Темноводье (СИ) - Кленин Василий

В клети снова повисла тишина.

— Силой просто проще, Петр Иванович. Коли есть сила, зачем напрягаться? Хабаров так и начал на Амуре. И порушил почти всё. Потому что тут иной мир. Тут Темноводье — и одной силой не сладить. Понимаешь меня?

Бекетов запустил рубленую ладонь в бороду. Вздохнул.

— Ну, ты спробуй, Дурной. Поглядим ужо.

…Наутро Дурнова выпустили. Кузнец велел горе-атаману целовать крест и пред ликом Пречистой владычицы богородицы и приснодевы Марии поклясться, что он и все его людишки верны государю-батюшке, что никаких измен он не замышляет, ясак отдает в полной мере… и так далее. Известь машинально крестился, привычно уже бил поклоны и говорил «нерушимые» слова — без малейших волнений души. Конечно, он «замышлял»! Только не то, чего все они боятся, так что совесть его чиста.

Приказной раздобрился. Даже спросил: есть ли в чем нужда у темноводцев?

— Теперя вам большую землицу надзирать надо — дам я тебе людишек в помощь.

— Да не надо… — неуверенно стал отмахиваться Дурной. Он понимал, что Кумарскому острогу в конце зимы понадобится каждый воин. Вдруг именно тех, что он заберет — как раз и не хватит? А еще он понимал, что Кузнец ему не помощников, а надзирателей впаривает. Именно по этой причине Онуфрий был крайне настойчив и три десятка все-таки принять заставил. Зато это были не кто попало — а обученные служилые воины. В куяках да почти все при пищалях.

— Если можно Онуфрий Степанович, пошли в отряде Ивашку Телятева, — сдаваясь, попросил Дурной.

— Дружок ли? — ухмыльнулся Кузнец.

— Да нет… Почти незнакомы.

Санька не стал продолжать. Тут уже никак не извернуться. Всё дело в том, что Ивашка Телятев (или Теленок) — единственное имя, которое он помнил из книг. Единственное имя среди тех, кто погибнет во время нападения маньчжуров.

«Глупо, конечно, — корил Санька сам себя. — Война же случится. Не погибнет этот — погибнет другой…».

Но всё равно не смог промолчать.

…В Темноводный шли уже два дощаника. На втором — грозное боевое пополнение, с которым еще предстояло разбираться. Дурной велел весла не мочить: черные воды Амура сами до дому домчат, за день. Атаман сидел на носу и жадно искал родные уже изгибы береговой линии. Кто-то завозился рядом.

Гераська.

— Атаман… — сдавленно просипел парень, голоса вообще не было у него. Еще и смотрит на сторону. — Ты… прогони меня, атаман. Или вообще казни… Мочи уже нет!

Гераська поднял свои круглые глаза на Дурнова, а в них — одна сплошная боль.

— Это я всё Петриловскому нашептал про тебя. И про атаманство, и про пищали даурские. Всё!

Глава 58

Резкий приступ гадливости овладел Известем. Захотелось отсесть от стукача, отряхнуть пыль с плаща. Но Гераська так мучился, что злиться не выходило.

— Да уж… Поганое дело ты сотворил. Но то, что сам покаялся — это больше весит. Христос тебя простит, Гераська. И я прощу. Только не делай так больше.

Охотник всем своим видом говорил, что скорее удавится, нежели снова таким займется. Санька невольно улыбнулся.

— Ну, а надоумил тебя на это кто?

Гераська моментально сник, закрылся и снова отвернулся.

— Никто.

— А вот это правильно! — еще шире улыбнулся Дурной. — К стукачеству привыкать не надо. Даже ради благих целей. Всё будет у тебя хорошо, Гераська!

Известь хлопнул зверолова по плечу.

«К тому же, тут и гадать не надо — кто у нас в ватажке крыса».

До Темноводного добрались затемно. Много времени ушло на то, чтобы разместить новых людей, ватажники подсыпали и местных дел. Разборки с подлым раскрасавцем Ивашкой решил отложить до завтра, хотя, в груди клокотало. Но оно и к лучшему вышло: за ночь успокоился, смог изобразить на лице довольство жизнью.

— Надо нам, народ, порохом озаботиться. Кузнец почти ничего не дал. Всем приказ: думать, где и как его раздобыть. Пока у нас только уголь есть. Но и того мало. Ивашка! — крикнул он пришедшему на речи «Делону». — Бросай дела, пойдем на ямы углежогные, посмотрим, как производство расширить.

Странноватая вышла речь, да в Темноводном к выходкам Дурного привыкли. Ивашка опоясался, подхватил плащ и двинулся за атаманом.

— На конях пойдем, Сашко? — спросил он.

— Не! Прогуляемся, — отмахнулся Дурной, на дух не переносивший верховую езду.

Да и не планировал он далеко уходить.

Где-то через полверсты, уже основательно отдалившись от острожка, Известь, всю дорогу накачивавший себя гневом, остановился и резко развернулся, одновременно выхватывая саблю.

— Что ж, ты за гнида….

«Делон» стоял чуть позади. Его прекрасная польская сабля уже давно находилась в руке. Пока что в опущенной руке, но тяжелая елмань нацелилась четко в атамана.

— Плохой из тебя хитрец, Сашко, — предатель улыбался ненавистной Саньке снисходительной улыбочкой. — Весь, как на ладони… Чо ж, в острожке на меня не напал? Там, с дружками, легче было б сладить.

— Я не шакал, мне твои шакальи повадки ни к чему.

«Делон» пожал плечами. Слова он не знал, но посыл понял четко.

— Хоть бы, пищаль взял. С ней ты ловчее обращаешься.

Он, словно, специально его бесил! Известь, полыхая злобой, шагнул к врагу. Сколько времени он так и не мог понять: кто таков этот «Делон»? «То за белых, то за красных» — не уловить! Но теперь-то всё ясно.

Ивашка мягко просел на ногах, уперся левым кулаком в пояс и приподнял саблю, прикрывая корпус. Улыбка плавно исчезла с его лица, будто пригоршня снега на горячем металле.

«Да как же его?» — замялся Дурной, не понимая, как подступиться к ушедшему в оборону противнику.

Он учился, все эти месяцы он старательно учился рубке. И у Тюти, и у Козьмы. Но реального боевого опыта у него практически не было. Санька два раза ударил по стали врага, сбивая ее с позиции. Но «полячка» моментально возвращалась на исходную.

«Любой удар идет от задницы» — почему-то именно сейчас вспомнилось ему. Известь раздосадованно сплюнул: этот совет ему как раз «Делон» и давал.

— Получай! — накрутил он сам себя и начал рубить, пришагивая вперед с каждым ударом. Только верхние косые — просто и без изысков.

Ивашка дважды сдал назад, сохраняя дистанцию, а затем не стал — наоборот широко шагнул вперед, просев еще ниже…

Да прямо под замах санькин! Вот она его голова паскудная! Дурной поднял руку высоко и наотмашь рубанул прямо в голову…

Правый ивашкин кулак в закрытой гарде взлетел вверх, опережая клинок. Полоса стали как бы гналась за рукой, превратившись в пологую волну, которая окутывала собой правый бок «Делона». Вот в эту волну санькина сабля и врезалась. По ней и слилась вниз. Едва в землю не уткнулась — столько силы Дурной в удар вложил. А Ивашка…

Ивашка, вроде, почти ничего и не делал. Просто кулак развернул, его «полячка» стремительной птичкой пролетела над головой ивашкиной, описала почти полный круг и приземлилась прямиком на голую шею Дурнова. Санька замер, чувствуя ледяной холод стали.

— На что рассчитывал… — вздохнул Ивашка.

А потом отнял жаждущую крови сталь от шеи, отшагнул назад и снова уперся кулаком в пояс.

— Давай еще! Только никогда не заваливайся на удар. Никогда! Тебе дал Господь две ноги — от на обеих и стой.

Дурной растеряно встал, опустив руки. Вот что это сейчас происходит?

— Ну! — рыкнул Ивашка. — Бей! Трус!

И Известь ударил. Потом еще. И еще. И еще раз двадцать, пока вместо дыхания из его грудины не раздался сиплый свист. Ивашка знаком остановил бой, ловко всунул саблю в ножны.

— Ну, говори ужо: что не так?

«Как он это делает?» — изумился Дурной, понимая, что вся злость из него давно выкипела. Но все-таки попытался.

— Гнида ты, Ивашка. Сам гнида и Гераську в стукачи подписал. Мы же тут все вместе, все друг за дружку…

— Ой, лукав ты, Дурной! — оборвал его «Делон». — Мы-то все вместе — то правда. А вот ты — особняком. Ты, найденыш — всегда себе на уме. Что-то ведаешь, но молчишь. Так… изредка сцеживаешь нам… что сам хочешь.