Марат Ахметов - Сталин. Разгадка Сфинкса
Период мятежного экспериментаторства между тем, вследствие жажды стабильности в высших эшелонах власти, начинает сменяться в России определенной регламентацией интеллектуальной и культурной жизни.
Социальные права в области образования и здравоохранения также некоторым образом нормируются. Начинается возврат к традиционным российским корням, возрождение национального духа, а также явственная реабилитация времен царизма, некогда столь ненавистных. Иные абстрактные марксистко-ленинские постулаты под несомненным влиянием Сталина претерпевают непонятную для многих, даже не рядовых партийцев, трансформацию.
По мере увеличения его авторитета премьера Сталин все больше пытается совместить дух коллективизма с буквой ответственности. Преимущественно интриганов, завистников и склочников, которым обычно несть числа в среде интеллигенции, власти привлекают к уголовной ответственности. 17 мая 1937 года по этому поводу в дневнике второй супруги Булгакова, Елены Сергеевны, имеется следующая запись. «С кем ни встретишься — все об одном: теперь, в связи со всеми событиями в литературной среде, положение М.А. должно измениться к лучшему».
Весьма характерно, что в тот период времени наряду с арестами известных военных, энкавэдешников, к ответственности привлекались и их собратья по духу из других сфер. То есть, шло повсеместное очищение от скверны: репрессировались, в первую очередь, лица, имевшие стойкие репутации людей нечестных и неблагонадежных. Но хотя одни недруги М.А. Булгакова, наиболее оголтелые, очутились в «местах не столь отдаленных», положение его кардинально не изменилось к лучшему и не могло измениться. Он был для этого слишком оригинальным художником и личностью при этом политически весьма наивной, если не сказать совершенно безграмотной.
Громов повествует о якобы «остродраматической коллизии Сталин — Булгаков», привлекающей «пристальное внимание литературоведов и театроведов» и изученной довольно основательно. Никакой подобной коллизии, разумеется, не существовало и не существует, она в большей степени плод воображения излишне пылких исследователей. Можно бесконечно рассуждать лишь о личной драме весьма даровитого литератора, не сумевшего, но по-своему пытавшегося поладить с власть имущими, в первую очередь, с чиновничеством в сфере советской культуры.
Почему Михаила Булгакова, со всей его самобытностью и изрядной несовместимостью со сталинским режимом, не постигла печальная участь многих литераторов, подвергшихся преследованиям властей?
Внимательно ознакомившись с эпистолярным наследием писателя убеждаешься в одном из его существеннейших достоинств. Он был совершенно неуязвим по причине своих человеческих качеств -кристальной честности и порядочности. Именно поэтому, 4 февраля 1938 года, в самый разгар «ежовщины», Булгаков отправляет письмо Сталину с просьбой вернуть из города Калинина в Москву драматурга Н.Р. Эрдмана, отбывшего полностью трехлетний срок ссылки в городах Енисейске и Томске. Ходатайство одного опального драматурга за другого, естественно, не рассматривалось серьезно, но позиция Булгакова вызывает огромное к нему уважение, равно как и к поэту Борису Пастернаку.
Чрезмерно ранимый и эмоционально впечатлительный, Пастернак, тем не менее, достаточно благополучно существовал в страшные, в кавычках, сталинские времена. Причем он не скрывал своего неудовольствия некоторыми действиями властей и отказался подписаться в коллективном требовании Союза писателей непременно предать смертной казни военачальников группы Тухачевского. Ему, в отличие от Булгакова (намеренно чуждавшегося подобных акций), довелось выступать на политически значимых общественных мероприятиях. В августе 1934 года Пастернак озвучил свою позицию художника на Первом всесоюзном съезде советских писателей. В частности, литератор заявил: «Есть нормы поведения, облегчающие художнику его труд. Надо ими пользоваться. Вот одна из них: если кому-нибудь из нас улыбнется счастье, будем зажиточными, товарищи, но да минует нас опустошающее человека богатство. «Не отрывайтесь от масс», — говорит в таких случаях партия. У меня нет права пользоваться ее выражениями. «Не жертвуйте лицом ради положения», — скажу я совершенно в том же самом, как она, смысле. При огромном тепле, которым окружает нас народ и государство, слишком велика опасность стать социалистическим сановником. Подальше от этой ласки во имя ее прямых источников, во имя большой и дельной и плодотворной любви к родине и нынешним величайшим ее людям на деловом и отягченном делами и заботами от них расстоянии».
Когда в Советском Союзе проводилась кампания по дискредитации французского писателя Андре Жида, свою лепту на Пленуме писателей СССР, посвященном столетию со дня смерти А.С. Пушкина, внес Пастернак.
Последний, в частности, вполне резонно заявил: «Это все ужасно. Я не знаю, зачем Андре Жиду было нужно каждому из нас смотреть в горло, щупать селезенку и т.д. Я этого не понимаю. Он не только оклеветал нас, но он усложнил наши товарищеские отношения».
Творческий путь и судьба Бориса Пастернака отчасти перекликаются с Михаилом Булгаковым. Также как Булгаков, Пастернак написал произведения, посвященные Сталину, ошибочно воспринимаемые некоторыми исследователями как сделки художников с совестью. Фактически же литераторы относились к вождю с достаточным пиететом, они просто были другими людьми, чем, к примеру, Алексей Толстой и Иван Бунин.
Последний, как известно, невзирая на огромную любовь и тоску по России, так и не вернулся на Родину, проявив огромную щепетильность весьма сходную с гордыней. Бунин никогда не примирился с тем, что в семнадцатом и последующих годах, по его мнению, Русь проявила качества более присущие варварской Чуди. Он желчно обозвал в дневниковых записях, озаглавленных «Окаянные дни», а также в воспоминаниях, Ленина несусветным животным и «косоглазым, картавым, лысым сифилитиком».
Бунин признавал за А.Н. Толстым редкую талантливость его натуры, «наделенной к тому же большим художественным даром» в сочетании с «редкой личной безнравственностью». Пожалуй, он с излишней суровостью охарактеризовал третьего Толстого, запамятовав известную заповедь о неподсудности.
Относительно Бунина, до конца своих дней не примирившегося с «Совдепией» и Толстого, вернувшегося из эмиграции и отлично вписавшегося в большевистской России, Булгаков и Пастернак занимают некое промежуточное положение. Художников, вполне лояльных властям, однако в силу их независимых характеров и творческих физиономий, а также неискушенности в политике, не преуспевавших в материальном плане.
Не случайно Сталин лишь единожды общался с Булгаковым и Пастернаком и лишь посредством телефона, а также по собственной инициативе. Первого он существенно подбодрил и поддержал в критический период его жизни и творчества. Со вторым советовался относительно Мандельштама, которого Пастернак, кстати, не слишком жаловал, равно как и Пильняка, признавая, впрочем, их несомненную даровитость. Своими телефонными звонками, суть доверительными жестами, Сталин, который даже правильной постановке запятой уделял внимание, протягивал литераторам руки. Покамест, морально поощряя их на труды во благо Родины, в своем понимании политика и гражданина. Не вина Сталина в том, что его рука оказалась зависшей в воздухе…
Взгляды с Запада
«Паломничество в страну Востока» назвал крупнейший немецкий писатель и философ первой половины 20-го века Герман Гессе одно из своих произведений, явно навеянное катаклизмами в России. Он выказал свое отношение к марксистским идеям, следующим примечательным образом.
«Разница между Марксом и мной заключается единственно в масштабах реформации и расстановке приоритетов. Маркс хочет изменить мир, я отдельного человека, он обращается к массам, я — к индивидуумам» — объявил философ-эмигрант. Сначала, полагал Гессе, подавляющее большинство людей должны научиться чувству ответственности и обрести зрелость, а затем уже приниматься за переустройство планеты. В том, что оно должно быть коммунистическим, писатель не сомневался.
«Почетный гость и приемный сын Швейцарии» писал в 1931 году, что события в России, «без сомнения самое важное, быть может, единственно важное, что происходит сегодня на белом свете». У русских «есть перед Западом одно преимущество — искренность. Россия -единственная в мире страна, у которой мы многое могли бы перенять в сфере реальной политики и материальных преобразований».
В отличие от Гессе французский писатель, политический и общественный деятель Андре Мальро присутствовал в качестве гостя на первом форуме писателей СССР и обращался к своим собратьям по ремеслу с приветственным словом. Тогда же в августе месяце 1934 года в столице СССР Мальро выступает перед советскими журналистами.
