Василий Звягинцев - Ловите конский топот. Том 1. Исхода нет, есть только выходы...
Всего-то!
И сейчас они держались, как подобает офицерам. Вопросов не задавали, мимику контролировали, вообще в основном отдавали дань напиткам и холодным закускам, с интересом разглядывали дворцовые интерьеры, наверняка вспоминая что-то свое. Чем их удивишь после того, как, удивившись раз и навсегда, они любую новую невероятность воспринимали как должное.
— Но главное, ради чего я разговор затеял, заключается вот в чем: выбор у нас небольшой. Оставаясь здесь, рано или поздно придется ввязаться в очередную войну с непонятным и намного превосходящим врагом, а то и спровоцировать ее именно фактом нашего здесь присутствия. Взамен можно уйти за пределы «опасной зоны», целиком занявшись частной и личной жизнью, предоставив Антону и его «соратникам» разобраться самим, а нам вмешаться уже на заключительном этапе. Как Сталину в японо-американскую войну…
— Как-то странно ты ставишь вопрос, — первым ответил Воронцов. — Что за враг, какой, зачем мы ему и он нам — не сказано. А решение принимать требуешь уже сейчас. Разобъяснил бы как-нибудь… подоступнее. Я «втемную» даже в преферанс не люблю…
— Насчет врага ты узнаешь в ближайшие полчаса. Если он тебя заинтересует… — Шульгин подергал щекой, — сможешь поупражняться. В частном порядке. Речь же совершенно о другом. Из здесь присутствующих пятеро уже стояли однажды перед похожим выбором и согласились уйти из Замка в двадцатый год, потому что здесь стало «горячо»…
— Ну, тогда нас особенно и не спрашивали, — вставил Воронцов.
— Отнюдь. Выбор был и тогда, ты просто подзабыл… Сейчас нас здесь восемь человек. Проблема выбора — аналогичная, но в чем-то легче. Тогда мы сами о себе почти ничего не знали, сейчас — знаем. Уйти нам предлагается в достаточно спокойное время, где никаких катаклизмов не ожидается. Не очень надолго…
Тут у меня были некоторые сомнения, но высказывать вслух я их не стал.
— Или война с неизвестным врагом и непредсказуемым исходом, к которой именно сейчас я не расположен…
— Горячих сторонников любой войны среди нас не так много, — вставил свое слово и Ростокин. — Видели, знаем, но сама постановка, признайтесь, странная, Александр Иванович… Раньше так не бывало, насколько я в курсе.
— Мало чего раньше не было. Но если таково общее мнение — давайте на этом пока закончим. Кино посмотрите — поговорим еще раз. Только, поверьте, у нас с Андреем и Олегом были основания поставить вопрос именно так. Чтобы перед женщинами выступить с единой позицией. Ты вот, Игорь, из нашей последней встречи на Селигере и в Москве что-нибудь помнишь? Монастырь, генерал Суздалев, ресторан, «чекист» Маркин, ночь в твоей квартире…
Лицо Ростокина выразило мучительную работу мысли. Опять же, как при попытке вспомнить недавний сон. Вроде что-то такое ощущается, эмоционально, а подробностей — ноль. И от этого — тяжелый дискомфорт.
— Мы разве встречались? Что-то я не припомню. Последние месяцы я ни в Москве, ни на Селигере не бывал. Тут у меня железное алиби… Уточнить можете?
— Ну, для тебя же лучше. Не был и не был. Это, значит, у меня индивидуальный глюк приключился. Сон в летнюю ночь. Но до того убедительный… Вроде как у тебя прошлый раз с княжной и татаро-монгольским нашествием. Не бери в голову. Да вон, кажется, и наши дамы возвращаются. Так что, сначала кино, а потом ужин или наоборот?
Вопрос был задан исключительно «pro forma»[62]. Какой ужин после всего сказанного?
Все вместе, дождавшись возвращения женщин, направились в небольшой просмотровый зал, приготовленный неподалеку. Точнее — некий гибрид домашнего кинотеатра и ресторанчика на два десятка персон. Столики амфитеатром, удобные кресла, чтобы зрители не заскучали или, наоборот, в самые волнующие моменты могли промочить пересохшее горло. В ассортименте были выставлены прохладительные напитки и легкие вина в качестве аперитивов к предстоящему ужину. Он-то состоится независимо от художественных достоинств предлагаемого фильма.
Глава шестнадцатая
Чтобы не утомлять зрителей, мы с помощью Антона и аппаратуры Замка смонтировали фильм ровно на час. Для придания произведению художественной целостности, а главное, убедительности, кое-где пришлось использовать вставки из позднейших, уже здешних воспоминаний Шульгина и Антона, видеозапись боя с медузой, незначительную режиссуру подлинных эпизодов, элементы компьютерной графики. Сюжет тоже слегка переделали, по тем же самым причинам.
Возможностей у Замка было предостаточно, что он и продемонстрировал в своих прежних «произведениях» из жизни Натальи и наших с Олегом и Воронцовым приключений в сорок первом году.
Изображение, разумеется, трехмерное, великолепного качества, с использованием всех положенных в высокохудожественном кино режиссерских и операторских приемов. Действие сопровождалось закадровым голосом Шульгина. Единственное, без чего мы обошлись, так это без музыки, иначе получился бы перебор. Эстетический.
Вообще вначале была идея показать все как есть — в виде стопроцентно подлинных, но не слишком связных отрывков ментаграмм, стилизованных под черно-белую фронтовую кинохронику. Но все же остановились на втором варианте.
Начиналась картина сценой покушения на Сталина, которая подавалась как бы с точки зрения стороннего наблюдателя, находящегося, однако, в центре событий. В кадрах мелькнули и Лихарев, немедленно большинством зрителей узнанный, и Антон в облике Шульгина, и никому здесь не известный Юрий. Кадр остановился в момент, когда трупы монстров грузили в машины.
— Дальше «объекты» были доставлены на дачу Сталина, где, наверное, и пребывают до сего времени в ожидании вскрытия и научного заключения. А также результатов оперативно-служебного расследования по факту акции, — сообщил заэкранный Шульгин, пытаясь подражать артисту Копеляну. — Очень надеюсь, что там сейчас развитие «линии» все-таки остановлено, иначе трудно представить, во что все может вылиться.
Следующий эпизод, на «планете Зима», включал короткую сцену Сашкиной пробежки от начала ущелья до избушки, после чего сразу начинался бой с преследующими его гоминоидами. Все лишние моменты были вырезаны, картинки подавалась исключительно с его точки зрения, как если бы камера была закреплена у него на голове. Весь сюжет уложился в десять минут, что по кинематографическим меркам достаточно много.
— Способ и причина моего попадания в это мрачное место мне неизвестны, но есть мнение, что сделано это было просто для того, чтобы поближе познакомить персонажей друг с другом, заодно беспристрастно оценив их боевые качества, — сообщил Шульгин, когда его экранный двойник скрылся в лазе, ведущем в пещеры. — Или с той же степенью убедительности — кое-кому потребовалось любой ценой не пропустить теперь знакомых вам монстров в эти самые пещеры…
— Не очень и любой, — вмешался Берестин. — Один человек с винтовкой — это не оборона. Шальная пуля — и конец замыслу…
— Имелся и запасной рубеж. Многослойное минирование пещер, в принципе непреодолимое… — ответил Шульгин, снова приостанавливая показ.
— Тогда нечего было и огород городить, тебя подставляя. Первый вариант — провокация или рекогносцировка — куда убедительней.
— Все это мы будем специально обсуждать, а пока продолжим. Пещеры, кстати, заслуживают самого пристального внимания, жаль только, что мы не знаем, где и когда они находятся. Но мне кажется, что отнюдь не в дальнем космосе, а на Земле. Очень может быть — в эпоху Великого оледенения…
Над подиумом появилось изображение интерьеров избушек, «входной» и «выходной». «Камера» подробно задерживалась на каждой детали обстановки и реквизита.
— Думаю, никому не покажется смелым предположение, что все это оборудовали специалисты с психологией и жизненным опытом, идентичным нашим. Точнее, знатоки двадцатого века, всего сразу, взятого в странном разрезе. Винтовки, обращаю внимание знатоков, натуральные, не «дробь тридцатого»[63], вещь достаточно раритетная. А гранаты, напротив, образца семидесятых. Ничего более позднего предложено не было, возможно, из опасения, что этот товарищ из фильма с ходу не разберется с другими. Учли, значит, что с техникой, придуманной после восемьдесят четвертого, знаком слабо.
— Я бы предположил, — вновь перебивая комментатора, провозгласил Берестин, — что это мы сами и устроили. Или мы — параллельные, или просто позже текущего момента.
— Не смею спорить, — ответил Шульгин, — мы, не мы, но явно «под нас». И хочу заметить, предваряя следующие бестактные вопросы, что демонстрируются вам только факты. Никаких гипотез и тем более законченной точки зрения у меня нет.
Сашка потянулся к бокалу красного вина, стоящему перед ним, в последний момент отдернул руку.
