В. Бирюк - Стрелка
Похоже на законодательные нормы некоторых европейских стран: занятие проституцией не является преступлением. Преступление — платить за такие услуги. Клиента тянут в суд и взыскивают штраф. Так что он оплачивает не только услуги проститутки, но и государства. Государство — на порядок дороже.
Идея мне понравилась ещё в первой жизни. Это так… исконно-посконно: «А деньги?! — Гусары денег не берут!».
* * *Церковный хор начинает петь, епископ и приближённые спускаются на песок пляжа. Никогда не слыхал, чтобы притчи Соломона пели:
«И вот — навстречу к нему женщина,
в наряде блудницы, с коварным сердцем,
шумливая и необузданная;
ноги ее не живут в доме ее;
то на улице, то на площадях,
и у каждого угла строит она ковы…».
Народ начинает подтягивать, подпевает.
Красиво: множество ярко, празднично наряженных людей. Певчие в белом, попы в золотом, монахи в чёрном. Подняты богато изукрашенные иконы. Всё блестит — аж глазам больно. Слаженное, «душевное», на несколько голосов, одновременно — мягкое и мощное молитвенное пение. Грозным рокотом накатывают басы, укоряя и предупреждая о наказании нечестивиц нераскаявшихся.
В толпе сопровождающих епископа вдруг, антитезой мужским басам, прорываются высокие женские голоса:
«Коврами я убрала постель мою,
разноцветными тканями Египетскими;
спальню мою надушила смирною,
алоем и корицею.
Зайди, будем упиваться нежностями до утра,
насладимся любовью;
потому что мужа нет дома;».
Несколько монахинь распелись от души. По ролям, они, что ли, Соломона исполняют?
Впереди группки — высокая игуменья в чёрном одеянии, сжимающая обеими руками крест на груди. Под глухим чёрным платком видны более всего глаза — глядящие на блудниц изобличённых с прямо-таки жгучей ненавистью. А голос, прекрасный высокий женский голос, поражает не только чистотой тона, но и интонацией, «струится мёдом и патокой»:
– За-айди, за-а-айди-и… будем упива-аться… бу-удем… до у-утра-а…
Бл-и-ин! У меня аж волосики на хребтине дыбом встали!
Картинка ошеломляет контрастом: высокая, чёрная, с рельефным фигурным куском серебра в руках, среди ликующего, поющего, красочного окружения церковной процессии. И напротив — ряд «вязанок» наказуемых женщин. На коленях, придавленных жердями на шеях, связанных, ободранных и обскубленных. Живое воплощение суда Господня.
Обличительница — праведница, осознавшая и восприявшая суть блуда, звонко и чувственно выпевает тайные помыслы и чаяния блудниц мерзостных, вытаскивает их похотливую сущность на свет божий, и, отринув их греховность и тварность, неукротимо обрушивает гнев Господень на головы несчастных. «Да исполнится воля Его!».
Всеобщее воодушевление, праведное возмущение многочисленного собрания душ человечьих, возбуждаемое архипастырем против наших походных шлюх, захватывает и объединяет широкие народные массы.
– Мы — все как один!.. Они — плохие, мы — хорошие!.. Истребим и очистимся!.. Укрепимся и возликуем!.. И если смущает тебя член твой — отсеки его калёным железом!.. Ура, товарищи!
Э-эх, факеншит уелбантуренный… Как это славно, как это эйфорично — слиться душой со своим народом, с толпой соратников, с их единым устремлением. Ощутить себя частицей могучего потока, возносящегося к светлой, сияющей идее…
Увы, ребята, у меня уже была первая жизнь, мы это уже проходили. Факты давайте, информацию, разные точки зрения. А я уж как-нибудь сам, своей хиленькой мозгой…
А то — подташнивает слегка: идиосинкразия у меня на проповеди.
Дальше должно бы звучать что-то сильно единяющее. Типа: «бей жидов, спасай Россию!». Но епископ Ростовский — не антисемит с бакалеи. Благостнее надо быть, благолепнее.
И — изобретательнее. Просто побивание камнями, как и предписывает Закон Божий, здесь не пройдёт — на пляже не найдётся достаточного количества булыжников для всех преисполнившихся гнева праведного.
Евреям — хорошо, у них камни — где не копни. А у нас — Русь. От слова — «русло». По русским руслам — вода бежит.
«И дождь смывает все следы». А нашим — и дождя не надо. «Концы — в воду» — русское народное выражение.
По взмаху Феодора, лежащую рядом на берегу старенькую рассохшуюся плоскодонку, стягивают к воде. За жерди, за привязанные к ним петли на шеях женщин, поднимают их с колен. По три в ряд, с жердями на шеях, заводят в лодку, ставят на колени между сидений, концы палок приматывают верёвками к скамейкам, заставляя опустить головы, согнуть спины.
Добровольцы лезут в холодную майскую воду, стягивают лодку всё дальше с сухого места.
Наконец, Феодор провозглашает:
– Да свершится суд господень!
и символически толкает посохом лодку. А стоящие по колено в ледяной воде энтузиасты православия и правосудия, с восторгом превращают символический толчок епископа в реальное мощное движение — лодка, поднимая маленький белый бурунчик, проскакивает несколько метров озёрной глади.
В лодке панически, в хрип, орут привязанные бабы.
А на берегу, в счастии и экстазе, орёт паства.
Высокие голоса монахинь снова прорываются сквозь рёв общего восторга.
Теперь интонация спокойная. Дело сделано, все выдохнули, умудрённые опытом и просвещённые милостью подводят итоги. Как обычно в конце притчей — мораль, «для тех, кто не понял»:
«Итак, дети, слушайте меня
и внимайте словам уст моих.
Да не уклоняется сердце твое на пути ее,
не блуждай по стезям ее;
потому что многих повергла она ранеными,
и много сильных убиты ею:
дом ее — пути в преисподнюю,
нисходящие во внутренние жилища смерти».
Ветерок относит лодку всё дальше от берега. От орущей, ликующей, проклинающей, молящейся, приплясывающей от избытка чувств, толпы…
* * *Через несколько столетий очень похоже от этого же берега ростовчане будут отталкивать плот с избитой городской блудницей и своим епископом.
Только архиерей будет другой — Иона Сысоевич. Который сам вступился за грешницу изгоняемую, сам, побиваемый прихожанами, взошёл с ней на плот утлый. И когда брёвна принесло ветром к берегу в 4 верстах от города, а опамятевшие ростовчане пришли звать владыку назад, в Ростов Великий из пустыни лесной и болотной, Иона ответил им задушевно:
– А пошли вы все…!
В пустом месте, в болоте и хмыжнике, поставил шалашик и стал жить-поживать. Как умел, как мог.
«Я — есмь». «Аз — воздам». Человек — мера всего сущего. И — ось, на которой крутится мироздание. Это надо знать. И найти в себе силы смочь.
Вокруг «оси» закрутилось местное «мироздание». Иона построил на новом, на пустом месте то, что позднее назовут «Ростовский кремль». Где благовестил над гладью озера на десятки вёрст уникальный колокол, названный им по отцу «Сысой».
Махина в 2000 пудов перевела звонницу в мажорный лад. Вот не нравился «смиренному пастырю» первоначальный минорный строй прежних тысячепудовых колоколов! А тут… заиграло весело. И Иона скромненько отписывал царю на Москву: «На моём дворишке малые людишки звонят в колоколишки».
Да мы ж все это видели! В «Иван Васильевич меняет профессию». В той крепостной бойнице, где сидел подперев щёку Яковлев — и я бывал. «Мёд-пиво пил, по усам текло»… Потом жена ругала. За насморк: полез в жаркий полдень в местные соборы. А там всегда 4–6 градусов. В любую жару.
Иона, видать, те же слова, что и ростовчанам, и стихиям небесным говаривал.
* * *Шум на берегу вдруг смолкает. Народ прислушивается. Молитвенное песнопение теперь доносится с озера, от отплывшей уже на сотню шагов лодочки:
«Умолкает ныне всякое уныние и страх отчаяния исчезает, грешницы в скорби сердца обретают утешение и Hебесною любовию озаряются светло: днесь бо Матерь Божия простирает нам спасающую руку и от Пречистаго образа Своего вещает, глаголя: Аз Споручница грешных к Моему Сыну, Сей дал Мне за них руце слышати Мя выну. Темже людие, обремененнии грехи многими, припадите к подножию Ея иконы со слезами вопиюще: Заступнице мира, грешным Споручнице, умоли Матерними молитвами Избавителя всех, да Божественным всепрощением покрыет грехи наша, и светлыя двери райския отверзет нам, Ты бо еси предстательство и спасение рода христианскаго».
Ветер относит лодку, относит голоса, но молитва звучит всё громче, всё новые участницы этого «песнопения с петлёй на шее» подхватывают слова. Лодка протекает, постепенно наполняется водой, тонет, сквозь хор вдруг прорывается истеричный визг:
– Не хочу! Не надо! Пожалейте!
Но молитва перекрывает всё…
* * *Так, истово, благостно, пели на Ладоге в конце 20-х инокини, вывозимые советской власти баржой из монастыря. Капитан буксира, отцепивший баржу с открытыми уже кингстонами, поседел от того пения.
А комсомолки-проститутки, которых сходно — баржей — топили на Баренцовом море, пели, наверное, «Интернационал».
