Александр Маркьянов - Сожженные мосты. Часть 3
Мало того — это даже поможет их общему делу. Скандал! Дворянин и гвардейский офицер застрелил известного интеллектуала, оппозиционера и по совместительству — содомита. Все шляхетство, особенно то, что связано с русским престолом встанет на защиту, подумав, что здесь просто имела место защита чести от грязного на нее посягательства. С другой стороны — начнется истерика содомитов, содомитских обществ и организаций, особенно зарубежных — эти паны основным методом защиты почитают публичную, омерзительную истерику по любому поводу. Их тоже можно понять — как то неуютно искать себе «сердечных друзей», если знаешь, что ошибка может кончиться тремя пулями в грудь. Поднимутся все оппозиционеры — особенно если аккуратно подкинуть в общество слушок, что известного человека просто попросили под благовидным предлогом избавить государство и Престол от известного оппозиционера. Поднимется вся загранка, особенно если попросить британских друзей — да даже если и не просить. В Британии, в Североамериканских соединенных штатах полно и содомитов с их обществами, и групп по продвижению демократии…
Славный будет скандал!
Гость наклонился, не снимая перчатки прижал два пальца к тому месту на шее, где была сонная артерия, стараясь уловить, хоть слабый пульс жизни. Но пульса не было…
27 июня 2002 года
Виленский военный округ, сектор «Ченстохов»
— Мабуть к куреню тебя отправить? Очунеешься[82] чуток…
Сотник налил в стакан дурной польской бадяжной водяры. Понюхал. Потом — вдруг размахнулся, хорошо размахнулся — и выбросил сивуху из модуля вместе со стаканом.
— Пока не разберусь — не уеду.
Подъесаул Чернов шарахнул кулаком по столу.
— Тогда я с тобой по другому загутарю! Ты что — решил с бутылкой воевать? У тебя тут от сивушной вони — мухи дохнут. Мое тебе слово — слезай со стакана! Сегодня тебе остаток дня чтобы оправиться и себя в порядок привести. Нет — я тебя в распоряжение Круга отправлю, пусть там с тобой разбираются! Мне здесь алкаши не нужны!
Ловко подхватив со стола на треть недопитую бутылку, подъесаул вышел из модуля.
Какое-то время — может минуту, может час — сотник тупо сидел, пытаясь понять, куда делась бутылка и что вообще произошло. Потом — немного прояснилось в голове, вышел из модуля, осмотрелся по сторонам. Поймал за рукав первого попавшегося казака.
— Попить есть чего?
Казак зачем то оглянулся.
— Господин сотник, так господин подъесаул запретил…
— Воды мне, дурак надо! Воды!
Вода нашлась — минеральная, богемская, тут ее было много и стоила она дешево, не то что Боржоми. Немного придя в себя, сотник пошел к душу — в роли душа в расположении выступал бензобак от АМО, поднятый на стойках, с прилаженным к нему душем. Вода была теплой, нагретой солнцем — но душ был как нельзя кстати. Под теплыми водяными струями, сотник окончательно пришел в себя. Решил посмотреть на часы — и выругался последними словами. Часов на руке не было — а к часам этим он привык. Подарили за беспорочную службу, хорошие часы, пятнадцать лет на руке — сносу нет. Если он часы пробухал…
Какой сегодня день — пришлось узнавать по календарю. Сотник засел у себя в модуле, вспоминая, что происходило и заодно жадно поедая, прямо так, безо всего зачерствевшую краюху хлеба, единственное из съестного, что нашлось в модуле.
— Хорош вираж заложил…
Было не стыдно — было мерзко за себя. Последнее что он помнил — это поминки по убитому есаулу, потом — как провал. Похоже, на этих поминках он и забухал, что не случалось с ним довольно давно. Последний раз он забухал так во время пятой командировки. Это была Аравия, граница с Йеменом, горы — и в этих горах все еще были вольные, никому не подчиняющиеся бандиты. В один день, они накрыли такую банду и уничтожили ее — а потом нашли двоих русских детей поселенцев в загоне, подобном свиному. Как он потом узнал — изначально их было пятеро и эти двое — последние из тех, кто оставался тогда в живых. Тогда-то он забухал, крепко забухал — и тамошний есаул, комендант сектора, в наказание приказал ему сидеть целый день на корточках в палатке, растянутой посреди плаца. Столбик термометра в эти дни зашкаливал за пятьдесят по Цельсию — потому наказание было действенным, ему удалось просидеть семь часов. Больше за тут командировку он себе ничего такого не позволял.
Хватит, навоевался с бутылкой. Пора и честь знать. Все!
Выйдя из модуля на звук трубы — вечернее построение — сотник столкнулся с Соболем.
— Ты чего?
— Живой, атаман?
— Живой. Тебя переживу. Остальные где?
— Певец — в ночь пошел…
Снайпер замялся.
— А Чебак где? — подозрительно спросил сотник.
— Да беда тут такая…
— Что еще за беда? Докладывай, как положено.
— После построения доложусь. По всей форме.
— Смотри…
— Что — все пропали?
Сотник недоверчиво смотрел на снайпера.
— Зараз все. Человек двадцать, больше даже.
— Радован?
— Тоже?
— А остался кто?
— Божедар вроде остался… Он как раненый, гутарят — из больницы зараз сбежал. Чебак его проведывать поехал, у него тоже горе.
— У него же…
— Так. И она пропала.
— И куда? Может — в лес надолго пошли?
— Забыл что ли, атаман? Двадцать пятое…
День Святого Витта!
— Они на ту сторону пошли!
— То-то и оно — атаман. И — с концами.
Чебак вернулся под ночь, ни Соболь ни Велехов не спали. Отпивались чаем с травами, думу думали. На горящие в ночи окна модуля и свернул Чебак.
— Отпусти, Христом-богом прошу, атаман… — с порога сказал он.
— Куда собрался?
— Надо мне. Зараз надо.
Чтобы показать, как надо — Чебак провел ладонью по горлу — во!
— Далеко собрался то? — спокойно спросил снайпер.
— Далече. Выручать их надо. Загинут без нас.
— Ты кого выручать собрался? Совсем очумел зараз. Мало того, что уже сотворилось — ты еще на ту сторону идти собрался.
— Жену я собрался выручать! — огрызнулся Чебак.
— Жену-у-у… Вот я тебя зараз плеткой то и оженю! А розгами повенчаю!
— Сядь, расскажи что произошло — спокойно сказал Велехов.
Чебак с шумом подвинул себе стул.
— На ту сторону они пошли. Двадцать третьего вышли. День Видовдан — святое для них. И Драганка с ними была — а Радован вел. Двадцать два человека их было. На той стороне был бой, окружили их — сразу. Кого живым взяли — тех, говорят, в Пожаревац. А остальных — как собак в поле закопали.
— Кто тебе сказал?
— Контрабандисты гутарили… Божедар людей собирает — кто остался.
— Еще один…
— А… жена твоя — что?
— Не знаю. Но пока не удостоверюсь — жизни мне нет. Отпусти, атаман, не отпустишь — своей волей уйду.
Сотник поднял руку.
— Что делать там будешь? Одних повязали сразу, как нитку прошли. С ними — в землю лечь хочешь?
— А пусть и так. За правое дело.
— За правое… Оно так — за правое. Только вот в землю лечь за дело, что правое, что левое — не хитро. А вот победить — тоже за правое — похитрее будет…
27 июня 2002 года
Афганистан, провинция Баглан, дорога Ханабад — Пули-Хумри
Операция «Литой свинец»
Оперативное время минус девяносто два часа десять минут
Аллах свидетель, афганские дороги просто невыносимы.
Местные племена их специально портят, подрывают, устраивают рытвины — потому что на осле проедешь и так, а машины из караванов будут тратить на поездку больше бензина, больше ломаться, и больше тратить денег на починку и заправку. Медленно идущую колонну легче блокировать и ограбить. Кроме того — если нет нормальной дороги, остается больше шансов на то что не приедут посланцы властей Кабула, что они оставят племена в покое, что не появятся британцы и не заберут вооруженных мужчин. Дороги в Афганистане портили все, делали это с удовольствием и даже с азартом.
Но русские машины не пасуют и перед таким бездорожьем.
Русские машины, созданные в стране, где до сих пор не везде (особенно в Сибири) есть нормальные дороги, где за зиму цикл «разморозки-заморозки» бывает больше двухсот раз[83] и от этого не выдерживает даже преднапряженный бетон. Машины, созданные в стране ставшей родиной внедорожного «трак-триала»[84], в стране команды которой давно и прочно оккупировали пьедестал почета мирового чемпионата по внедорожным ралли-рейдам в классе «грузовики», серийные машины с подвеской от бронетранспортера — выдерживали даже такие дороги.
Тяжело груженый АМО с комбинированной подвеской — стойки от БТР и дополнительные рессоры — преодолевал неровности афганской дороги на Пули-Хумри со скоростью примерно сорок километров в час, уверенно, неторопливо и даже чуть презрительно к жалким потугам людей его остановить. Ярославский лицензионный (в оригинале римский Майбах, «половинка» от танкового) безнаддувный дизель степенно переваривал солярку, радовал мир сизым выхлопом, упорно крутил коленвал и тащил машину вперед через все неровности. Водитель одной рукой придерживал руль, второй — пластиковую бутылку с местным напитком, чаем из верблюжьей колючки, которую он купил во время остановки в Ханабаде и который хорошо утолял жажду. Было скучно.
