Темноводье (СИ) - Кленин Василий

Ивашка распалился. Кажется, таким его Санька никогда прежде не видел.

— Вот и как мне тебе верить? Что ты удумал? Что за пазухой прячешь? Желаешь, чтоб я покорно ждал и терпел? Не, я не таковский. Мне живот мой дорог, Дурной. И Гераську я, как себя, оградить хотел. Спасти! Да он, видать, дурень, яко и ты, не принял дара.

Санька растерянно стоял на тропе. Всё, ранее происшедшее, теперь виделось ему в совсем ином свете. Приперся грибоед из будущего, владеющий всеми тайнами, и давай народом манипулировать. Он-то, разумеется, исключительно всё из благих целей делает… Только Известь как представил, что и им будет такой благодетель вертеть туда-сюда — как сразу на загривке его шерсть дыбом вставать начала.

«Это я, что ли, паскуда?».

Неожиданный поворот.

Ивашка сошел с тропы и сел на сухую кочку; все-таки от тренировки и он упарился.

— Я тебя выбрал в том годе. Хоть, резону большого мне и не было. Что-то показалось мне… Но, коли, ты меня втемную пользовать собираешься — твоя воля, конечно. Однако, тогда ж и я так сыграю — поглядим, кто кого переиграет. И гнидой за то меня называть не смей! Поживи с мое — потому поучай!

Что-то очень важное и глубоко личное на краткий миг выглянуло из-под вечной незыблемой маски «Делона». Выглянуло — и тут же скрылось. Казак снова закрылся непроницаемым щитом. Но смотрел вопросительно.

— Прав ты, Ивашка. Нехорошо это — втемную делать. Но и открыть всего — никак невозможно. Я тебе, как на духу скажу: нет у меня корыстных планов. Вот всем здесь есть, куда возвращаться. Есть ради чего и кого свою рухлядь прятать и разбогатеть. А мне некуда. Вот эта земля и эта река черная — всё, что у меня есть. И я хочу это спасти.

— Что это? — хмурился Ивашка. — Вот ож вновь темнишь!

— Нас спасти. Местных спасти. Темноводный спасти. Весь этот маленький мир! Вот ты разве не видишь, что здесь всё на волоске висит?

«Делон» пожал плечами. Мир был незыблем, только его маленькая личность нуждалась в защите, чтобы продлить бытие. Дурной вздохнул.

— Считай, как хочешь. Хоть — пророком, хоть — колдуном. Но я точно вижу крах всего, что мы строим. Начал всё рушить еще Хабаров. А добьют богдойцы. Никого на этой земле не останется. Превратится богатое Темноводье в пустынь. Только редкие тунгусы по лесам бродить будут.

Дурной, конечно, сгущал краски. Но, если «вещать», то уж по полной.

— И новый удар будет совсем скоро, Ивашка. Меньше полугода осталось. А сил для борьбы у нас совсем мало. Слушай же…

Год 12 эры правления Шуньчжи/1655. Дутун

— —

Глава 59

Гадкая земля. Шла уже вторая луна нового года. В родном Ляодуне в это время о снеге и не помнят, к небу начинает тянуться самая смелая трава… А в этой северной стране всё лежит под снегом. И реки еще мертвы, скованные льдом. Да не какие-нибудь мелкие речушки, заморозить которые не составляет труда. Нет, даже великая река Черного Дракона, спала мертвым сном подо льдом, который без труда выдерживал его великое воинство.

Минандали зябко поежился и подвернул медвежью накидку. На шевеление господина тут же откликнулся услужливый Пу.

— Шаншу дутун, вам что-нибудь требуется? — с глубоким и искренним волнением слуга всматривался в глаза полководца, ждал его повелений.

Минандали любил, когда его титуловали именно так: шаншу дутун. Хотя, неприятно признаваться, но на первый титул он уже два года как не имел права. В восьмой год эры Шуньчжи принял Минандали в свои руки военное министерство, сразу после бездарного Аханикана. Три года беззаветно и с превеликим успехом трудился новый шаншу. Многое сделал, но мог бы еще больше…

Но завистники. Они всегда окружают тех, кто смог выделиться. Да и здоровьем Минандали ослаб. Этим враги и воспользовались, оговорили главу министерства, заявили, что стал тот немощен. Сын Неба прислушался к гнусным сплетням и снял Минандали с должности.

«Они сами поверили своим кляузам, — щурился полководец, кутаясь в шубу. — Думают, что я немощен и бессилен… Что ж, посмотрим, что они скажут, когда я разгромлю северных пучеглазых варваров, вернусь со славой в столицу и припаду к стопам Сына Неба».

Минандали любил мечтать об этом дне. Тем более, что для мечтаний времени имелось в избытке. Река Черного Дракона находилась безумно (безумно!) далеко от Срединного Государства. Когда опытного командующего вызвали во дворец и поручили снова опоясаться мечом во славу рода Айсиньгёро, тот и предполагать не мог, что это займет больше года. А по всему, выходило, что так оно и случится.

Слухи о кровожадных варварах, что внезапно появились в землях северных подданных империи, уже давно проникли в Пекин. Увы, новый шаншу военного министерства был несомненно глуп и не смог в полной мере оценить угрозу. Считалось, что чужеземцы пограбят и исчезнут в бескрайних снежных просторах. Но увы! Кровожадные лоча не только убивали и грабили всех на своем пути, но и приказывали выжившим платить дань своему правителю. Такое никак нельзя стерпеть.

Минандали вызвали в летний императорский дворец, где поручили прогнать лоча в их земли и укрепить северные рубежи империи. Правда, для этого ему выделили совершенно недостаточные силы — одну чалэ. Хотя, и из родного Истинного Белого Знамени, в котором выросли и возвысились сам Минандали и его отец. Увы, чалэ оказалась неполной: всего четыре роты-ниру вместо пяти, и две из них явно не имели полный состав. Так что в итоге у старого полководца было всего лишь немногим более тысячи воинов. Но воинов славных, истинных маньчжуров, с добрым оружием и сытными конями. К чалэ присовокупили 15 пушек с большим запасом ядер, пороза и прочего снаряжения.

В министерстве заявили, что силы можно будет пополнить на севере, где с лоча борется новый анбань-джангинь.

Последовал долгий и мрачный путь — в дальнюю крепость Нингуту. Туда добраться удалось лишь глубокой зимой, каковая в тех краях необычайно лютая. Нингута крайне разочаровала Минандали — крохотная пограничная крепостца, которая могла припугнуть только местных дикарей. Маленькая цитадель со стенами из сине-зеленого кирпича длиной всего в два ли. А городок окружен банальным частоколом на восемь ли в окружности. По-хорошему, такой пограничной крепостью должен командовать какой-нибудь мелкий сяоцисяо. Но нет — во главе Нингуты стоял целый анбань.

Старый немощный Шархуда сразу ему не понравился. Поставленный на этом ледяном краю мира для сбора податей с диких северных племен, он изображал из себя чуть ли не спасителя отечества от опаснейших варварских орд лоча. Вместо того, чтобы проявить вежливость и достойно принять дутуна, который снизошел и пришел к нему на помощь, Шархуда вечно изображал суетливую кипучую деятельность. Как будто, без него ничего в этой дряхлой Нингуте само двигаться не может.

Минандали был не таков. Для того и существуют подчиненные, чтобы исполнять свои обязанности. Бдительный лидер лишь наказывает нерадивых и отличает старательных. Что ж, если Шархуде хочется демонстрировать свою выдуманную высокую значимость…

Впрочем, нингутский анбань оказался не совсем бесполезным. Выяснилось, что минувшим летом на реке Сунгари уже была схватка, в ходе которой лоча, наконец-то, с позором бежали на север. Шархуда, сам бывший очевидцем сражения, в деталях описал врага.

— Они — не род и не племя, прикочевавшее к нашим рубежам, — рассказывал седой старик, перебирая четки. — Это профессиональные воины, как княжеская дружина; либо, как наше славное Восьмизнаменное войско.

От последнего сравнения Минандали скривился, не скрывая своих чувств, но продолжил слушать.

— Почти все они имеют защитные доспехи, подобные тем, что бывают у северян. Мечи и копья у них из хорошего железа. Но основная их сила в пороховом оружии. Пушек у лоча совсем мало, а вот подобие ручных няоцян — имеется у очень многих. Это оружие сеет страх среди всех местных племен. Признаюсь, и нам бы пришлось нелегко, если бы летом в Нингуту не пришла сотня чосонских стрелков, вооруженных фитильными няоцян.