Попова Александровна - Пастырь добрый
— Не особенно-то я был хозяином своему носу, — тихо буркнул тот. — И по сю пору не хозяин.
— Ну, а коли так, — оборвал его Курт, — то считай это приказом. Бруно Хоффмайер, ты обязан предоставить следствию известных тебе свидетелей. Это — понятно?
— Пошел ты, — отозвался подопечный тихо, и он удовлетворенно кивнул:
— Стало быть, понятно… Дитрих, а ты в это время где будешь, дозволь узнать?
— Ну, — укоризненно протянул Ланц, — уж не намерен же ты притащить в его лачугу и меня тоже? Это уж в самом деле будет нечто непотребное… Я пока найду какой-нибудь трактирчик, где смогу примостить мои старые кости на скамеечку, и заморю червячка.
— Мы замучили этого самого червя два часа назад.
— Сухой сыр вприкуску с черствым хлебом?
— Я полагал, Густав остался в Кельне, — с усмешкой заметил Курт. — Надо будет, как возвратимся, испытать его на способность переселяться в чужое тело.
— Господа из Друденхауса, — все так же тихо заметил Бруно, — вообще отличаются наклонностью к тому, что добродетелями инквизитора как-то язык не поворачивается назвать…
— Попоститься в свое удовольствие — это славно, — перебил тот. — Однако ж вот что я тебе расскажу, Хоффмайер. Жил один монах — строгий в подвигах и вообще образец для подражания; однажды задумал этот монах отучиться от пищи вовсе, дабы требования грешного тела не были помехой возвышению духа. Отучался он долго и даже почти успешно, и даже почти уж было отвык, и отвык бы совершенно — если б только не помер. Наверняка в самом возвышенном состоянии духа… Довольно препирательств, малышня. Мой организм требует насыщения, а ваша молодая натура обязана жаждать действия; вот и действуйте, — подытожил Ланц, разворачивая коня, и, не дав никому возразить, устремился по улице, напоследок бросив с явной издевкой в голосе: — Успехов.
— Чтоб ты подавился, — чуть слышно пробормотал Бруно ему вслед, и Курт, перегнувшись с седла, залепил ему подзатыльник.
— Полегче, — пояснил он в ответ на возмущенный взгляд. — И давай-ка к делу; если говорить без шуток, время и впрямь уходит — только подумай, что произошло в Кельне за сутки нашего отсутствия.
— Повешение мясника, — отозвался тот без промедления. — Или четвертование? за такие-то дела…
— Для начала Густав подкоротит ему язык — дабы в последний момент не надумал крикнуть что-нибудь ненужное с помоста; Господи, Бруно, ты и здесь начнешь возмущаться? Даже когда человек виновен…
— … в тупости, — докончил подопечный, и Курт покривился:
— А не надо нарушать закон. Надо честно исполнять свои обязанности, тогда не доведется внезапно узнать, что ты виновен в убийствах, пусть и соучастием по недоумствию. А теперь — брось мне зубы заговаривать; где твоя берлога?.. Ты учти, — предупредил он, не услышав ответа, — я ведь сейчас буду спрашивать дорогу у прохожих; городок это, я смотрю, крохотный, убежден, что все всех знают, и рано или поздно…
— Налево, — буркнул подопечный, не дожидаясь окончания, и тронулся с места первым. — Только и ты учти, — продолжил он спустя минуту, — что сейчас мы можем никого не застать; утро, и все, кому не дают жалованья за вытягивание жил, на работе.
— Уж те, кому дают, на службе круглосуточно, тебе ли не знать, — заметил он с улыбкой. — Но мне не за это платят, хочу уточнить.
— Хорошо; за жалованье ты тянешь нервы. А жилы — бесплатно, по зову души.
— А еще люблю перечитать на досуге «Молот…» в старой редакции, — добавил Курт благодушно, понимая, что подопечный опасается навязанного ему визита и того, что может увидеть и услышать в давно покинутом им родном семействе, а посему злится на него и весь мир вокруг в его лице. — Очередной приступ желчности? Переход в острую фазу хронического человеколюбия? Или где-то здесь неподалеку монастырь, который ты себе уже присмотрел?
— Направо, — коротко отозвался тот, сворачивая, и разговор затих — по улочке, в чью узкую кишку с трудом втиснулись курьерские, можно было двигаться лишь гуськом, подбирая ноги, чтобы не задевать редких прохожих, косящихся на двух чужаков на явно недешевых конях и при оружии.
Бруно остановился спустя четыре поворота перед дверью приземистого, точно деревенский, домика, глядя на старую, темную, забрызганную грязью у порожка створку, словно за нею его ожидала свора адских псов, готовых порвать в клочья тело и унести душу в преисподнюю. Прождав с полминуты, Курт демонстративно вздохнул, спрыгнув наземь, и, наскоро прикрутив поводья к подпирающему дождевой скат столбику, решительно шагнул к двери; подопечный тут же рванулся, поспешно соскочив с седла, и протиснулся вперед.
— Не лезь, — осадил Бруно резко, отпихнув его локтем в сторону, и, взявшись ладонью за деревянную потертую ручку, снова надолго замер, не решаясь открыть.
— Bums! — тихо цыкнул он, склонившись к самому уху; подопечный дернулся, подпрыгнув, и от толчка его руки дверь приоткрылась.
— Гляди-ка, незаперто, — буднично заметил Курт, подтолкнув его в спину, и тот, распахнув створку лбом, почти вбежал внутрь. — Преимущество маленьких городков. Нараспашку двери и души. Как это умиляет…
— Всё, как у всех, — тихо возразил Бруно, оставшись стоять в шаге от порога, мельком наделив своего мучителя недобрым взглядом. — Попросту кто-то есть дома.
— Правда? — уточнил он нарочито обрадованно и тщательно огляделся, отмечая и скрупулезно скрываемую бедность жилища, и отсутствие первейшего признака достатка — лишней мебели. — И где же этот кто-то, интересно… Добрый день, хозяева! — повысил голос Курт, и подопечный рывком обернулся к нему, глядя теперь уже почти свирепо. — Что? Не намеревался же ты стоять тут до вечера?
— Кто здесь…
Вопрос оборвался на полуслове, и он обернулся, рассматривая хозяйку жилища — длинную и тощую, словно высушенная рыбешка, с такими же напуганными глазами, и особенного сходства между этой воблой и Бруно заметно не было. Судя по лицу подопечного, видом сего продукта рыболовства он был удивлен не меньше, и теперь растерянно подбирал слова, чтобы объяснить свое вторжение; та, однако, не стала дожидаться истолкования происходящего и, попятившись, сдавленно крикнула в пространство:
— Барбара!
— Что-то не по плану? — уточнил Курт, и тот зло шикнул, не разжимая губ:
— Да всё.
Выглянувшая на зов женщина, также имевшая со стоявшим рядом человеком мало общего, оказалась полной противоположностью первой — пухлой, низкорослой и более похожей на бритую полевую мышь, лишь только с человеческим лицом, довольно миловидным, но недовольно омраченным.
— Вам кто позволил… — начала она, так же замерев на недоговоренных словах, и вдруг, оглушительно взвизгнув, бросилась вперед, отпихнув свою ошалевшую товарку с пути. — Бруно!
Курт поморщился, когда визг повторился, отдавшись в голове противным звоном, и отступил на шаг назад, едва не упершись спиною в дверь. Подопечный, похожий на каменного языческого истукана, стоял, пошатываясь под тяжестью повисшего на его шее существа, в явном восторге от нежданной встречи подергивающего в воздухе ногами в стоптанных башмачках.
— Подлец! — всхлипнуло существо, и не думая отлепиться от полузадушенного гостя. — Мерзкий, противный, гадкий мальчишка! Столько лет… Я убить тебя готова!
— Здравствуй, Барбара… — тупо проронил Бруно, и та, спрыгнув на пол, воззрилась на блудного брата со злостью.
— «Здравствуй, Барбара»?! Это все, что тебе пришло в голову сказать?! Шесть лет где-то шатался, и теперь — «здравствуй, Барбара»?!. - злость улетучилась тут же, и она отступила еще на шаг назад, глядя теперь почти с материнской нежностью. — Господи, подрос-то как — прям мужчина… — Барбара внезапно отшатнулась еще дальше, лишь сейчас заметив Курта у двери, окинув быстрым взглядом; он изобразил улыбку, и хозяйка настороженно нахмурилась. — А это кто?
— Долго рассказывать… — пробормотал Бруно невнятно. — Столько всего за это время произошло…
— Да в самом деле? — вновь с прежней строгостью оборвала та и, обернувшись к замершей на месте вобле, замахала руками. — Все в порядке, это мой младший брат, тот самый.
— Тогда я пойду, — попросила та по-прежнему испуганно и, не дождавшись ответа, исчезла за дверью; подопечный нахмурился, кивнув ей вслед:
— Чья?
— Карла.
— Судя по ее счастливому виду, женился он давненько, и у нее было время оценить, какой хороший выбор она сделала.
— Как заговорил, — фыркнула та и отошла в сторону, вновь заулыбавшись и косясь на Курта настороженно. — Что ж я это… На пороге не стойте, зайдите, сядьте; рассказывай скорей, что и как; гляди-ка, при оружии… Ты в бегах, да? К нам приходили как-то солдаты графа… не помню… Говорили, что тебя ищут, а ты…
Барбара осеклась, перехватив взгляд Курта, и поспешно захлопнула рот; он улыбнулся.
