Евгений Витковский - Земля Святого Витта
Бобры в Рифее живут более чем привольно, все пространство между юго-восточными островами Киммериона — Горностопуло, Полный Песец и Касторовым — словом, примыкающими к большому острову Бобровое Дерговище — бобрами буквально забито. На Бобровом Дерговище, в двух шагах от главного городского проспекта, есть магазины, есть роддом (для людей) и тут же — чуть ли не крупнейший банк Киммериона, Устричный, — но вот задача на засыпку: поищите в Рифее морских бобров, каланов. Хрена с два их вы тут найдете! Они приплывали больше двух столетий тому назад, просили зеленую карту на жительство, даже подписали какой-то договор с рифейскими раками, — но архонтсовет Киммериона им отказал. Отказал каланам в каланизации. Кастор Фибер, тогдашний выборный от бобров в архонтсовете, наложил вето. Самим места мало. Потому как биоценоз — и никаких каланов.
Так что когда младший Мёбиус, Карл, изучая устричные банки сотней лет позже, сочинил биоценоз, иначе говоря, сосуществование множества видов, — это всё было не в Киммерии. А если даже в ней, то сведения о событии могли сберечься лишь в предсказаниях киммерийских сивилл, а они записаны на киммерийском языке, а там всё иносказательное, все недостоверное, всё — весьма сомнительное.
А как пересказать вам городские беды, столетиями тянущиеся судебные процессы? Ведь разбирательство то и дело сбивается с русского на киммерийский, и поди пойми что-нибудь, скажем, в деле «Мокий против Соссия», которое началось, по европейскому счету, в 1839 году — из-за довольно дорогого, офенями принесенного ружья, которое ответчик нагло подменил чиновничьей пелериной?.. Вы, дорогой читатель, ничего не поняли? Не переживайте: это обычные издержки перевода с киммерийского на русский. Заранее предупреждаю, что в предлагаемой ныне читательскому вниманию истории о некоторых киммерийских событиях будет понятно не всё. Ибо я — вслед за Лукианом — решил говорить только правду, — а она-то обычно и кажется наглым враньем, выдумкой очевидца и прочее. Что реальней, кстати: вранье очевидца или истина из десятых рук? Различите, если умеете.
В Киммерионе достойны внимания, пожалуй, все сорок островов. И самый северный, где местный Борей обдувает Рифейскую стрелку, и самый южный — Лисий Хвост, на который из России ведет Яшмовая, она же Лисья нора. И самый западный из островов — Земля Святого Витта, сотрясаемая неприятным недугом собственного имени, и самый восточный — Земля Святого Эльма, озаренная круглый год призрачными огнями (тоже своего имени). С этого острова есть переправа на восточный берег Рифея, в Римедиум Прекрасный, что в Киммерионе звучит как «Бутырка» в Москве или «Кресты» в Питере, только еще хуже, ибо Римедиум — это просто наглухо закрытый монетный двор, где чеканят для внутренних нужд Киммерии мелкую монету — от осьмушки обола (примерно 0.47 общероссийской копейки) до серебряного мёбия, равного общероссийскому золотому полуимпериалу (ровно семь с половиной русских императорских рублей). В мёбии же — двенадцать больших медных лепетов. При киммерийском счете на двойки и дюжины научиться переводить их в русские деньги (в империале — пятнадцать рублей, в рубле — сто копеек — это ж как всё упомнить?) очень непросто, Но кому надо, тот управляется. Лучше уж считать мёбии, чем их чеканить — говорит древняя киммерийская мудрость. То же, наверное, можно сказать и о лепетах. И об осьмушках обола.
Но до Земли Святого Эльма можно доехать по мостам — их в Киммерионе не перечесть — а на Землю Святого Витта нужно нанимать лодку: остров горячий и трясучий (хотя красивый до нестерпимости, в этом киммерийцы убеждены), мост к нему в здравом уме никто строить не будет. И далеко, и рухнет, — а понтонный мост бобры не разрешат строить. Они даже на лодки согласны только на плоскодонные. Характер у них — у бобров — нагловатый и склочный, но киммерийцы привыкли.
Мостов нет и к некоторым другим островам. К острову Высоковье — там одиноко стоит мужской монастырь Святого Давида Рифейского, семижды сгоравший дотла, но попечением святого покровителя восстававший из пепла. В прошлый раз строили его из мореного дуба, — сгорел. На этой раз построили его из железного кедра. Пока не горит, но горожане с интересом ждут. Не построены мосты также к одиноко стоящему острову Ничьё-Урочище; еще — к архипелагу из трех островов немного южней от Урочища, тоже в северо-восточной части Киммериона, острова называются Выпья Хоть, Отставной Нижний и Отставной Верхний, — весь архипелаг отчего-то называют Майорским, хотя населяют его преимущественно члены гильдии лодочников, довольно богатой, ибо из городского транспорта в Киммерионе (кроме единственной линии трамвая) — только лодки, в том числе несколько маршрутных. Нет моста к Европойному Острову, где расположено Новое кладбище; впрочем, там уже давно никого не хоронят, места нет, а пока было — называли остров иначе: Упокойный. Нет, наконец, проезжего моста и к священному Кроличьему острову, с часовней святых Артемия и Уара, где колокол Архонтов Шмель в полночь бьет один раз. Там очень священная могила есть — но о том ниже. Но этот остров от Караморовой стороны отгораживает канал-канава всего в сажень шириной. Ну, а к северо-западу от Кроличьего расположена та самая Земля Святого Витта, где (кроме бань) похоронены все отцы-основатели Киммерии, и трясет их, бедолаг, уже тридцать восемь столетий — но это в знак того, что им и после смерти за судьбу обретенной на Рифее родины неспокойно.
Вот отсюда приезжий человек и начал бы экскурсию по Киммериону, — если бы в Киммерионе были приезжие люди (есть только захожие, но это офени, а им не до экскурсий). Это кладбище — самое древнее в Киммерии.
В самой возвышенной его части из земли торчит осиновый кол.
Точней, осиновым он считается по традиции, а на самом деле вырезан из цельного рифейского родонита, буро-красного, и покрыт строгой резьбой, имитирующей рисунок осиновой коры. С давних пор кол этот мог бы служить часами: двенадцать делений на черных лабрадоровых плитах означают полусуточное деление вяло текущего над Киммерией времени. Надгробие это новое, поставлено взамен прежнего, рухнувшего при особенно сильном подземном толчке, а то, в свою очередь служило заменой череде еще более древних надгробий в форме квадрана, он же солнечные часы. Таким скромным памятником почтил Киммерион своего основателя, Варвара Конана, некогда уже глубоким старцем приведшего народ в Киммерию Рифейскую. Праведником Конана посчитать было бы трудно, даже если верить лишь одной двенадцатой части в его широко растиражированной и потому наверняка обросшей враньем биографии, так что набожные люди вольны считать гномон на Земле Святого Витта простым осиновым колом, загнанным в могилу слишком уж часто встающего из земли мертвеца. С другой стороны, краеведы-фанатики могут всегда (если солнце светит, а это, увы, нечасто бывает) здесь узнать — который час. Отец Конана, как известно из его жизнеописания, был мастером по клепсидрам, по водяным часам, однако устраивать водяные часы на Земле Святого Витта невозможно, остров трясется от болезни своего имени почти всё время, и клепсидра тут показывала бы такое время, которого нет даже в киммерийском языке — «совершенно недостоверное даже если и настоящее». Впрочем, хотя такого времени нет, мы в нем, дорогой читатель, живем, и я, и ты, и оба мы, никуда из него не вырвемся. Так нам назначено, но об этом мы в другой раз поговорим.
Но, как гласит древняя киммерийская пословица, «как постелишь, так и откликнется, а как аукнется, так и пожнешь». Кол в солнечных часах — даже если он и развалится — восстановить недорого. Впрочем, в воспоминание и в напоминание о клепсидрах папаши Конана на могилу, к колу и на кол, возлагают мочалки, обычные киммерийские, известные в России как «люфа» — их продают при входе на кладбище. А напротив кладбища, один к одному, расположены Термы Святого Витта, самые древние в Киммерии. Идущий в них — признаемся — много чаще мочалку покупает, чем идущий на кладбище, да и посетителей у бань больше. Еще при входе в бани квасом торгуют. Клюквенным, кедровым, даже высокоалкогольным — на любой вкус. Можно купить и термос, на это вещь дорогая и чаще всего покупаемая молодоженам на свадьбу в подарок, а такие покупки обычно делают на Елисеевом Поле, в Гостином Ряду.
По ночам, когда бани закрыты, сюда с Кроличьего острова доносится удар колокола — того самого Архонтова Шмеля, что отлит при Евпатии Оксиринхе. Для этого удара при часовне трудится пономарь, притом жалование ему платит не церковь, а мэрия. Традиционно складывается это жалование из проклинаемой бобрами Киммерии «железной сотки» — стоимости каждого сотого бревна железного кедра, которое равнодельфинные граждане Киммерии вынуждены отдавать городу вместо налога на бревенную торговлю.
Ну, а если дождаться утра и с лодочником вернуться на Караморову сторону, перейти через крошечный остров Волотов Пыжик, то с него попадаешь на главный, самый большой остров Киммериона — Елисеево Поле. Остров — как весь город — разделен пополам ведущим с севера на юг главным проспектом, носящим название Подъемный Спуск. Кто ступит однажды на эту улицу, тот больше о значении ее названия не расспрашивает. Тут можно сесть на трамвай, идущий — к примеру — на юг, переехать вдоль торговых рядов Елисеево, потом совсем маленький и какой-то лишний остров Серые Волоки, потом попасть на большой Куний остров, а за ним на самый южный, на Лисий Хвост, прямо ко входу в Яшмовую Нору, где стоит гостиница Офенский Двор, сидит Верховный Меняла со своими детьми, внуками, правнуками и всякими снохами, обменивающий русские деньги на киммерийскую мелочь; впрочем — золотые империалы по всей Киммерии можно использовать и общероссийские, золота Римедиум не чеканит: нет его. Как вход в Яшмовую Пещеру, так и меняльная контора традиционно охраняются городской стражей — не менее чем двумя дедами в шлемах, кирасах и латных рукавицах; вооружением дедам служат протазаны, хотя не всякий дед в силах эти допотопные доспехи носить — он их и поднять-то не силах, так что дежурят стражники по теплой погоде чаще всего в исподнем.
