Игорь Чужин - Уйти, чтобы не вернуться
Любой человек в своей основе дитя природы, и гомо сапиенс, человек разумный, как вид сотни тысяч лет жил в природной среде и мало чем отличался от дикого зверя. По большому счету люди пользуются плодами технологической цивилизации всего несколько столетий, не утратив за это время всех своих природных возможностей. При правильном отношении к делу и продуманной подготовке налет цивилизации буквально за пару месяцев слетает с городского жителя, и генетическая память вытаскивает из подсознания наследие предков.
Наш ротный умел доходчиво объяснять правила поведения в лесу и горах, а те, кто не проникся его уроками, были первыми кандидатами, чтобы превратиться в «груз двести». В лесу бессмысленно вертеть головой во все стороны и стараться рассмотреть каждую травинку, потому что уже через полчаса глаз замыливается и сознание перестает обрабатывать поток ненужной информации. В таком состоянии не только тоненькую растяжку не заметишь, даже бревна под ногами не увидишь. Неделин учил нас сливаться с лесом и заставлял перед выходом в зеленку минут двадцать сидеть на земле с закрытыми глазами и стараться отрешиться от повседневных забот, чтобы очистить свое сознание.
Поначалу я посмеивался над этими медитациями, но вскоре втянулся в процесс и понял, что ротный абсолютно прав. Растворяя свое подсознание в окружающей природе, ты как бы становишься ее частью, после чего информация поступает в мозг строго дозированно, очищаясь от «белого шума», которым заполнен наш мир. Наверное, многие замечали, что обычная кошка спокойно спит под рев рок-н-ролла из динамика усилителя, но стоит на кухне раздаться тихому шороху мыши, как она сразу просыпается. Примерно таким же образом работает и подсознание человека, слившегося с окружающей его природой. Ноги сами выбирают безопасную дорогу, а любой чужеродный предмет заметен издалека. В таком состоянии самый тихий посторонний звук слышится выстрелом из автомата, а запах табака или потного человеческого тела чувствуется за сотню шагов. При достаточном опыте и привычке – даже тоненький проводок растяжки перегораживает дорогу как железнодорожный шлагбаум. Правда, чтобы войти в это состояние, нужен особый талант, и только трем людям из десяти удается в той или иной мере овладеть этим навыком. К счастью, я оказался одним из лучших учеников капитана Неделина, и проснувшийся древний инстинкт несколько раз спасал мне жизнь. Видимо, доставшийся Александру Томилину от отца абсолютный музыкальный слух имел такую же природу, что и древние знания наших предков.
Капитан Неделин, видимо, разглядел в сержанте-санинструкторе неплохие задатки разведчика и попытался сосватать меня в дивизионную разведку, обещая золотые горы. Однако мое медицинское начальство резко воспротивилось этим наездам, и я лишь от случая к случаю выходил на боевые операции с разведчиками.
Вскоре я на собственной шкуре узнал, что такое война, после чего меня можно было отправить в горы только по приказу. Война – это не кино, где главный герой всегда выходит сухим из воды, и здесь убивают по-настоящему, поэтому я наотрез отказался менять относительно спокойную должность санинструктора на посмертную славу лихого разведчика.
Хотя я уже очень давно не скитался по горам и лесам, навыки, наработанные во время службы, не пропали втуне, и их оказалось несложно восстановить. Это как ездить на велосипеде – ежели один раз научился, то этот навык сохраняется на всю оставшуюся жизнь. Наверное, по этой причине уже через час после выхода из лагеря я полностью слился с окружающим миром, чем обезопасил себя от неожиданностей.
Лес вокруг меня был наполнен жизнью, и я вскоре стал его неотъемлемой частью, ничем не выделяясь на общем фоне. Местные обитатели, видимо, посчитали странного двуногого зверя с горбом на спине опасным противником и заблаговременно уходили с моей дороги. Я тоже не строил из себя короля джунглей и обходил стороной лежки кабанов и группы медведей, ловивших в реке рыбу, а потому продвигался по лесу без приключений.
За восемь дней, прошедших с начала путешествия, я уже стоптал пару лаптей и собрался устроить длительный привал, чтобы привести свою амуницию в порядок, когда случайно наткнулся на старое кострище. Это были первые следы человека, попавшиеся на моем пути, поэтому я отнесся к находке со всей серьезностью. Кострище, скорее всего, было прошлогодним, потому что молодая трава уже пробивалась через золу. При более тщательном осмотре выяснилось, что у костра ночевали три человека, и только одну ночь. К таким выводам я пришел, обнаружив рядом с кострищем три кучи засохшего лапника, на котором спали хозяева костра. Золы в кострище было немного, что также указывало на кратковременность привала, после которого люди покинули стоянку. Кроме кучки рыбных костей и следов топора на окрестном сухостое, ничего существенного, что помогло бы определить давность стоянки, обнаружить не удалось, и это наводило меня на неприятные мысли. На стоянках людей двадцать первого века всегда можно найти следы прогресса в виде упаковок от продуктов, консервных банок и пластиковых бутылок, а здесь даже огрызка газеты не было рядом с местом, где оправлялась эта компания.
Я решил обследовать местность вокруг кострища и направился к реке, в которой, скорее всего, и была поймана рыба, зажаренная на костре моими предшественниками. Как я ни старался, но следов присутствия человека на берегу не отыскал, так как с той поры прошло слишком много времени. Однако я сделал другую весьма полезную находку, которая меня несказанно обрадовала. Этой находкой оказался кусок каменной соли, который вывалился из подмытого весенним паводком берега. Когда я спускался к воде, то увидел молодого лося, лизавшего какой-то камень, и догадался, что это неспроста. Теперь у меня появился запас соли, а это значит, что пресное рыбное меню значительно улучшится.
Тщательно обследовав обрывистый берег, я выяснил, что пласт каменной соли имеет толщину сантиметров двадцать и под углом в сорок пять градусов уходит в землю. Соляной монолит изобиловал вкраплениями песка и грязи, а потому требовал дополнительной переработки, но если меня действительно забросило в прошлое, то эта находка могла послужить начальным капиталом в новой жизни. Историк из меня аховый, но я где-то слышал про соляные бунты в Москве, поэтому постарался запомнить наиболее заметные ориентиры поблизости от своей находки и сделал отметины острым камнем на стволах нескольких деревьев.
После суточного привала я снова отправился в путь и уже утром третьего дня наткнулся на проселочную дорогу, уходившую через брод на противоположный берег реки. Дорога на первый взгляд казалась непроезжей, но, несмотря на то что она довольно сильно заросла травой, на ней была заметна свежая тележная колея. В результате более тщательного осмотра мне стало понятно, что по проселку никогда не ездили автомобили и, похоже, по нему передвигался только гужевой транспорт и пешеходы. Отпечатки лошадиных копыт тоже привели меня в недоумение, потому что только на паре следов я обнаружил подковы.
Проселочная дорога, а особенно странные следы на ней, вызывала у меня много вопросов, но эта находка четко указывала на то, что где-то поблизости живут люди и мое двухнедельное странствие подходит к концу. К выходу в свет нужно было подготовиться и привести себя в мало-мальски приличный вид, потому что я сильно поистрепался во время путешествия по лесу.
Чтобы меня не застали врасплох непрошеные гости, я вернулся по своим следам за излучину реки и устроил постирушку в небольшой заводи. Мыла у меня не было, поэтому я попытался получить щелок, растворив золу от костра в воде. Однако фокус не удался, и у меня получилась только грязная жижа, которая только добавит проблем. По этой причине мне пришлось ограничиться лишь полосканием одежды в реке.
Когда стирка была закончена, я развесил вещи на солнышке и занялся изготовлением фляги из бересты. Мне предстояло уйти в сторону от реки, которая обеспечивала меня водой, и нужно было позаботиться о ее запасе.
Конструкция берестяной фляги отработана веками, и на работу у меня ушло всего пара часов. Обрезать по кругу бересту с ближайшей березы дело нескольких минут, поэтому вскоре у меня был необходимый запас березовой коры.
Технология изготовления берестяной фляги довольно проста, и при наличии ножа смастерить ее несложно. Сначала нужно вырезать из бересты прямоугольник и сшить из него корпус фляги внахлест. Затем по размеру получившегося корпуса нужно сделать два одинаковых донышка и вшить их лыком в корпус фляги. Шилом для прокалывания отверстий послужит любой заточенный сучок, а нитку заменит липовое лыко, которого у меня приличный запас в наличии. Когда фляга готова, все швы промазываются сосновой смолой, и можно заливать воду. Пробку для фляги выстругать проще простого – из подходящей по размеру ветки ближайшего дерева.
