Александр Плетнёв - Эпохи холст заиндевелый - мазком багровой кисти…
Последнее было сказано скорей уж так — от набитой привычки к бытовому комфорту и для полноты картины. И дополнил:
— Я сначала думал, что пожгло у нас приёмо-передатчики…
— Погоди, эфир вообще пуст, что ли? — Перебил удивлённо капитан, выписав рукою круг на слове 'эфир'.
— Почти. Не ловим ни одного контрольного сигнала.
- 'Почти'? А длинные волны?
— Вот именно на длинных волнах пробиваются какие-то обрывки морзянки, — как будто виновато пожал плечами начсвязи, — еле-еле, ни черта не разобрать.
— Ясненько, — в никуда сказал капитан, — значится так. Экипажу передать по трансляции — занять места согласно штатному расписанию. Ожидать.
Дождавшись пока старпом зачитает сообщение, капитан, развернувшись на крутящемся кресле ко всем присутствующим на мостике, спросил, — какие будут предложения?
— Собираться не будем в конференц-зале? — Решил уточнить штурман.
— А зачем? Все и так тут, — капитан уставился на старпома, — так и…?
— Я думаю нам надо возвращаться и попытаться обнаружить 'Сомова' или то, что от него осталось.
— Поясни.
— Если с 'Сомовым' произошло тоже что и с нами, и он врезался в ледовое поле… Вероятно, он, как и мы, смог какое-то время пройти во льдах. Потом застрял, остановился…
— Но на связь он не выходит…
— Совершенно верно, — хмуро согласился помощник капитана, — его могло зажать льдами. Утонул. Экипаж вероятно высадился на лёд.
— Но почему они не выходят на связь? — Попытался оспорить начсвязи, — у них есть радиомаяки, которые в такой ситуации эвакуируют одними из первых.
— Откуда мы знаем, как там у них всё произошло? — Почти огрызнулся старом, — может они тоже в отключке были.
— Так, на полтона ниже, — приструнил капитан и обратился к штурману, — уточни-ка ещё раз наши координаты, курс…
Тот, скосив глаза на свою карту, помимо координат указал примерное расстояние до границы ледового поля на юге (откуда они пришли) и до архипелага Франца-Иосифа. Штурман сразу понял, что капитан хочет продолжить движение к пункту назначения, видя в этом основную причину — расстояние. До Земли Александры было всего 200 миль, против более чем вдвое больше обратно. И 300 к вероятному местонахождению 'Сомова'.
— В общем, выбор у нас небольшой, — неожиданно подытожил Чертов, — либо возвращаться, либо дойти до 'Нагурского' и уже там прояснить обстановку. Я решил идти дальше. На поиск 'Сомова' отправим вертолёт. Естественно пилотам следует взять всё необходимое для спасательной операции. Если судно или спасшийся экипаж не обнаружат — по возращению, прежде чем сесть на борт, пусть 'забегут' по нашему курсу и разведают ледовую обстановку. Всё же мне что-то не нравится эта подозрительно опустившаяся температура.
Вот так — спокойно, почти обыденным тоном, как будто каждый день экипаж поголовно теряет сознание, и судно остаётся без управления.
И ни удивления, ни выразительного вздёргивания брови, у тех, кто знал Чертова давно (по быту и по работе). И у тех, кто из новеньких, успевших проникнуться флегматичным характером капитана. И манерой поведения — донельзя неторопливой.
Нередко за глаза именуя кэпа 'Чёртом'. Исходя от фамилии.
* * *
Вертолётное обслуживание Росатомфлота обеспечивал 2-й Архангельский объединённый авиаотряд.
В основном на ледоколах перешли на эксплуатацию судовых соосных Ка-32С, но в этот рейс на 'Ямале' базировался увалень — 'милевский' Ми-8Т в транспортной версии.
Экипаж слегка усечённый — пилот, он же командир Вова Шабанов. По складу ума — математик, да и по жизни не романтик. Бортинженер Славик Осечкин — почти творческая личность, со склонностью к браваде с лёгким налётом личной нереализованности.
Должен быть ещё второй пилот (типа 'из пополнения') — но, так сказать, немного не перенёс местных реалий…, или кухни…, или ещё чего. В общем, отстранился (или отстранили) от работы — остался на судне.
Пролетев вдоль скованной ниточки-трещины прохода 'Ямала', пилот довёл почти до края ледяного поля, ещё издалека увидев хмурые воды Баренца, местами поигрывающие на солнце изумрудно-бутылочным цветом.
Связь с судном 'вертушка' поддерживала постоянную, ещё раз подтверждая, что с аппаратурой всё в порядке. И никаких иных сигналов в эфире так и не зафиксировали.
Оранжево-синяя машина прошлась-покружила вдоль границы между белым и густо-зелёным. Пару раз на снегу замечали в бинокль что-то тёмное — подлетали, зависали… Ошибочка.
На всё про всё (поиск, маневрирование) убили не меньше часа.
При очередной встряске, получив окулярами по надбровным дугам, Осечкин чертыхнуся:
— Да нет тут их. Айда обратно — два часа пыхтеть как минимум.
— Забыл? Нам ещё по курсу 'Ямала' разведку провести…
— Тем более! Из дополнительных почти уже всю выжгли.
— Лады. Вызывай 'Ямал'.
— Да у меня с базой практически онлайн, — легкомысленно заявил бортмеханик и переключился на аппаратную ледокола, — Миша!
В ответ хрюкнуло, потом разборчиво:
— Слухаю.
— Мы возвращаемся.
— Никого?
— Вах, дарагой! Всё видел: лёд видел, морэ видел, белий медведь видел! Параход — не видел!
— Погоди…, с мостиком переговорю.
И минуты не прошло на разрешительную отмашку.
С виду неуклюжий 'ми-восьмой' крутанул хвостом и целеустремлённо направился на 'норд'.
— Жиманём? — Предложил Славик, сползая с кресла второго пилота, собираясь пройтись в хвост по человеческим надобностям.
Шабанов, молча, добавил оборотов, наклоняя машину под встречный поток.
Внизу белая слепящая равнина с пятнами-надгробиями вмёрзших айсбергов. Оглянешься чуть назад по левому борту — по снегу ползет серая тень вертолёта, не отставая, гибко стелясь по буграм торосов.
Большую часть пути к удивлению Шабанова летели молча — Осечкин ещё тот любитель поболтать. А тут бортовая связь доносила лишь невразумительные мычания-напевы, бормотанья — коллега-вертолётчик сидел сзади, перематывая видеозапись, которую вели параллельно помимо визуального наблюдения. Видеосъёмка — мера вполне адекватная. При аварийно-поисковых работах человеческий взгляд бывает порой замылен и не заметит то, что зафиксирует камера.
Видимо даже такой пассив надоел и пилот, слышав в наушниках нетерпеливое покряхтывание, сам спросил:
— Чего там тебе неймётся?
— Нравится мне полярка, — после небольшой паузы нейтрально начал Осечкин, — красота своя, неописуемая, платят хорошо. И люди. Я ведь многих с 'Сомова' знал.
- 'Знал'?
— Бля…, оговорочка по Фрэйду. Ещё и Чёрт наш — кэп. Словно как не хотел посылать нас, зная, что нифига тут не найдём. И непонятно…, радоваться, что никого не обнаружили или наоборот. Примеряешь невольно на себя…
— Да ты офигел. С какого перепугу ты их хоронишь!? Случись что — следы бы один хрен остались — у них 'поплавков' до едрени фени, что-нибудь да лежало бы на поверхности. Так что брось, — командир фыркнул, переключаясь на конструктивное, — на видео — нифига?
— Белым бело. Я на ускоренке уж…
— Всё одно на 'Ямале' отмониторят.
И совершенно неожиданно в ответ:
— Ёб-те нате! Смотри какой…!
— Что, мать твою, случилось?
— Да ты посмотри. Мы ж на море почти не пялились и не заметили. Только погляди, какой раритет! Такелаж…, труба метра три! И дымит как тот паровоз!
* * *
На ледоколе восстанавливались. Слово 'восстанавливались' можно было бы произнести всё сплошь с большой буквы, потому что народ откровенно пребывал в прострации. Произошедшая потеря сознания, неожиданная заблуда во льдах, отсутствие связи, да что там — потухшее телевиденье и тырнэт! Это ж почти нонсенс! Люди, не то что бы все такие уж избалованные и расслабленные, просто уже привыкшие к благам цивилизации.
К определённому образу быта между вахтами.
Радиорубка — связь с внешним миром, побила все рекорды посещаемости. И начальник радиотехнической связи, в конце концов, психанув, приказал запереться и не открывать 'всяким шастающим'. Тем более — ничего существенного на приёме. И это отсутствие чего-либо (вообще!!!) уже несомненный факт выпадения из ординарности.
Ледокол — организация не военная, при имеющейся дисциплине, разговорчики побрели по отсекам-помещениям. Короткая речь старпома (а затем кэпа) по судовой трансляции, уверенности и спокойствия не принесла. Но все призадумались и воедино согласились — подождём!
Слетавшая на дальняк 'вертушка' особых новостей не добавила, лишь заинтриговав зафиксированным камерой реликтовым пароходом.
В результате курсовой разведки выяснилось, что ледяное поле обрывается через 25 миль. Вертолётчики, разглядев бинокль широкую полосу воды, повернули обратно, не став залетать дальше, сославшись на ограниченность по топливу. В то же время, проведя визуальную разведку и ряд дистанционных замеров толщины льда, установили на пути ледокола несколько параллельных гряд торосов большой протяжённости.
