Андрей Валентинов - Небеса ликуют
Мы поднялись на вал, и шевалье гордо развел руками, показывая сделанное. Оставалось только восхититься — редут строился по всем правилам.
Я поглядел на поле — неровное, усеянное недвижными телами — людскими и конскими. Дым уже развеялся. У дальнего леса проступили ровные контуры бастионов.
Королевский лагерь. Сегодня Его Милости Яну-Казимиру не повезло…
— Признаться, позиция тут очень удобная. Справа — болота, коннице не пройти, да и пушки подтащить трудно.
Менее всего хотелось думать о стратегии и тактике, но энергия шевалье захватила и меня. Редут — дело полезное, очень полезное, особенно если завтра счастье переменится. Но вот болото…
— Вы ошибаетесь, дорогой друг. Это ловушка.
Я прошел чуть дальше, к самому краю строящегося укрепления. Недоумевающий дю Бартас проследовал за мной.
— Смотрите! Через болота течет река. Она называется Пляшивка. Видите?
Узкая синяя полоска была почти незаметна среди густой зелени.
— Ну и что? — удивился он. — Очень удобно, с этой стороны лагерь нельзя атаковать! К тому же всегда можно отойти через гати…
Я вздохнул. Неплохо бы capitano Хмельницкому пригласить сюда хорошего гидравликуса. С одним митрополитом каши не сваришь.
— Дожди, шевалье! Река выступила из берегов. К тому же ее легко запрудить. День работы — не больше. И тогда здесь будет Венеция. Поверьте, я строил плотины, и не один год.
— Гм-м…
Трудно сказать, насколько шевалье оценил мои выводы. Военные — люди особого склада. Порох, шпаги, пушки — вещь незаменимая, конечно. Пока вода не подступит к горлу.
— Пане пулковнику, пане пулковнику! Гарматы привезли! И пушку большую, «Сирота» называется! Ох, и справная пушка! Куды ставить?
Шевалье вздохнул, взъерошил бородку.
— Извините, дорогой де Гуаира! Эти вилланы сами ничего не могут! Приходите вечером, моя штаб-квартира будет здесь, и… Mort Dieu! Давно я так не веселился!
Грозный полковник Бартасенко устремился прямо в гущу белых свиток, а я сообразил, что так и не успел рассказать ему о погибели Ор-бека. Ничего, еще будет время! С такой новостью можно прямо к панне Ружинской ехать!
Солнце ушло, и дождь, словно выпущенный тьмою на свободу, опять забарабанил по полотну палаток. Я порадовался, что так и не успел избавиться от шляпы. Плохо ли, хорошо ли, но «цукеркомпф», несмотря на свое название, все еще не развалился окончательно.
Мне не везло.
Воронькивская сотня оставалась неуловимой. Хлопец из Переяславского полка, которого удалось найти возле брошенных на землю чугунных гармат, сообщил, что «батька Полегенький» со своими черкасами ушел «шарпать». Я хотел переспросить — но понял. Кому-то этой ночью придется несладко!
* * *Пороховой дым сменился гарью от пригоревшей каши. Веселье стихло, но возле чадящих костров по-прежнему шумели, поднимали кубки и чарки, хвалились победами.
Вавилон оставался Вавилоном. Это было. И не раз, и не два…
…И сделал Валтасар-царь пиршество для тысячи вельмож, и перед глазами тысяч и тысяч пили они вино. И славили богов золотых и серебряных, медных, железных, деревянных и каменных. В тот самый час вышли персты руки человеческой и писали против лампады на извести стены чертога царского…
Мене, такел, упарсин… Исчислено, взвешено, поделено…
Найдется ли тут хотя бы один Даниил?
Я шел мимо костров, мимо шумных усачей, мимо тихих хлопцев в белых свитках, и мне стало казаться, что я попал в преддверие Дита. Они еще не знают, они еще верят, что царь Валтасар, турецкий данник Богдашка, завтра подарит им победу. Валтасар пирует, пируют вельможи его, и тысяченачальники, и колесничие, и сотники…
Громкий смех. У ближайшего костра зашумели, кто-то вскочил, тряхнул чубом:
Ох, и славно нынче стало у нас в Украине!
Нема ляха, нема жида, не будет унии!
Подхватили, заорали в десяток глоток. И словно в ответ из темноты донеслось негромкое:
Взбунтовалась Украина, и попы, и дьяки.
Погинули в Украине жиды и поляки,
Погинули кавалеры хорошего рода,
Даже шляхта загонова, даже хлеборобы.
Крикуны стихли, а голос креп, наливался горечью.
Обещали нам свободу, а настало горе:
Посмотрите, как повсюду вера веру борет.
Эй, Богдане, наш гетьмане, как нам жить на свете?
И поляки, и русины — Адамовы дети!
Голос оборвался, словно певцу не хватило сил. Тишина, неуверенное молчание, а затем веселье вновь вступило в свои права.
Вавилон пировал.
* * *Возле недостроенного редута меня впервые за весь день остановили часовые. Рослые хлопцы в черных каптанах отвели меня к маленькому костерку и поинтересовались, кто я такой и чего мне надо в «хозяйстве» пана полковника Бартасенко. Пришлось назваться. Помогло — но не сразу. Несколько минут пришлось проскучать под дулами мушкетов. Я вновь восхитился. Ай да шевалье!
— Его мосць Августин Бартасенко просит пана Гуаиру в свое хозяйство пожаловать!
Вот это да!
Его мосць восседал возле полупустого казана, от которого отчаянно несло горелым салом. Рядом с ним пристроился кто-то подозрительно знакомый, но почему-то в черном черкасском каптане, при мушкете и сабле. Каптан лениво тыкал ложкой в казан, кривил тонкие губы…
— Вечер добрый панам зацным! То пан Гарсиласио теперь в реестровцах состоит?
Ответом меня не удостоили. Подозреваю, не только потому, что я заговорил по-русински. Зато славный шевалье даже подскочил. Откуда-то появилась ложка, затем миска, за нею — чарка. Я с трудом сумел отбиться — этим вечером кусок не лез в горло.
— Но, мой друг!.. — Дю Бартас явно расстроился. — Конечно, это каша не то, что едят жантильомы, но обещаю вам, что завтра я лично прослежу…
Завтра?
Я огляделся. Тьма накрыла усыпанное трупами поле, спрятала королевские бастионы у леса.
Завтра?
— Дорогой шевалье! Мой аппетит вырос бы десятикратно, если бы вы помогли найти нашего попа.
Я честно осматривал лагерь, но ни кола, ни веревки с болтающимся на ней братом Азинием увидеть не удалось.
— Попа? Parbleu! Так нет ничего проще!
Оказывается, дю Бартас озаботился и этим. Впрочем, обнаружить бывшего регента оказалось несложно. Под вечер на редут наведался некий румяный отрок, сообщивший, что «пан Озимов» находится поблизости и спрашивает, не прислать ли пану полковнику горшок с пшенной кашей.
Отрок? Ну, тогда понятно!
— Тащите попа сюда! — распорядился я. — И побыстрее!
Дождь слегка стих, зато налетел ветер. Он был с запада, со стороны сгинувшего во тьме королевского табора. Мне показалось, что я слышу знакомый напев. Да, «Те Deum laudatum» — «Тебя, Боже, хвалим». Они тоже не спят.
Мне не повезло. Самое время скользнуть в темноту, неслышно, словно настоящий ягуар, обойти посты и…
Нунций Торрес, посланник Святого Престола в Короне Польской, ждет меня. Он единственный знает о том, зачем я здесь. Но меня все нет, и Его Преосвященство наверняка решил, что я уже присоединился к братьям Поджио и Александру.
Я жив, но мне не повезло.
Вавилон не отпускал беднягу Илочечонка.
* * *— Pax vobiscum, дети мои! Да благословит Господь яства и питие, равно как пошлет нам удачу на поле бранном…
Слава Богу!
Я вернулся к костру, возле которого — наконец-то! — собралась моя маленькая армия. Поп, еретик и мятежник. Хороша компания!
Сразу? Или лучше объяснить? Нет, сразу!
— Синьоры! Этой ночью, прямо сейчас, вы должны покинуть казацкий табор. Королевский лагерь рядом, вас примут.
Мертвое молчание было мне ответом. Шевалье и брат Азиний смотрели с изумлением. Во взгляде сьера Гарсиласио светилась ненависть.
— Вы меня поняли? Уходите немедленно! Сейчас же!
Тишина. Переглядываются. Думают. Не понимают.
— Дорогой друг, а вы?
— Отчего же, монсеньор?
— И не надейтесь!
Прорвало!
Я подождал, пока они выговорятся. Время еще было — до рассвета. Наконец все трое умолкли. Итак, придется объясняться.
— Завтра будет бой. Почти наверняка ребелианты потерпят поражение. Более того, уйти им не дадут. Король не сможет сдержать шляхту, а когда начнется резня, никто не будет просить вас показать нательный крестик. Не хотел бы напоминать вам, синьоры, но еще в Риме вы обещали мне во всем повиноваться!..
…Десять дней назад нунций Торрес опоясал Яна-Казимира мечом, присланным из Рима. Говорят, его тоже освятили на Гробе Господнем.
Меч — приказ, простой и понятный. Не щадить, не миловать!
Гроб Господень, ты все терпишь!
— Но, мой друг! Черкасы почтили меня доверием, и было бы не по-рыцарски сие доверие обмануть. Ma foi! Надо же всыпать проклятым татарам! Да и без вас, дорогой Гуаира, я никуда не пойду!..
