лишенное человеческих условий существования, затравленное, угнетенное, лишенное права на протест и даже на жалобу, высказанную вслух; удивительно ли, что этот рабочий снова обращается к Богу и ищет утешения в молитве. На что человеческое может он еще рассчитывать?…»
Даже «постепенное восстановление семьи, личной собственности, права наследования» — ценностей общечеловеческих, воспринимается Жидом неоднозначно. Порой он вообще впадает в противоречия. С одной стороны его удручает бедность, с другой — Жид не воспринимает аргументы о том. что коммунисты отрицают только эксплуатацию человека человеком. Возможность же быть сравнительно богатым при условии, что состояние заработано личным трудом не возбраняется и даже поощряется властями.
Скороспелыми аналитическими выкладками Жид как личность поступил бестактно, оскорбив радушных хозяев, как писатель он сыграл на руку политическим силам, враждебным СССР. Удивительно, что Жид не изъявил желания встретиться с кем-либо из руководящих структур государства и не попросил разъяснений по некоторым наиболее важным, на его взгляд, позициям.
