Дарья Кононенко - Ответ большевику Дыбенко
- Заходим с той стороны, по балке. Сначала выманим, потом дадим. И быстро, пока не раскумекали.
Лось поежился. Крысюку он доверял, в конце концов, за прошедшее время они сработались. Будем надеяться, что байстрюк не подведет. И будем надеяться, что Шульга удержит село вместе с остальными бойцами.
Ветер, на страх врагам, заиграл трофейным знаменем. Пестрая конница ударила с другого конца села. Нескольких уже вышибло из седла огнем нерастерявшихся белогвардейцев, а кто-то перемахнул через тын и зарубил вражеского стрелка. Граната уложила двоих сразу, третий удержался на ногах. Огрызнулся пулемет. Свой? Чужой? Хорунжий грохнулся вместе с конем. Не повезло Кто-то из белогвардейцев выронил винтовку, завалился назад. Ковалев дернулся, согнулся еще больше, хорошо, хоть стрелять не перестал. Прогрессор молился всем богам, чтобы этот треклятый кусок ткани не перекосило. Кайданов швырнул вожжи, кинулся к пулемету сам. Кони умные, привыкшие, их еще комиссар Кривухин реквизировал. А потом его самого пристрелили из обреза в спину. Но гужевой транспорт уже не шарахался от выстрелов и взрывов. Лось подавал ленту, и ему было безразлично, кто за пулеметом - черт с рогами или Шкуро в фиолетовых кальсонах, лишь бы стрельба не кончалась. Томашевский куда-то делся, гнедая - вот, посреди улочки бьется, а всадника не видно. Василенко себе окопался в огороде, знамя на землю положил, и садит из трехлинейки. Метко, впрочем, у него та винтовка еще с войны пристреленная. И позиция удобная - закоулок за хатой, три стороны видно, а спина этой самой хатой и прикрыта. О, а вот и пехота. Мы прикроем, вы ж только доберитесь.
Тихо. Не стреляют уже, не орут, да и гнедую кто-то добил. И пляшет на хате старосты черно-красное знамя, да только к черепу с костями там коса сбоку пририсована. Этакий пе-ревертыш, привет с Великого Луга, мол, не боимся мы Чужу Молодицу. И Томашевский выскочил откуда-то, стоит, саблю обтирает куском тряпки. Убитый через плетень перевесился, не поймешь, кто - одежда кровью заляпана, а головы нет. Хорунжий вмсесте с конем возле колодца лежит. И для чего он на свет родился? Ковалев в тачанке клубком скрутился, матерится сквозь зубы. Кайданов от пулемета отстал, смотрит вокруг, улыбается. Кайданову хорошо, его ж не ранило, он же перед боем вареников не наелся и пулю в живот не схлопотал. Василенко себе хорунжего из-под лошади вытаскивает, аж сопит. Да перестань ты человека за плечи дергать, тут домкрат нужен, тушу приподнять да вытянем. Ну не домкрат, а шось похожее. Ой, сообразил, принес жердину, засунул один конец под коняку, а на другой сам навалился, а Томашевский горе-бойца легко вытянул. Ты смотри! До чего живучие люди бывают на свете. По башке чиркнуло, да ногу сломал, потому что выскочить из седла не смог. Видать, кто-то тебя сильно ждет, хорунжий. Или мать прокляла.
Щурится прогрессор на товарищей довольных да ленту пустую в клубок сматывает. Умный Шульга командир, получилось село взять, всего одиннадцать убитых - дезертиры да Ковалев. Лось вытащил наган, взвел курок. Если бы сразу человека в госпиталь, да не нынешний, а с медициной двадцать первого века, то, может быть, и выжил бы. А сейчас - ты уж прости, если что не так было. Прогрессор приставил ствол к лохматому затылку байстрюка, зажмурился и нажал на спусковой крючок. Такая была у человека доля-недоля, что разве что дружки вспомнят добрым словом, да и то, если кому-то сапоги подойдут. Смеются хлопцы, на Томашевского пальцем тычут- то ли пошутила бабка, то ли дала, что не жалко - хоронят в таких рубашках, видать, с Полесья старуха родом, с волчьего краю, где ужам до сих пор молока дают, чтоб деньги да дети в хате водились. А Томашевскому- без разницы, абы солнце пузо не жарило. Выглядывают потихоньку местные - что на этот раз будет? Опять курей пожрут, свиней порежут, корову конфискуют. Могилин себе ходит-гуляет, як сом по Гайчуру. Жирные там сомы , наели мясца, отведали разных врагов трудового люда, даже перебирать стали. Им хорошо, а кому-то надо ехать к Шульге и докладывать. Прогрессор нерешительно глянул на бесхозного коня. Стоит себе мышастый посреди улицы, заседланный, голову понурил. Интересно, чей он? Если что, так потом верну хозяину. Лось порылся в карманах, жаль, нету ничего съедобного, морковки или там сухаря, осторожненько подошел сбоку. Стоит, не шарахается. Прогрессор почесал мышастому холку, выждал минуты две для приличия, огляделся вокруг и взгромоздился в седло.
Степь, зеленая, бесконечная, старая, кровью напоенная. Кто только по ней не несся за все времена - а трава растет, прорастает сквозь пустые глазницы черепов, и ветер шелестит да играет знаменами. И милые, невинные, безгрешные птички, которые прицельно гадят с высоты. Лось матюкнулся, попытался оттереть рукав пучком травы. Уже и село видно, Илько торчит конным памятником, в бинокль смотрит.
- Ну як?
- Село взяли. Убитых одиннадцать, а контру не считал.
- Дальше не умеешь?
Прогрессор оскорблено промолчал. У каждого человека есть чувство юмора, но у Гармаша оно было довольно-таки странным, под стать ему самому. Логичнее бы было, если бы Гармаш стал каким-нибудь петлюровцем, но, вместо этого, он себе превесело гулял по степям с восемнадцатого года, успешно дезертировав от немцев и с превеликим удовольствием, даже не сменив форму австро-венгерскую, их изничтожая.
Шульга сидел на крыльце, строгал деревяшку ножом.
- Шо стал?
- Белые выбиты с позиции, село взято, у нас потери - одиннадцать человек.
- А шо таким голосом докладываешь?
Лось не ответил, развернулся. Мышастый укоризненно глянул на всадника - такие вкусные цветочки растут!
- Пулемет отбили?
- Отбили, максим зеленый, мозгами обляпанный, с водяным охлаждением - одна штука.
- Так. Злазь. Пошли.
Прогрессор подчинился, привязав коня как можно дальше от цветов.
Командир по-хозяйски прошел на кухню, налил кружку самогона, свежевыгнанного, утреннего, прозрачного, сунул кружку прогрессору. Лось не заставил себя упрашивать, за-жевал куском хлеба.
- Легше?
Прогрессор плюхнулся на хозяйскую табуретку. Да тут не сорок градусов, а побольше будет, вяло кивнул. Шульга молчал. Что тут еще скажешь? Деликатная у студента натура, что и говорить. И дезертиров шкода, все ж до нас пришли. Что-то квакнула кукушка из хозяйских часов, пружина плохонькая, вот и не кукует она.
- Пять часов. Иди до дяка, тебя там ждут, мабуть,- командир протянул прогрессору здоровенную луковицу,- до твоих Ярошенко поедет, он дорогу знает, у него там кума живет.
Лось кивнул, вышел, отвязал мышастого, повел за собой. Будем надеяться, что жена не учует, да и конь хороший, сытый, холеный. Вот и Ярошенко едет, быстро он собрался. Интересно, если у него кума, то он ей вроде как кум. Это что, с ним кто-то детей крестил? Безбашенные тут люди, что и говорить. Ярошенко в четырнадцать на войну с германцем сбежал, парень здоровый, чего бы ему не верить, а там - гуляй, пехота! Вот он и гулял, и пятый год не устает. И с пулеметом неплох - с гочкисом управлялся, и с дуже нежным французским пулеметом может. А по местным меркам - это очень даже неплохой кум, хозяйственный такой- то принес, се принес, да еще и банку огурцов на закусь. Уже и ворота дьяковы показались, кошка на них сидит. И теща за воротами стоит, в позе Наполеона.
- Ничего конячка, сытая.
- Голодная,- прогрессор старался дышать в сторону, - и я голодный. Я с утра не емши.
- Какие новости?- и тесть вышел.
- Неплохие, село взяли, белых вышибли да пулемет у них отбили. Пулемет исправный, хоть сейчас стреляй.
Дьяк пожал плечами. К военной службе он был негоден, по причине сильной дальнозоркости и общей доброты характера. Все эти военные безобразия особой радости у него не вызывали. Скорей бы та война закончилась, людям плодиться надо.
Лось решил не рисковать - и так денек поганый выдался, еще с женой поругаться не хватало для полного счастья. Лучше пойти в гости к Крысюку. Но в хате творилось что-то странное. Во-первых, там торчал Григоренко, который увлеченно пояснял, как куда-то пройти, пользуясь при этом словами 'отамечки' и 'туточки'. Во-вторых, сам Крысюк сидел на табуретке и подвергался стрижке. С чего бы это? Он же вроде бы не вшивый сильно, да если и вшивый, так проще голову помыть керосином, и керосин явно был. И Заболотный, в уголочке примостился. А вот это уже хуже, он вместе с Татарчуком за разведку отвечает, причем не за подглядеть, кто там на хуторе.
- Понял?
- Та понял, понял. Треба выйти на хлопцев з лесу и прощупать почву.
- Ой, не нравится мне это,- вздохнул Заболотный,- там же краснопузенки. Они любого расколют.
- Та ну,- Крысюк ощерился, - так-таки и любого? Я немцев резал, когда все эти чекисты дружно ели селедочный хвост и трусились от новостей с фронта.
- А в ВУЧК ты тоже зубы скалить будешь?
- Замовкни. Мне после полубокса уже ничего не страшно,- Крысюк дернул головой.
