Стальной кулак (СИ) - Тыналин Алим

Отдельно связался с Гаврюшиным:

— Владислав Арнольдович, что там с новыми прицелами?

— Работаем, Леонид Иванович. ВООМП обещал первую партию через две недели.

— Хорошо. Держите вопрос на контроле.

Последний звонок Мельгунову:

— Платон Игнатьевич, по ходовой части нужны результаты полевых испытаний. Особенно по гусеницам, как они поведут себя на пересеченной местности.

Я слышал в трубку, как он что-то быстро записал:

— Сделаем. Еще до вашего отъезда будет полный отчет.

Я откинулся в кресле. Танковая программа не должна останавливаться даже на день. Слишком много поставлено на карту. Впрочем, если найдем нефть — решим и проблему с топливом для наших дизелей.

Еще раз просмотрел списки распоряжений. Каждый знает свое дело, каждый на своем месте. Надеюсь, империя будет функционировать как часы, пока я занимаюсь нефтью.

Утром предстояло отправляться в экспедицию. Я подошел к окну. В цехах горели огни, шла ночная смена. Где-то там, в сотнях километров отсюда, нас ждала большая нефть. Надо успеть до морозов.

После раздачи всех поручений я взглянул на часы — уже почти одиннадцать. Степан дремал в машине у подъезда заводоуправления. В другой вечер я бы поехал домой, но сейчас нет времени.

— На Артиллерийскую академию, — сказал я, садясь в «Бьюик».

У меня еще одна важная встреча. Перед отъездом следовало посоветоваться с Ипатьевым. Его опыт в анализе нефти мог оказаться бесценным. К тому же, зная академика, я был уверен, что он еще работает, несмотря на поздний час.

По пустынным улицам осенней Москвы машина быстро домчала нас до старинного здания академии. В окнах лаборатории действительно горел свет. И, судя по силуэтам за шторами, там шла активная работа.

Старинные часы на башне бывшей Михайловской артиллерийской академии пробили одиннадцать, когда я поднялся по гулкой лестнице. Из-за двери лаборатории доносился приглушенный голос Ипатьева, объяснявшего что-то Величковскому. Время для важного разговора.

В лаборатории Ипатьева горел свет, несмотря на поздний час.

Академик склонился над своей «старушкой», установкой высокого давления, а Величковский что-то записывал в лабораторный журнал. Знакомый запах реактивов смешивался с ароматом крепкого чая из начищенного до блеска самовара.

— А, Леонид Иванович, — Ипатьев поднял голову от манометра. — Мы как раз закончили серию опытов с новым катализатором. Получили весьма любопытные результаты.

— Владимир Николаевич, — я присел к столу, где были разложены результаты анализов. — Завтра отправляемся. Хотел посоветоваться насчет анализа проб.

Ипатьев снял защитные очки:

— Гавриил Лукич показывал мне списки оборудования для полевой лаборатории. Неплохой набор, но… — он задумчиво потер подбородок. — Для сернистой нефти потребуются дополнительные тесты.

— Именно об этом я и хотел поговорить.

Величковский разлил чай в тонкие фарфоровые чашки:

— Нефть в том районе может быть весьма специфической. Высокое содержание серы, парафины… — он достал из ящика стола какие-то старые записи. — Вот, нашел данные по анализам проб из соседних районов еще с дореволюционных времен.

Ипатьев склонился над пожелтевшими страницами:

— Любопытно… Очень любопытно… — он вдруг быстро направился к шкафу с реактивами. — Вот что, молодые люди. Для такой нефти нужен особый подход к анализу.

Следующие полчаса он объяснял тонкости работы с высокосернистой нефтью. Его длинные пальцы быстро чертили схемы анализов, а глаза загорались, когда речь заходила о новых методиках.

— И непременно проверьте содержание ванадия, — закончил он. — Это может быть ключом к разработке новых катализаторов.

— А что с переработкой такой нефти? — спросил я, делая пометки в блокноте.

Ипатьев оживился еще больше:

— О, тут открываются интереснейшие перспективы! При правильном подборе катализаторов можно получить уникальные продукты. Я как раз работаю над новой системой.

Величковский мягко кашлянул:

— Владимир Николаевич, может быть, сначала все-таки найдем саму нефть?

Академик чуть смутился:

— Да-да, конечно… Но все же, — он повернулся ко мне, — как только получите первые пробы, немедленно телеграфируйте. Я подготовлю специальную установку для исследований, — Ипатьев подошел к большой геологической карте, висевшей на стене. — Кстати, а где именно планируете искать?

Я показал на карте отмеченный район:

— Вот здесь, в восточной части Татарской АССР.

Ипатьев склонился над картой, его пальцы быстро пробежали по отмеченным точкам:

— Хм… Интересный выбор. Очень интересный… — он вдруг направился к книжному шкафу и достал какой-то старый журнал. — Вот, еще в четырнадцатом году была статья о геологическом строении этого района.

Величковский подошел ближе:

— Владимир Николаевич, вы о работе Губкина?

— Именно! — Ипатьев быстро перелистал пожелтевшие страницы. — Смотрите, уже тогда он отмечал сходство геологических структур с бакинскими. Особенно вот здесь, — его палец остановился на карте чуть южнее Бугульмы.

— А что скажете про район восточнее? — спросил я как можно небрежнее.

Ипатьев внимательно посмотрел на меня поверх пенсне:

— Знаете, в девятьсот седьмом году я консультировал одну частную компанию. Они собирались искать нефть как раз в тех местах. Но помешала война… — он помолчал. — А ведь там действительно очень перспективный район. Особенно если учесть характер осадочных пород.

— Почему вы так считаете?

— Видите ли, — академик снова склонился над картой, — здесь проходит древняя тектоническая структура. В таких местах часто образуются природные ловушки для нефти. К тому же… — он достал еще какие-то старые записи, — в том районе есть выходы природных газов. А это верный признак.

Величковский тоже заинтересовался:

— Помню, геологи находили там битуминозные породы…

— Вот-вот! — оживился Ипатьев. — И характер этих битумов очень показателен. Я тогда как раз разработал новый метод анализа… — он снова устремился к шкафу с бумагами.

Я с интересом наблюдал, как два ученых увлеченно обсуждают геологию района. Интуиция явно не подводила академика. Он фактически указывал на район будущего Ромашкинского месторождения, сам того не подозревая.

— Единственное, — Ипатьев вдруг остановился, — там могут быть сложности с бурением. Породы довольно крепкие. Потребуется особое оборудование.

— Об этом мы позаботились, — успокоил я его. — Рихтер модифицировал буровые станки.

— Отлично, — кивнул академик. — И все же… — он еще раз внимательно посмотрел на карту. — Знаете, у меня такое чувство, что вы выбрали очень правильное место. Даже не могу объяснить почему, но… — он улыбнулся. — Иногда интуиция ученого подсказывает верное решение раньше, чем появляются доказательства.

Я промолчал. Если бы он только знал, насколько точна его интуиция.

— Обязательно, — я взглянул на часы. — Что ж, товарищи, уже поздно…

— Подождите, — Ипатьев вдруг направился к дальнему шкафу. — Вот, возьмите, — он протянул мне потертую записную книжку в кожаном переплете. — Здесь мои заметки по анализу различных типов нефти. Пригодится.

Когда я уже был в дверях, он окликнул меня:

— И помните, главное не только найти нефть, но и понять ее характер. Каждое месторождение уникально, как человеческая личность.

На улице холодно и темно. Где-то вдалеке гудел маневровый паровоз, на станции готовили наш состав к отправке. А в окнах лаборатории все еще горел свет. Ипатьев возвращался к своим опытам.

Я бережно спрятал записную книжку академика во внутренний карман. Завтра начинается новый этап. И, кажется, наша команда становится еще сильнее.

Теперь я со спокойной душой вернулся домой. Собрал вещи, лег спать. Утром Степан отвез меня на вокзал.

Товарная станция гудела, как растревоженный улей. В предрассветных сумерках по путям метались маневровые паровозы, слышались окрики составителей, звенели сцепки вагонов. На первом пути формировался наш особый состав.