Андрей Смирнов - Рыцарь
Дон Альфаро тонко улыбнулся. Я помнил, как сам отшельник отнесся к своему спасению. И я помнил кое-что из Евангелия. Насчет добровольной жертвы…
— Подождите-ка!.. Вы правда хотите сказать, что в этом бесконечно повторяющемся жертвоприношении есть какой-то смысл?.. Ну это же полная ерунда…
— Само собой, это повторялось не каждый год и даже не каждое десятилетие… Примерно раз в сто лет. Иногда реже. Иногда — чаще.
Я вспомнил все то, что Иммануил говорил о голодных веках, жаждущих крови…
— Но зачем?! Какой в этом смысл?!
Очередная улыбочка.
— И на этот вопрос, Андрэ, я сразу не смогу ответить. Нужно кое-что разъяснить. С самого начала.
— С какого начала?
— С сотворения мира.
Он вытер руки салфеткой, встал и направился к книжным полкам. Некоторое время постоял перед ними, изучая расположение книг.
— Где же она… А, вот.
Альфаро вернулся назад, таща здоровенный том в черном кожаном переплете. На лицевой стороне книги никаких надписей не было, имелся только большой серебряный крест.
— Полагаю, вы и в своем будущем должны были изучать Библию…
— Вовсе нет, — прервал я графа. — Там, откуда я пришел, с религией дела обстоят иначе, чем здесь. Эта бодяга мало кого интересует.
Альфаро укоризненно посмотрел на меня.
— Вы что — вообще не знаете, что это такое? Да-а, дикое же время ждет нас в далеком будущем…
— Это у вас — дикое.
Альфаро вздохнул:
— Ну хотя бы общее представление имеете?
Я кивнул.
— Сойдет. — Альфаро махнул рукой. — Итак. Вам известно, что наш тварный мир был сотворен. Давайте назовем того, кто сотворил его… да, давайте назовем его Богом. Совершенно справедливым, неизмеримо могучим Богом. Сотворившим мир и владеющим им так, как владеет своей землей император или король… или, например, я… Ведь недаром же Его иногда называют Царем Царей или Князем Мира…
— Вот как? А мне казалось, что Князем Мира называют вовсе не Бога, — перебил я.
— Одно другому не противоречит, — отмахнулся Альфаро. — Иногда Князем Мира называют Господа Бога, а иногда — Его извечного противника. Но оставим это на совести, вернее, на невежестве тех, кто так говорит. В установленном Творцом миропорядке день сменялся ночью, тьма — светом, зло — добром… «Я образую свет и творю тьму, делаю мир и произвожу бедствия…» Поверьте, дон Андрэ, поначалу это был вполне уравновешенный, устойчивый мир. Но потом…
— Потом Адам и Ева скушали яблоко, и все стало плохо, — иронически произнес я.
— Нет. — Альфаро повел рукой. — Не перебивайте меня. Поступок наших прародителей вовсе не был такой бедой, как это обычно себе представляют. Во всех сотворенных существах изначально был заложен выбор — подчиняться Создателю или следовать собственной воле. У потомков Адама и Евы — тоже. Тем, кто вел себя правильно, Он покровительствовал, а тех, кто… поступал иначе… этих Он рано или поздно карал. Как и всякий нормальный властитель, Он не хотел, чтобы в Его лесах без Его дозволения били Его оленей, и определенно не желал, чтобы крестьяне, вместо того чтобы работать на Его полях, занимались разбоем… Особенно Его раздражало, если люди начинали молиться кому-нибудь другому. И тут я Его понимаю. Я бы тоже разозлился, если бы мои крестьяне вдруг вздумали платить дань другому синьору. Нет, катастрофа произошла много позже Адама и Евы.
— Да ну? — Я взял со стола яблоко и громко захрустел им.
— В Его владениях, — Альфаро выдержал короткую паузу, — появился бунтовщик. Мятежник. Этому мятежнику, видите ли, не понравились сами законы, на которых издревле покоился мир, в котором свет и тьма, добро и зло находились в выверенном, устойчивом равновесии.
«Нет, — заявил бунтовщик. — Зло — лишнее. Пусть будет только добро».
Прежде наказание следовало за преступлением, и всегда наказание было не меньше, чем сама провинность.
«Нет, — сказал бунтовщик, — мне не нравится смотреть, как страдают люди. Пусть лучше наказание — за них всех — ляжет на меня одного».
И знаете, что самое любопытное, Андрэ? Он сумел это осуществить.
— Выходит, вы, граф, имеете в виду не Люцифера, а Христа? — деланно удивился я.
— Именно.
— Но почему тогда — бунтовщик? Ведь Христос был Его сыном?
Дон Альфаро раскрыл книгу:
— Дон Андрэ, вы понимаете латынь?
Я пожал плечами.
— Не было случая проверить. Прочтите — посмотрим.
Когда Альфаро начал читать, я понял, что в латыни не силен. Понимал с пятого на десятое. Видимо, уроки фехтования, преподаваемые испанцем, интересовали юного Андрэ де Монгеля больше, чем уроки латыни.
Я покачал головой:
— Нет, не понимаю.
— Ну что ж, я переведу. — И Альфаро перевел написанное на французский.
Речь шла о пророке, который по каким-то причинам не понравился нескольким плохо воспитанным детям. Плохо воспитанные дети стали дразнить пророка. Тогда из леса выбрались две медведицы и сожрали этих испорченных детишек.
Закончив чтение, Альфаро посмотрел на меня.
— Это Библия, четвертая Книга Царств. Вы находите это справедливым? — спросил он.
— Нууу… я бы так не сказал.
— Тем не менее это типичный пример Его справедливости. Он заботится о своих людях — точно так же, как, например, я забочусь о своих. Я наказываю их врагов так, чтобы ни у кого больше не зародилось и мысли покуситься на моих людей, на мои земли или на мое имущество… Знаете, Андрэ, после того, как я перевешал здесь всех бродяг и нищих, мои крестьяне стали жить лучше. Я, заметьте, уже шесть лет воюю не иначе, чем только если я сам захочу повоевать. Никто не осмеливается покуситься на мои земли. Такой же логике следует и Он. Ему нужны только верные, преданные слуги — и Он проверяет их, как проверял Авраама.
— Говорят, — заметил я, — что месяц назад какую-то вашу крепость осаждали мавры.
— Было, было… — Альфаро улыбнулся и откинулся на спинку кресла. — Вы правы — исключения иногда еще случаются. Юсуф аль-Кейсар привел под стены Менханьо четыре тысячи воинов. Он полагал, что этого довольно, чтобы справиться со мной, потому что у меня людей значительно меньше. Он ошибся.
— В чем была его ошибка?
— Он был слишком самоуверен, чтобы лично поговорить со мной. И я сумел убедить его воевать в другом месте.
— Да вы, оказывается, гипнотизер, граф, — лениво протянул я, отщипнув кусочек поросенка.
— А что такое «гипнотизер»? — заинтересовался Альфаро.
Я объяснил.
В глазах дона Альфаро мелькнули насмешливые огоньки.
— Похоже. Вам мой рассказ уже наскучил?
— Нет, что вы! Продолжайте.
— Вся разница между человеком и Богом, дон Андрэ, состоит только в размере личного могущества. В остальном мы очень похожи. Ведь не зря же говорится, что Он сделал человека по образу и подобию своему.
— И что из всего этого следует?
— Я уже говорил о равновесии между светом и тьмой — равновесии, на котором изначально был основан наш мир. Бунтовщик равновесие нарушил. Он нашел способ — простой, хотя и весьма болезненный, — снять часть груза с одной из чаш весов, издревле пребывавших в устойчивом положении. Весы отклонились в другую сторону, и, если бы настоящий властитель мира пребывал в бездействии, движение стало бы необратимым…
— Ну и что плохого? Жили бы все долго и счастливо. Все друг друга любили бы и были бы довольны. Что в этом плохого?
Я развлекался. В его философско-религиозные домыслы я не верил ни на грош.
Альфаро то ли не замечал моего настроения, то ли не принимал его во внимание. Может, ему просто хотелось поговорить.
— А вы представьте себе, что будет, если солнце перестанет заходить и ночь не будет сменять день. Останется только свет, не будет тьмы. Долго ли вы проживете в таком мире?
— Ладно, пусть тьма останется, — разрешил я. — Но что плохого, если исчезнут зло и страдания?
— Застой, — сказал Альфаро. — Человек, живущий в мире, где нет зла, никогда не будет пытаться достичь чего-то большего.
— Вы так полагаете?
— Уверен. Человек — ленивое животное. Если дать ему все то, что он хочет, он так и останется ленивым животным. А вот когда ему чего-либо не хватает, он вынужден напрягать свой разум или хотя бы мышцы, чтобы этого добиться. На этом основано все, чего достигло человечество. Других побуждений у него нет.
Я пожал плечами:
— Ну хорошо, допустим. Что дальше?
— Когда Мастер увидел, что сотворил бунтовщик…
— Постойте! Мастер — это…
— …одно из имен Творца. Великий Мастер. Так вот, когда Он увидел, что устроил бунтовщик, и осознал, какие последствия это вызовет, Ему пришлось выправлять положение. Сначала Он подчинил Церковь бунтовщика — сделал из нее Свою Церковь. Ведь суть не в том, в какие догматы верит тот или иной человек, а том, чем этот человек является и кому отдает духовную дань своих поступков, мыслей и побуждений. Так что переродить Церковь и подменить Истину раболепием перед канонами и священноначалием было не так уж трудно. Но этого было мало, поскольку в мир было выброшено огромное количество беспричинного Добра. Мастеру пришлось компенсировать его равным количеством беспричинного Зла. Ему пришлось забыть о том, что Он может быть добрым и действовать, в основном, в своей темной ипостаси. Так, например, появились ведьмы. Ведь ведьмы, подписывая договор с Ним, обязуются в обмен на полученную силу время от времени насылать порчу и мор — без всякой причины. Это просто часть их работы, их обязательств.
