Герман Романов - Спасти Каппеля! Под бело-зеленым знаменем
— В сильной армии наша опора, — Михайлов закряхтел, как старик, он понял, что придется серьезно раскошелиться. Но вначале посмотрел на председателя правительства — и Вологодский после секундного размышления наклонил голову, выражая свое согласие.
— Правительство решило выделить дополнительные ассигнования в размере 20 миллионов рублей на развитие Ново-Ижевского оружейного завода в Иркутске, и еще столько же для дополнительной закупки вооружения в Японии и САСШ, — Михайлов помедлил и посмотрел на Михаила Александровича. И заговорил снова, выдавливая из себя слова.
— А также требуемые суммы на формирование гвардейских частей, ваше величество. Я прошу вас, государь, отдать распоряжение о разнарядке необходимых средств.
— Благодарю вас, Петр Васильевич и Иван Андрианович. Я выделил два миллиона из своих собственных средств, а это сильно ограничило мои возможности. — Император благодарно склонил голову.
Ермаков мысленно усмехнулся — Вологодский категорически не хотел появления несибирских частей, а потому охотно принял требование красных о роспуске отступивших от Волги и Урала дивизий. Тем более что на этом настаивали американцы, англичане и японцы, всерьез полагавшие создание независимого Сибирского государства. Да и он сам приложил к этому руку, вводя «союзников» в еще большее заблуждение.
Но бывшие колчаковцы и каппелевцы прямо-таки требовали воссоздания общероссийской силы, хотя бы в виде гвардии. Вологодский, после долгих колебаний, дал свое «добро», но оговорил, что средств выделять не будут на те подразделения, что не имеют наименования «сибирских». Такая мелочность была свойственна премьеру, который цепко держался за свое видение полностью автономной Сибири в составе будущей Российской имперской федерации. Потребовалось время, чтобы сломить упрямство пожилого председателя правительства.
— Все в наших руках, господа, — Арчегов решил проявить инициативу и взять дальнейший диалог под собственный контроль. — Теперь нам надо конкретно решить, что нам требуется для победы в грядущей войне с большевиками, которая, как мы все понимаем, неизбежна…
Екатеринодар (9 марта 1920 года)— Александр Васильевич, признаюсь вам честно, последние дни меня одолевают чудовищные сомнения.
Генерал Деникин выглядел гораздо старше своих лет. Его сильно старила седина и небольшая бородка. А ведь главнокомандующий вооруженными силами на юге России был достаточно бодр и энергичен и моложе адмирала. Его имя стало легендарным в русской армии в годы войны с германцами, где каждый офицер мечтал служить в знаменитой «железной» стрелковой бригаде под его командованием.
Именно он поднял выпавшее из рук погибшего генерала Лавра Корнилова знамя «белой идеи» и пронес его через кровавую бойню гражданской войны вот уже два полных года. И символично, что они встретились в Екатеринодаре, где пал, сраженный снарядом, зачинатель белого движения.
— Я не знал, что и думать, когда получил телеграмму его величества о том, что в Омске начались переговоры с большевиками. И скажу откровенно — здесь сочли правительство Вологодского чуть ли не предателями интересов России. Мне удалось кое-как пресечь подобные разговоры среди генералитета. Поймите меня правильно, Сибирь ведь не знала, что такое красный террор и комиссародержавие. Для нас мир с большевиками категорически не приемлем! И даже сейчас, несмотря на настоятельные просьбы императора и правительства Вологодского.
— Я так же думал, но один генерал сумел меня не только разубедить, но и заново вдохнул в меня жизнь, — адмирал Колчак сидел в кресле, на его черном флотском мундире, в сиянии золотых погон, гневно топорщили крылья черные двуглавые орлы. За полуторамесячное плавание лицо Александра Васильевича загорело чуть ли не до черноты, лишь верх лба был белым, там где его закрывал козырек фуражки. Адмирал помолодел, будто разом скинул десяток лет — так на него подействовал океанский ветер и соленые брызги, и поход превратился чуть ли не в оздоровительный круиз с медовым месяцем.
— Еще два месяца назад я сам готов был пустить себе пулю в сердце, а не отступить от принципов, среди которых главный — единая и неделимая Россия. И не меньше вашего был готов предложить не мир, а меч, и войну до конца. — Адмирал горделиво приподнял подбородок и жестко посмотрел на генерала. Затем усмехнулся.
— Но сейчас я начал думать совершенно иначе, надеюсь, что вам не придет в голову считать меня отступником и погубителем нашей милой Родины. Но, воленс-ноленс, я сейчас считаю, что для борьбы с большевизмом хороши любые меры. А обман противника есть военная хитрость, которой нужно гордиться, а не воротить нос. Мы не институтки Смольного, а прошагали все ступени службы, Антон Иванович. Перемирие позволит нам взять передышку и лучше подготовиться к продолжению войны с большевиками.
— Ну и слава Богу, а то я испугался, что Михаил Александрович совершает страшную ошибку заставив меня принять условия временного прекращения огня. Слово-то какое интересное подобрано! И кем?!
— Военный министр Сибирского правительства, поверьте мне на слово, Антон Иванович, ничего не сделает просто так, пока не просчитает ситуацию и не выберет оптимальный вариант ее разрешения.
— Вы имеете в виду генерала Арчегова. — В голосе командующего ВСЮР слышалась неприкрытая ирония.
— Да, именно генерал-адъютанта Константина Ивановича Арчегова, без которого, говорю вам откровенно, в Сибири рухнуло бы все, а Красная армия уже была бы за Байкалом. Я до последнего моего вздоха буду ему благодарен за все, что он сделал, и за то, что еще только совершит.
— Ничего не понимаю. Я разговаривал с офицерами, что в германскую войну служили с ним в одном полку, и никто из них даже не отметил какие-то особенные дарования у ротмистра Арчегова. Храбр, может, отчаянно храбрый офицер, но отнюдь не полководец, — Деникин был удивлен и даже не пытался это скрывать. Он только покачал головой.
— И меня удивляет странная метаморфоза, когда за два месяца ротмистр совершает головокружительный карьерный прыжок, не перескакивая, а перелетая через чины. Из рядового командира дивизиона, а не начальника дивизии отнюдь, не имея за плечами академии генерального штаба, становится в одночасье генерал-адъютантом его величества, командующим армией и военным министром Сибирского правительства.
— Антон Иванович, мне самому это было удивительно до тех дней, пока я не стал общаться с ним, видеть, как он принимает решения, что делает, какие цели ставит. Во Владивостоке я получил перед самым отплытием письмо от графа Келлера, который откровенно пишет, что ставит Арчегова как военного министра гораздо выше Милютина, а как полководца намного талантливей Ромейко-Гурко. Но ведь они стали фельдмаршалами в зрелом возрасте. И как вы мне прикажете понимать такой демонстративный намек?
Голос Колчака зазвучал громко, подобно флотским колоколам — любое злословие в адрес Арчегова он стал принимать на свой личный счет, и в его голосе сразу же лязгал металл, с тем же грохотом, с каким на кораблях задраивают броневые двери, готовясь к бою.
— Мне интересно, почему вы доверяете пустым словам каких-то сослуживцев Арчегова больше, чем мнению и наилучшим отзывам его величества, генералов Дитерихса, Лохвицкого и других не менее заслуженных офицеров. Председателя правительства Вологодского, графа Келлера и моему собственному мнению. — Голос Колчака завибрировал от сдерживаемого гнева, а у Деникина удивленно выгнулись брови.
— За генерала Арчегова говорят его дела. Блестящая победа над чехами под Иркутском, победоносное наступление от Красноярска до Омска с разгромом и истреблением 5-й армии красных. А ведь пройдено расстояние намного большее, чем от Ростова до Москвы. И это при том, что проделана колоссальная работа, и отступавшая ранее наша армия сейчас совершенно преобразилась. Поэтому не стоит вам принимать во внимание мнение каких-то офицеров, пусть и храбрых — они просто не знают, что в Сибири совершенно иной Арчегов, и не ротмистр, а не менее заслуженный генерал, чем мы с вами, ваше превосходительство!
— Александр Васильевич, я совсем не то имел в виду, — Деникин понял, что несколько перегнул, и отступил. Он говорил от незнания, по аналогии с теми молодыми генералами ВСЮР, которые два года назад были лишь капитанами. Но вибрирующий голос адмирала ошарашил Антона Ивановича, и он внутри напрягся — может быть, действительно говорят правду о сибирских событиях и роли этого генерала в них?!
В то же время ему послышался завуалированный упрек в словах Колчака — войска были у Тулы, но отошли к Дону, а в Сибири, отступив от Омска до Красноярска, практически вернули все утерянное за два месяца. Не на это ли намекал адмирал, говоря об Арчегове? Так что это за ротмистр такой, которого генерал Лохвицкий в своем письме к Деникину, полученном им вчера, осмелился сравнить с самим «белым генералом», знаменитым Скобелевым.
