Дарья Кононенко - Ответ большевику Дыбенко
- Так же, как и вчера,- прогрессор разгладил бумажный кулечек здоровой рукой. Для чего-нибудь сгодится.
- Руку не дергает?- сестра милосердия привычно разматывала повязку. Кость цела оказалась, пулю выковыряли по всем хирургическим правилам, но за три дня рана ведь не заживет.
- Нет,- Паша скосил глаза. Ну почему именно его зашивают синими нитками, будто матрас какой-нибудь? Это даже несмешно. И шов, как сапоги у матросов прошивают, еще и нитки торчат.
В окошко кто-то запустил камешком. Стекло выдержало, но прогрессору было не видно, кто это там такой умный по улице ходит. Привычное смазывание шва йодом, привычные витки марли вокруг плеча, привычное завязывание повязки на два узелка. Еще и подушечку поправили. Как мило, аж тошнит. Кашу сестра милосердия забрала. Или свинье скормит, или сама съест. Вероятнее второе, чем первое. Ага, вот кто окно чуть не разбил. Чего еще ожидать от Глины? Стоит, наглый, довольный жизнью, в новой шинели без погон. Конечно, это не ему всадили пулю в плечо, это не на него смотрят большими круглыми глазами, потому что у него жена - юнкер, это не его кормят недосоленной кашей. Хоть бы не додумался навещать, на ночь глядя. И слушать про Катерину Матвеевну прогрессор был не расположен. В его ситуации это выглядело издевательством. И так всегда - кому-то победа на любовном фронте, а кому-то только воспоминания. Но, с другой стороны, если лазить по девкам, то можно завести себе веселых маленьких друзей, а потом чинно лечить триппер, и это если очень повезло. Прогрессор попытался подумать о чем-нибудь возвышенном или технологичном, но сытость уверенно вела за собой сон, да и подушка показалась неожиданно удобной. Да и что еще здесь можно делать? Самогон пить, как те три разгвоздяя из соседней палаты? Нет, песни они потом пели, и даже хорошо пели, но приходить к незнакомым людям на гулянку даже без огурца - это моветон. В карты играть? Так карт нет, и денег нет. Вот и получается почти утопически-растительное времяпровождение - спи-ешь-гадь. Еще можно в окошко смотреть. Или тараканов дрессировать для тараканьих бегов. А потом поставить сто карбованцев на фаворита. Но бега на то и бега, чтобы на них выигрывал не фаворит, а кто-нибудь совершенно непонятный. И тогда ты, в самом лучшем случае, окажешься без копейки. А тараканы тут бегать считают ниже своего достоинства. Или эта байка про тараканьи бега выдумка? А кто, собственно, эти бега устраивал? И как же это нужно сидеть без денег, чтобы взять в руки эту усатую гадость? На этой глубокой мысли прогрессор отключился и видел во сне жабу в галстуке и с саксофоном в склизких лапках. Жаба играла джаз.
Утро выдалось умеренно сырым, на ветке липы за окном уселась упитанная ворона и чистила перышки. По улице, гуляла какая-то дама в сопровождении господина в визитке, с наимоднейшей тросточкой. Куда-то ехал петлюровец на каурой лошади. В 'Торговом доме Семибоярова' мальчик в синих штанах протирал витрину тряпочкой. Интересно, как эту витрину еще не расколотили? Возле 'Торгового дома Семибоярова' располагался наводящий ужас даже на самого бесстрашного бойца какой бы то ни было армии кабинет дантиста Никонова, со специально поставленной чугунной лавкой для ожидающих приема. И там уже кто-то сидел. Прогрессор мог только посочувствовать бедолаге. Почему-то вспомнился Палий. Казалось бы, жестокий тупоголовый убийца, а как-то тоскливо без него, некому по улице пронестись, пирожок с лотка цапнуть, не сбавляя скорости лошадиной. Паша бы хотел так сделать, но ляпнуться со всей дури на твердую землю или даже мостовую булыжную ему не улыбалось. А Палий как заговоренный был. Вот в том и дело, что был. Как его в хату затаскивали - вспоминать не хочется. А так и не расспросил, как он немцев палил. И, что важнее, откуда эти немцы взялись? А то их некоторые товарищи, которые женскими шалями подпоясываются, вспоминают с любовью и даже нежностью. Ну еще бы - форма качественная, кони сытые, бинокли цейссовские, что каждое окошко в Киеве видно через них. Это тебе не белогвардеец, у которого сапоги на сопельках держатся. И не красноармеец, у которого одни лапти да котелок в вещмешке. Что, царская армия так плохо воевала, что немцы аж в Таврию дошли?
Паша очень плохо помнил школьный курс истории, но что-то тут не то. Совсем не то. Ладно бы, нет всяких там полководцев, нам же легче. Но жесткая антибольшевистская политика Махно, да еще Устим чего-то странного наговорил. И всякие мелкие детали - вот Шульга показывал открытку с видом Киева, с памятником Хмельницкому. Паша готов был поклясться чем угодно, что сабли у бронзового гетмана никогда не было, булаву в руке он держит, на восток указывает, а не саблю над головой заносит. Он сто раз видел сувенирную бабушкину тарелочку - и там у всадника была булава. И названия созвездий - Воз, Битый Шлях. Когда-то тот Шлях Козацким звали, дорогу на Сечь показывал. Нет, русский и украинский языки различаются, но чтоб настолько? И это уже не языковое различие, а культурное. И черт с ними, с созвездиями, почему тут никто, вообще никто, ни один человек из встреченных Пашей на обоих берегах Днепра, не слышал про товарища Сталина? Он же важная большевистская шишка. И кого-то там грабил, про таких обычно ходят слухи и сплетни. Или здесь слишком далеко от России? Но, опять же, люди сейчас на подъем легкие, бродят по белу свету. Через палату вообще полный интернационал - три разных татарина - один волжский, один казанский, один крымский, хивинец и мадьяр. Мадьяру тут хорошо, дезертировал, нашел себе жену, она ему теперь каждый вторник пожрать несет, выучил ее сало коптить. Что ему та Австро-Венгрия? Хивинец страдал от язвы желудка и невозможности закусывать самогон чесноком. От этого язва напоминала о себе с удвоенной силой. Татары отмалчивались, и почти все время резались с хивинцем в нарды, молча и сосредоточенно. И приличные же люди, торговали себе всякими вещами на базаре, а тут - сцепились друг с другом так, что водой разливать пришлось и в госпиталь волочить всех троих. Что-то там было неладно с чьей-то дочкой и чьей-то шубой. А мадьяр очень удачно решил починить крышу. Летел недолго, но сломал себе ногу. И дом ведь одноэтажный, и крыша сухая, и сам кровельщик трезвый. Вон, идет себе по коридору, костылем грохает, тараканов пугает. Надолго ведь засядет в месте отдохновения. Стоп, стоп! Прогрессор подтянул штаны и выскочил в коридор. Он же у нас сначала был в этих, интернациональных полках, а потом дезертировал.
- Сала хочешь? - мадьяр остановился, оперся о когда-то зеленую стену.
- Нет. Ты случайно не знаешь, что такой Сталин? Он у большевиков, важная шишка. Еще может быть кличка 'Коба'. Фамилия - Джугашвили.
- Ты про их главных? Совнарком? Там такого нет. Там никаких швили нет.
Прогрессор сел. Прямо на пол. Пол уже помыли, но сидеть на нем все равно было неудобно. Мадьяр смотрел на вожделенную синенькую дверь в десяти шагах, но когда в принципе легкораненый вдруг садится на пол посреди разговора, то даже непонятно, что делать - на ноги его поднимать, сестру милосердия позвать, а сегодня с утра эта, Авксинья, на нее дунешь - переломится, или быстро бежать в сортир, за крепкую дверь, потому что он вроде бы ничего смешного не сказал, а этот подстреленный хохочет.
Паша поднялся на ноги со второй попытки. Мадьяр смотрел насторожено, все так же опираясь о стену, левая рука нырнула в карман штанов. Хоть бы ножом не пырнул.
- Иди, иди. Я подожду.
Это ж надо, как некоторые люди быстро бегают, даже с костылем. Прогрессор проследил за свежими царапинами на полу, шипованный костыль у человека, и поспешно ретировался к себе, дрессировать таракана бежать вдоль подоконника на крошку от пирожка. Тип на лавочке уже ушел или зашел к дантисту. Как бы там ни было, лавочка была пустой. Таракан отказывался бегать по прямой, а до обеда было далеко. В дверь неделикатно постучали. Ногой, судя по звуку.
- Войдите, - кто бы ни пришел, все же веселее.
Вот чего гуртовой ногой стучал - принес графин самогона, или это графин белый, а содержимое прозрачное, и пирожки с горохом. Три штуки. Что ж ты такой жадный, самые дешевые пирожки купил? Да еще и жареные, а сортир далековато, а народу многовато. Удружил ты мне, поганец. Ничего-ничего, я тоже. Прогрессор критически нюхнул самогон, белый, непрозрачный, и как такое люди пьют, откусил полпирожка сразу и глянул на довольного петлюровца. Конечно, это на нем все заживает, как на собаке, и спит он на перине, а кто-то страдай и мучайся на продавленном матрасе и нюхай карболку.
- У тебя отец есть?
Гуртовой поставил кружку на подоконник, опустил руки вдоль туловища.
- Та був. Як призвали немца бить, так и пропав, с фронту пару раз прислал дуже порезанное письмо и все.
- Убили, что ли?
- Тьху! Просто не пишет. Может, в плен попал да сидит где-нибудь.
- Так с немцами война же закончилась?- Паша окончательно запутался в местных перипетиях.
