Грегори Киз - Пушка Ньютона. Исчисление ангелов
– Как вам всем хорошо известно, я много раз обращался к Мальборо с просьбой заключить мир. И каждый раз мне грубо отказывали. Мое предложение отвергли даже тогда, когда я был опасно близок к низкому поступку: я готов был предать своего внука, а вместе с ним Испанию. Мальборо не хочет мира с Францией, он хочет уничтожить Францию. Он боится нашего могущества и боится наших достижений в новой науке. Вы знаете, что в прошлом году два члена моей Академии наук были убиты? Я выставил отряды специальных войск, чтобы охранять ученых. Но сейчас этого уже недостаточно, я должен перевезти Академию в Версаль, Париж становится слишком опасным местом.
– А русский царь Петр? – вступил в разговор статс-секретарь Фелипо. – Он выиграл войну со Швецией и Турцией и тем самым безмерно укрепил свою власть. Почему бы нам не сделать его своим союзником?
– Царь куда более заинтересован видеть Европу слабой, нежели принимать чью-либо сторону. Вступить с ним в союз значило бы заручиться поддержкой волка в борьбе против собаки. Наши враги по крайней мере отличаются цивилизованностью. А если мы заведем дружбу с Петром, то не успеем оглянуться, как в моих парках начнут плясать медведи. И, что еще хуже, мы вынуждены будем вместе с русским царем вести войну против Турции, а Турция – наше оружие в борьбе с Австрией.
Лицо Вилеруа вновь исказила гримаса:
– Кроме того, Петр не намного отстает от нас по количеству своих философов. Когда Готфрид фон Лейбниц встал под знамя русского царя, за ним последовали многие из его известных собратьев.
Людовик отмахнулся от замечания:
– Я не хочу вести разговор о царе Петре, я хочу подвести итог тому, что было сегодня высказано. Мы проигрываем войну, потому что у нас нет оружия, способного принести победу. Вы, Вилеруа, утверждаете, что в стенах моей Академии собрались самые лучшие философы Европы. Но при этом у Англии артиллерия лучше нашей. Как же так получается?
Вилеруа поправил шляпу.
– Ваше величество, у Англии есть Ньютон и целая школа учеников. У нас больше философов, это правда…
– И к тому же, – Людовик повысил голос, – у нас есть один из учеников Ньютона. В письме он сообщает мне, что вынужден был воспользоваться замысловатыми ходами, чтобы сообщить о найденном им способе победить англичан. И вы считаете это пустяками, недостойными моего беспокойства? – Людовик обвел взглядом комнату. – Господа, я – не адепт и не особенно посвящен в тайны магии и философии. Я – король, я решаю судьбу своего народа. Я хочу видеть этого Фацио де Дюйе! Завтра же он должен быть в Cabinet des Perruques. [8]
Темно-фиолетовые шляпы заколыхались, словно маковое поле, по которому пронесся легкий ветерок.
Фацио оказался нервным пятидесятилетним мужчиной истощенного вида, с непомерно большим, странной формы носом, напоминающим поднятый кверху киль лодки, и глубоко запавшими, блуждающими светло-карими глазами. Губы поджаты уголками вниз, будто только что попробовали какую-то гадость. Людовик с минуту внимательно изучал лицо философа, затем опустился в кресло.
– Давайте сразу перейдем к делу, месье, – сказал Людовик. – Я хочу задать вам несколько вопросов, прежде чем вы расскажете о средстве, упомянутом в вашем дерзком письме.
– Да, сир. – На удивление, у де Дюйе оказался приятный голос, несколько высокий для мужчины. Фацио испытывал благоговейный трепет в присутствии короля и оттого совсем потерялся, не зная, с чего начать. Людовику это понравилось.
– Вы, судя по вашему акценту, швейцарец?
– Именно так, сир.
– Вы были учеником Исаака Ньютона?
– Учеником и доверенным лицом, ваше величество. Чтобы подтвердить это, я принес письма Ньютона, адресованные мне.
– Гораздо больше меня интересуют не доказательства того, что вы были доверенным лицом Ньютона, а причины, почему таковым более не являетесь.
– Мы… – Людовику показалось, что голос Фацио дрогнул, – рассорились. Сэр Исаак – тяжелый человек, он склонен обижать своих друзей.
– Обижать?
– Да, сир. Он может быть непреклонно жестким, даже жестоким. И если его расположение к вам меняется, то это навсегда.
– Надо полагать, что Ньютон выгнал вас.
– Но не за бездарность, ваше величество. По его письмам видно, как он восхищался моими математическими способностями.
– Не позволяйте себе, месье де Дюйе, думать за меня.
– Простите, сир.
– Ваша ссора была настолько серьезна, что вы чувствуете себя вправе предать его? В противном случае вас бы здесь не было, и вы бы не предлагали направить свое магическое оружие против бывшего учителя и друга.
Когда Фацио снова заговорил, на его лбу отчетливо проступили капельки пота:
– Ваше величество, вы, безусловно, правы. Меня не особенно интересует, победим мы Англию или нет. Я хочу победить сэра Исаака Ньютона. Оружие, о котором я собираюсь рассказать, способно достичь и вашей, и моей цели. Одержав верх над Англией, я тем самым смогу доказать Ньютону, что он был не прав, отвергнув меня.
– Расскажите мне о своем оружии, – приказал Людовик.
Фацио откашлялся и дрожащими пальцами развернул скрученный в трубочку лист бумаги.
– Принцип действия довольно-таки простой, но математические расчеты еще нуждаются в доработке, – начал он. – Потребуется создание ряда подобий. Как, вероятно, известно вашему величеству, для доказательства потребовалось осуществить некоторые…
Людовик склонился над бумагой и нахмурился.
– Королю не нужны такие подробности, – чуть слышно пробормотал он. – Короля не интересует, как эта идея пришла вам в голову. Королю интересно, как ее можно использовать.
– А… ну… – де Дюйе на секунду замолчал, после чего тихо продолжил: – Можно уничтожить Лондон или любой другой город, какой вы только пожелаете.
Людовик уставился на него, лишившись дара речи.
– Что значит «уничтожить»? – наконец выговорил он.
– Это значит – стереть с лица земли, как будто города никогда и не существовало.
Стараясь сохранить на лице маску абсолютной непроницаемости, . Людовик долго и пристально рассматривал де Дюйе.
– Каким образом? – тихо спросил он.
Фацио объяснил, и глаза короля округлились. Людовик отошел к окну. С четверть часа он молча смотрел в сад, прежде чем повернулся к человеку, который стоял у него за спиной и крутил в руках свернутый в трубку чертеж.
– Господин де Дюйе, вы – ученый человек. Может быть, вы мне объясните, почему в моем саду такие вытянутые тени, хотя солнце еще в зените?
– Зима, сир, – ответил Фацио. – Земля накренилась таким образом, что Солнце оказалось на южной стороне. Летом теней почти совсем не будет видно.
– Будем надеяться, месье де Дюйе, что Всевышний дарует нам еще одно лето, я так не люблю эти длинные тени. Я даю вам разрешение с завтрашнего дня заняться оружием. Ваше жалование увеличивается втрое, кроме того, вы можете взять себе помощников.
Фацио старался скрыть безудержную радость, охватившую его, но не мог.
– Благословляю вас, идите, – произнес Людовик. Фацио направился к выходу. По его походке было видно, что он готов пуститься в пляс.
2. Ученик печатника
– Ты уверен, что на это было дано разрешение? – спросил Джон Коллинз, подозрительно щуря свои голубые глаза.
Бенджамин Франклин поправил поношенную треуголку и покосился на шедшего рядом приятеля.
– Разрешение? Кто может дать человеку разрешение использовать полученные им от Бога таланты и поступать так, как он хочет? Не робей, мы никому ничего плохого не сделаем, а нам от этого дела только польза выйдет. А если мы процветаем, то и государство процветает! Вот и получается, что мы затеваем патриотическое дело.
Джон фыркнул:
– Я уже слышал эту песню! Сколько нам тогда было? Десять? Помнишь, как ты убедил меня и остальных ребят совершить «полезный» поступок, и мы соорудили причал у мельничного пруда, чтобы удобнее было ловить мелкую рыбешку? И не важно, что мы стащили камни, приготовленные для строительства дома. Ты убеждал нас, что мы совершаем дело, полезное для общества, и в воровстве камней нет ничего предосудительного. Бен пожал плечами:
– Я признаю, что мои убеждения были ошибочны, но цель – благородная, хотя средства для ее достижения вызывают некоторые сомнения.
– А вот у моего отца не было сомнений, когда он потчевал меня розгами, после того как на нас пожаловались рабочие.
– Джон, Джон, – вздохнул Бен, похлопав приятеля по плечу, – теперь я на четыре года мудрее и уяснил для себя, что значит частная собственность. На этот раз я договорился с подмастерьем.
– Но ты же сам знаешь, что подмастерье не решает такие вопросы. Что стоит для нас его слово?
