Стальной кулак (СИ) - Тыналин Алим
Метеосводки, полученные от Полуэктова, оказались неутешительными. Холодный фронт двигался с севера быстрее, чем я ожидал. У нас оставалось не больше двух недель до серьезных заморозков.
По дороге в Промышленную академию я просмотрел список кандидатов, составленный ночью Островским. Его размашистый почерк покрывал несколько страниц, испещренных пометками и странными геометрическими фигурами на полях.
Но главное — имена. Преображенский, Лапин, еще несколько специалистов из Горного института. Величковский обещал собрать их к десяти утра.
Степан лихо развернул «Бьюик» у парадного входа академии. Здание, построенное еще при Александре II, встретило меня гулкими коридорами и запахом свежего кофе из буфета. В приемной Величковского уже толпились люди. У одного эдакая характерная бородка, у другого массивная фигура.
Профессор встретил меня у дверей кабинета:
— Все в сборе, Леонид Иванович. Даже больше, чем мы планировали. Появились очень интересные кандидатуры…
Я прошел в просторный кабинет, где вдоль стен высились шкафы с геологическими образцами, а на столах громоздились стопки научных журналов.
Тут пахло кофе, табаком и еще чем-то неуловимо академическим. Может быть, старыми книгами, может быть, минералами в застекленных шкафах. Огромные окна выходили в облетевший сад, где октябрьский ветер гонял пожелтевшие листья.
Николай Александрович расположился за массивным столом, заваленным геологическими картами. Рядом пристроился Островский, уже успевший достать бумагу для рисования узоров. Претенденты расселись вдоль длинного стола для заседаний.
— Позвольте представить, — начал Величковский, протирая пенсне. — Дмитрий Павлович Преображенский, специалист по осадочным породам…
Преображенский, сухощавый человек лет пятидесяти с окладистой седеющей бородкой, чинно кивнул. На нем был серый костюм тройка безупречной чистоты, а в петлице поблескивал значок Горного института.
— Далее, Михаил Федорович Лапин, солидный опыт разведки в Грозном…
Плотный и низкорослый Лапин, с красным морщинистым лицом и пышными казацкими усами, шумно прокашлялся. Его потертая кожаная куртка хранила следы полевой работы.
— Также позвольте представить Сергея Николаевича Вяземского, специалиста по гравиметрической разведке…
Молодой человек в щегольском костюме-тройке едва заметно поклонился. В его холеных руках поблескивал набалдашник модной трости.
— И Антона Карловича Рихтера, знатока буровых работ…
Высокий худой немец с педантично подстриженными усами что-то пометил в своем блокноте металлическим карандашом.
— Наконец, Василий Игнатьевич Кудряшов, гидрогеолог…
Коренастый бородач в косоворотке добродушно улыбнулся, теребя в руках потертую фуражку.
Я внимательно разглядывал собравшихся. От этих людей зависел успех экспедиции. Нужно выбрать лучших.
— Товарищи, — начал я, — задача перед нами стоит нетривиальная. Срочная геологическая разведка в сложных условиях. Времени на раскачку нет. Через две недели ударят морозы.
Вяземский поморщился:
— В такую погоду никакая гравиметрическая съемка невозможна. Приборы не рассчитаны на низкие температуры.
— А я вам скажу — все возможно! — вдруг загрохотал Лапин. — В Грозном в девятнадцатом году мы и не в таких условиях работали. Главное — желание!
Преображенский слегка поджал губы:
— Коллега, энтузиазм, конечно, похвален, но научный подход…
— Разрешите? — неожиданно подал голос Рихтер. — У меня есть опыт зимнего бурения в Румынии. Могу предложить несколько технических решений.
Он достал из портфеля сложенные чертежи. Пока остальные спорили, я внимательно изучал схемы модификации бурового оборудования. Решения элегантные и практичные.
Кудряшов молчал, внимательно слушая других, только изредка делая пометки огрызком карандаша в потрепанной записной книжке.
Я переглянулся с Островским. Тот едва заметно кивнул. Тоже оценил предложения Рихтера.
— Товарищи, — прервал я затянувшийся спор. — Предлагаю конкретный разговор. Кто готов выехать в поле через три дня?
Вяземский выразительно уставился в пол:
— Увы, у меня лекции в институте…
Преображенский откашлялся:
— Видите ли, для серьезной экспедиции требуется тщательная подготовка…
— Я готов! — прогудел Лапин. — Хоть сегодня!
— Если условия приемлемые, я тоже готов, — спокойно сказал Рихтер. — Мои технические предложения требуют личного контроля.
Кудряшов поднял голову от записей:
— А можно взглянуть на карту района? — его вопрос был первым за всю встречу.
Я развернул карту. Кудряшов внимательно изучил ее, что-то прикидывая по масштабу.
— Интересная структура, — пробормотал он. — Очень интересная… Тут должны быть подземные воды определенного типа. Если я прав, это может указывать на… — он замолчал, продолжая водить пальцем по карте.
— На что? — живо заинтересовался Островский.
— Потом покажу, — Кудряшов достал из-за пазухи сложенный лист. — Вот результаты моих последних наблюдений в схожем районе. Очень любопытная корреляция…
Когда он развернул записи, Островский буквально подпрыгнул:
— Невероятно! Это же полностью совпадает с моей теорией спиральных структур!
Кудряшов скромно улыбнулся в бороду:
— Я давно веду такие наблюдения. Просто никому раньше не показывал — засмеют еще.
Я внимательно наблюдал за этим неожиданным альянсом. Островский и Кудряшов склонились над картой, быстро обмениваясь короткими репликами на своем, понятном только им языке цифр и геологических терминов. Изредка Островский делал в блокноте свои загадочные спиральные рисунки, а Кудряшов согласно кивал, дополняя их какими-то пометками.
— Позвольте полюбопытствовать, — Преображенский снисходительно взглянул на их записи. — На чем основана ваша… хм… теория?
— На корреляции гидрогеологических показателей и структуры осадочных пород, — не отрываясь от карты, пробормотал Кудряшов. — Видите этот рисунок водоносного горизонта? Он повторяется…
— Чистая воды фантазия! — перебил Вяземский. — Где доказательная база? Где научный подход?
— В поле проверим, — неожиданно твердо ответил обычно застенчивый Кудряшов. — Я уже три года собираю данные. И если мы правы…
— Wenn ich die Theorie richtig verstehe… — вдруг заговорил по-немецки Рихтер, тоже заинтересовавшийся их выкладками. — Das könnte erklären…
— Jawohl! — оживился Островский. — Exactement! И если здесь пробурить на глубину…
Лапин громко хмыкнул:
— Товарищи ученые, конечно, теории — дело хорошее. Но я вам так скажу: главное — чутье! Вот в девятнадцатом году в Грозном…
Я поднял руку, останавливая начинающийся спор:
— Товарищи, время дорого. Предлагаю конкретику. Кто готов ехать, прошу задержаться. Остальные свободны.
Преображенский и Вяземский откланялись почти с облегчением. А вот Лапин, Рихтер и Кудряшов остались сидеть. Островский продолжал что-то быстро зарисовывать в своем блокноте.
— Итак, — я посмотрел на оставшихся. — Первый состав отправляется через три дня. Условия тяжелые, работать придется в преддверии зимы. Но и вознаграждение соответствующее.
— Деньги — дело десятое, — отмахнулся Кудряшов. — Тут такой материал для исследований!
— Техническая задача интересная, — кивнул Рихтер. — Я уже начал прикидывать модификации оборудования для холодов.
— А я и в мороз работал, и в зной! — прогудел Лапин. — Было бы где бурить!
Я еще раз окинул взглядом эту разношерстную команду. Грузный, громогласный Лапин с его богатым практическим опытом. Педантичный немец Рихтер с его техническими знаниями. Тихий, но уверенный в своей теории Кудряшов. И воодушевленный Островский, уже видящий подтверждение своих научных идей…
— Я как раз заканчивал чертежи зимней модификации буровой установки, — Рихтер говорил по-русски почти без акцента, только чуть растягивая гласные на волжский манер. — В Сызрани мы испытывали подобную схему.
Высокий, худощавый, с педантично подстриженными русыми усами, он держался с той особой основательностью, которую привил ему отец-инженер. Но в светлых глазах временами мелькал какой-то особый, почти озорной блеск — наследство материнской линии.
