Вильгельм Зон - Окончательная реальность
Хотя Мировая война и принесла Америке колоссальную задолженность, тем не менее экономика после победы находилась на подъеме.
В 20-е годы в США, как и в России, началось широкое развертывание массового конвейерного производства. Это давало невиданный рост производительности труда. Страна процветала. Отмечалась высокая экономическая конъюнктура: бум на рынке недвижимости, эйфория фондовой биржи. Индекс Доу-Джонса утроился за семь лет. Предметы роскоши (телефон, граммофон, электрический приемник, автомобиль) стали широко распространенными. Зарплаты росли, максимальная продолжительность рабочего дня сокращалась. Подобные процессы проходили по всему цивилизованному миру. Наступила стабильность. Накал политической борьбы снижался.
Пестрый Нью-Йорк был наводнен бывшими революционерами. Кто-то занялся наукой, кто-то по-прежнему пописывал статейки, некоторые примкнули к этническим преступным группам, самые принципиальные остались без дела, а отдельные личности, завязав с мировой революцией, спрос на которую резко упал, преуспевали в бизнесе, пусть не всегда легальном, зато прибыльном.
Шеф службы безопасности шолоховского банка, заросший черными волосами дамский угодник Билл Бунчук, познакомил Михаила с одним из таких. Лева Бронштейн по кличке Седов издавал в Бруклине газету «Правда». Имея обширные связи в Мексике, он под прикрытием издательства поставлял волосатым брокерам с Уолл-стрит хорошие, натуральные, действенные стимуляторы.
– Бывает так, – рассказывал Бунчук, – целуешь ее, а сам с ужасом, с великим стыдом чувствуешь – бессилен. А еще, бывает, такая попадется – гневно оттолкнет, скажет гадость какую-нибудь с отвращением, мучаешься потом. Левины таблетки – прелесть. Прими одну – щеки пылают, сил невпроворот. Рекомендую.
– Нет, спасибо, – отвечал Шолохов. – Мне без надобности пока…
Бронштейн был интересным мужчиной. Бывало, за партией в покер рассказывал увлекательно о своих старых товарищах. Играл он агрессивно, а рассказывал мягко:
– Жаль, Мартова нет с нами, очень жаль. Какой это удивительный товарищ, какой честный, интеллигентный человек… Какая умница…
Раскудахтается, а сам: плюс банк, да плюс банк. Весь стол обыгрывал. Непростой человек. Чуть в игре что не так, давай про Ленина рассказывать:
– Ильич – он другой, жесткий. Людей не любил. Так и говорил мне – ненавижу всю эту буржуазную сволочь, интеллигентщину, тьфу, говно! Я жабой, говорил, готов быть, лишь бы не человеком. Человеком можно быть, если ватой голову обернуть, но где взять столько ваты! Да и вата дрянь! Не верил Ильич в человека, ох, не верил! В сатану верил, в вампиров тоже, а в человека – нет. Ну что, вскрываемся, у меня три туза, ребятки. Ну-ка? Неплохой банчишко. Курочка по зернышку…
Хуже всего отзывался про Джугашвили. Рябой Джо, по слухам, работал сейчас на Джонни Торрио, руководителя Чикагского синдиката, и не без успеха, шел по трупам конкурентов к самой вершине. Поговаривали, что недавно он подвесил за яйца некоего Аль Капоне, с которым не сошелся характерами. Да мало ли что говорят…
Когда Бронштейна спрашивали про Джо, он отвечал только: страшный человек, мрачнел и, как правило, сбрасывал карты в пас.
Сейчас Бунчук помогал бывшему революционеру за откат получить финансирование одного амбициозного проекта. Стимулирующие работоспособность пищевые добавки на основе экзотических растений Мексики.
– Спрос громадный, – рассказывал Бунчук. – Конвейерные рабочие устают, добавки смогут на порядок увеличить производительность труда. Большие заказы ожидаются, между прочим, из России, промышленный бум там нарастает.
Первый звонок о том, что ситуация с мировым экономическим ростом далека от нормальной, прозвенел в марте 1929 года. Акции промышленных предприятий падали несколько недель подряд. Большинство не придало этому значения. Коррекция – звучали слова – есть возможность купить дешевле. Однако кое-кто уже начал догадываться, что финансовый бум не более чем пузырь, надутый спекуляциями на завышенных ожиданиях прибыльности. К сожалению для судеб мира, Михаил Александрович Шолохов не принадлежал к числу осторожных, дальновидных игроков. Он начал покупать. Поначалу казалось, что все будет хорошо, цены вновь поползли вверх.
Крах наступил 29 октября 1929 года. Черный вторник – обвальное падение стоимости акций прежде всего на Нью-Йоркской фондовой бирже. За считанные часы Михаил Александрович потерял все, что нажил за последние годы. Но это еще полбеды – он остался должен.
Волна банкротств захлестнула Америку. Когда должен банк, это проблема кредитора, когда должен человек, это становится проблемой человека.
Шеф службы безопасности Бунчук сидел, вытянув вперед сжатые черноволосые, как у коршуна когтистые руки; роняя их на колени, шепотом сказал:
– Беги отсюда, Миша. Беги куда хочешь, хоть в Россию, там, говорят, еще хуже, но беги; беги, чтобы пятки сверкали, чтобы искры летели.
– Что случилось? – помертвевшим голосом спросил Шолохов.
– Твой долг выкупил Буханка, бухгалтер Рябого Джо, времени у тебя мало…
– Так что же, наш банк долги сотрудников гангстерам продает?
Бунчук потух. Устало рассматривая свои ладони, сказал:
– Санировать человеческие долги – грязное дело. Наезжать, видишь ли, вредно для здоровья и души… Всем хочется ходить в цветущем саду за чужой счет!
– Тебе тяжело, Билл, – сказал Шолохов, – ищи другую работу.
– Замолчи! – крикнул Бунчук, моргая побелевшими от бешенства глазами. – Я не уйду с этой работы! Тут я вижу, ощутимо чувствую, что приношу пользу! Выгребаю нечисть! Удобряю землю, чтоб тучней была! Плодовитей! Когда-нибудь по ней будут ходить счастливые люди…
Бунчук повернулся спиной, побарабанил в окно. Голос его стал глуше.
– Уезжай, Миша, честное слово, пока не поздно, уезжай.
Кризис, как водится, ударил по России сильно, с оттягом. По улицам, как в прежние времена, курсировали шикарные «Руссобалты» и «Бентли», но работы не было совсем. Молодой финансист с биржевым опытом Уолл-стрит на хрен никому не облокотился. Правительство вело себя совершенно безответственно, раздавая деньги обезумевшим от жадности и страха приближенным магнатам. Дума бурлила; вновь, как в стародавние времена, усиливалась императорская камарилья. Говорили о какой-то подковерной борьбе между румынскими и абхазскими кланами, о том, что молодой император болен, о влиянии матери, о светской жизни сестер…
Шолохов отправился к родственникам: не помогло. Нормальной работы не находилось. Финансовый кризис не оставлял шансов для финансиста. Подумав немного, он принял решение: «Надо перекантоваться у конвейера. Ничего, не помру – кризис не вечен, поработаю годик на производстве, поумнею».
Братья Рябушинские были из тех, кто умел отстоять свои интересы в правительстве. Даром, что ли, издавали они газету «Утро России», столько сделали для культуры родной страны. Теперь, когда кризис прижал не на шутку, непрофильные инвестиции окупались. Тряхнув старые связи, напомнив кому надо о чем надо, получили необходимые деньги. Щедрыми государственными кредитами пополнился их «Московский банк»; досталось кое-что и Автомобильному московскому обществу.
Новый директор Иван Лихачев работал по 18 часов в сутки. Все трещало по швам, но он знал: его акционеры – люди серьезные, в беде не бросят, не дадут конвейеру остановиться. Так и получилось: финансирование подоспело, хотя и в последний момент.
– Но, – сказали акционеры строго, – давай, брат, эффективность повышай. Времена теперь другие, производительность труда – главный показатель.
Лихачев и сам знал. Давно он уже присматривался к продукции фирмы «Бронштейн Фармасьютикалс» (Нью-Йорк, Медельин, Акапулько). Препарат «Ударник». Рекламные буклеты, выполненные в забористом стиле 10-х годов, сообщали: «Лучших пилюль не было и нет, готов сосать до старых лет», «Уникальная пищевая добавка на основе экзотических растений Центральной Америки, гарантированное повышение производительности труда», «Выполним план великих работ», «Даешь дорогу рабочей смекалке» и наконец: «Ударник»: Верь, взойдет она, звезда пленительного счастья».
Лихачев отложил буклет, снял телефонную трубку:
– Зина, что там, контракт с этим Бронштейном готов? Зайди, я подпишу.
Первый день на конвейере прошел неплохо. Михаил Александрович устал, но был сыт. Кормили на автомобильном заводе хорошо. Жаловаться не на что, даже это место просто так с улицы не получишь. Помогли родственники. Выходя из столовой, Шолохов заметил, как на кухню вкатывают тележки с красивыми иностранными ящиками. «UDARNIK» – было оттрафаречено на боку.
С утра на дверях проходной появился плакат: «Культурно жить, производительно работать».
На обед Михаил Александрович запоздал. Возился с какой-то железякой на заводском дворе. Войдя в столовую, ни о чем таком не думал. Ребята, с большинством из которых не успел познакомиться, сидели на лавках и с аппетитом уплетали сытную похлебку. Поставил на поднос пышущую жаром тарелку, положил хлеб, осмотрелся. Нашел место, присел скромно, с краю. Откусил хлеб, съел пару ложек супа. Вкус показался чуть-чуть необычным. Совсем чуть-чуть. Потом закружилась голова, захотелось спать, как после пива. С трудом открыл слипающиеся веки, последний раз взглянул на эту исчезающую реальность и погрузился в сладкую дремоту…
