Андрей Круз - На пороге Тьмы
Клуб был полон, при этом Настя шепнула, что в зале в основном всякое городское начальство. Но это я еще раньше понял, когда увидел целый ряд легковых полноприводных «доджей» — верный признак начальства, возле которых стояла кучка хорошо вооруженных шоферов, больше смахивающих на телохранителей, дожидавшихся своих хозяев. В общем, тут все по правилам было — народу рюмочные, начальству — клубы.
Когда вышли из «Би-Бопа», было уже далеко за полночь. Усевшись в машину, Настя спросила:
— Ты же выходной завтра, так?
— Выходной.
— Отлично, и у нас погода не летная ожидается, так что спешить некуда. Выспимся…
Блаженно замурчав, она прижалась ко мне, а я с наслаждением обнял ее за плечи, поцеловав в макушку. Ну, вот и все, я счастливейший человек в этом мире. Это как минимум, а так может и во всех остальных мирах, всех слоях действительности в совокупности, вместе взятых. Тут даже спорить не о чем.
Доехали до нашего нового места, поставили машину под окнами, в рядок с тремя другими. Огляделись, убедились, что из темноты на нас никто бросаться не собирается, похватав сумки, быстро перебрались в круг света у двери, при этом рук с пистолетов в кобурах далеко не убирая.
Было слышно, как где-то негромко трещит генератор, питающий фонари. На звонок открыл дверь сам толстый одышливый комендант, явно еще не собиравшийся спать, одетый в военную форму без знаков различия, столь популярную у местных начальников малого ранга, пропустивший нас в тамбур, где тщательно, выдерживая все полагающие нормативы, светил нам в глаза настольной лампой, повернув ее шарнирный колпак. Лязгнул засов, дверь в решетке распахнулась, пропуская нас внутрь, и мы зашли в комендантскую, тесную и жарко натопленную.
— А что, сами дежурите? — удивился я, когда комендант выдал мне ключи с биркой, вытащив из ящика стола.
— А что мне? — пожал он толстыми плечами. — Дом у нас спокойный, народ по ночам ходит редко, а у меня бессонница. Бывает что супруга подменяет, а так я один в основном. Да, баллон газовый тебе поставили сегодня с утра, как и обещали, чистое белье в шкафу найдешь на нижней полке, счет из прачечной прямо на нем лежит, деньги мне занесешь, завтра.
Позавчера, когда завозил квиточек из сберкассы с отметкой об оплате, попросил коменданта, которого, к слову, звали Петром Геннадьевичем, обеспечить меня горячей водой и газом на кухне, а заодно и постельным бельем, что он сделать обещал и сделал.
— Спасибо, Петр Геннадьевич, прямо спаситель! — польстил я ему, к явному его удовольствию.
— Да ладно! — отмахнулся он. — Хорошим жильцам всегда рады, соответственно и отношение. Девушка, вы уж простите за намек, если чего, — обратился он к Насте. — Но если планируете тут… ну, жить, в общем, то надо зарегистрироваться. Тогда комплект ключей вам выдам и опять же претензии предъявить сможете, если что не так.
Настя не смутилась, а просто вытащила из кармана карточку удостоверения личности и протянула Петру Геннадьевичу, при этом сказав: "Я сюда жить". Тот кивнул солидно, выложил документ перед собой и начал аккуратно переписывать данные из него в домовую книгу, диктуя самому себе, для солидности, наверное.
— Так… Дроздова Анастасия… Владимировна… пилот… вот как? Слышал я про вас, слышал, кто же не слышал, мы со всем уважением… Так… порядок, документик получите, — добавил он, придвигая удостоверение по столу к ней и придавливая его звякнувшими ключами. — Теперь порядок, и вы тут в своем полном праве.
— Спасибо.
На лестнице горели лампы в кронштейнах, тускло освещавшие все пролеты и закоптившие побелку на потолках там, куда были направлены стеклянные трубы их колпаков, слегка пахло бензином. Дверь открылась легко, и мы вошли в комнату, темную, освещенную лишь отблеском света с улицы на белом потолке. Лампу нашел не сразу, потом в темноте пытался сообразить, как поднять стекло, но справился. Чиркнула спичка, заколебался, а потом успокоился язычок пламени, прикрытый стеклом. Сама лампа держалась в добротном кронштейне, да еще и под небольшой жестяной вытяжкой, ведущей за окно.
Темнота разошлась, и Настя, оглядевшись, сказала:
— А что? Очень даже можно жить. И даже счастливо. Лучше бы ты все равно ничего не нашел, это уже местный "топ маркет". Иди, разберись с колонкой, обеспечь нас душем, а я потом чайник поставлю. Чай я взяла, и сахар, ты ведь не сообразил, небось?
— Чайник я сам поставлю, все равно вдвоем на кухне не развернемся, — сказал я, пропустив справедливую подколку мимо ушей. — А ты распаковывайся пока, что ли.
— Хорошо, — кивнула она, выставив свою сумку на стол и открыв. — Я схватила с собой только самое основное, чтобы было во что переодеться и чтобы с утра по квартире голой не бегать.
— Ну… могла бы и побегать, я только рад буду, — честно сказал я.
— Окна заклеишь — буду бегать, персонально для тебя, — засмеялась она. — А пока любоваться на себя синюю от холода и с "гусиной кожей" не дам — не сексапильно.
Я поднес ладонь тыльной стороной к окну, кивнул — точно, задувает через щели, хоть и не сильно. Это я с улицы не почувствовал, а так, наверное, в квартирке сейчас не жарко. Рамы тут отнюдь не герметичные, надо затыкать щели и обклеивать их бумажными полосами, все как в детских воспоминаниях.
В окошке колонки вспыхнули язычки синего пламени, негромко загудело. Чайник я нашел в шкафу, наполнил водой, бухнул на плитку. Прикинул, что быстро он не закипит, и пошел распаковывать свои собственные вещи.
— Эта половина шкафа твоя, а вот эта — моя, — решительно сказала Настя, разделив сферы влияния. — И на мою половину не лезь.
— Как скажешь, — засмеялся я. — У меня вещей и на четверть шкафа не наберется.
— Это пока, потом обрастешь, — сказал она, вывешивая на плечики халат. — Никуда от этого не денешься, все равно то одно надо, то другое… Я тоже поначалу даже лишний свитер купить боялась, все думала, что начну покупать — и себя к этому миру привяжу, вроде как сама откажусь заметить возможность уйти обратно, если такая будет. А потом… ну сам видишь.
Пока она выкладывала вещи из сумки, все выглядело как-то привычно, быт есть быт, а вот когда сняла ремень с кобурой и вытащив из нее «парабеллум», проверила патронник и положила пистолет на тумбочку — все вернулось на свои места, вспомнилось, где мы есть. Я усмехнулся и положил рядом кобуру с наганом. Вот так, символично, вместо обручальных колец.
Чай был, но к чаю ничего не запасли. Не сообразил, что с утра тоже что-нибудь не помешало бы, булочки или, для примера, свежие круассаны. Шучу. Ну да ладно, в домашнем хозяйстве я всегда умел лопухнуться ловко и без всяких усилий, в любом случае я тут теперь не один и ответственность делится.
— Давай ты первый в душ, — сказала она. — Я за тобой.
— Ага.
Сунулся в ванную и сообразил, что раздеться здесь может только очень ловкий человек, не заехав при этом локтем в зеркало и не обвалив раковину. Раздеваться же в комнате тоже не хотелось, как то оно… не того, рано пока так делать. Настя поняла мои затруднения, сказав:
— Раздевайся в комнате, я отвернусь.
— Спасибо.
Колонка работала достойно, вода была чуть ли не кипяток, пришлось здорово привернуть поток горячей в пользу холодной, добившись приемлемой температуры. Поплескался в свое удовольствие, вспомнив, как стучал зубами, мокрый, сидя за рулем «шнауцера», и сейчас изгоняя из тела даже воспоминания о том холоде. Думал побриться, но не вышло — света в ванной не было, а коптилку не зажечь — мокро все, уронить проще простого. Придется с утра, как-то приспособившись.
Выбрался, обернувшись полотенцем, вытирая волосы на ходу. Настя вскочила, сказала:
— Тоже отвернись, будь другом.
Потом она тоже долго плескалась, затем выбежала, шлепая босыми ногами по полу, в запахнутом халате, и задула лампу, погрузив комнату в темноту. Скрипнула, прогнувшись, кровать рядом со мной, взлетело одеяло, и я обнял, наконец, чуть не задохнувшись от желания, гибкое нежное тело, сильное и податливое. Теплые нежные губы прижались к моим, впились поцелуем, и я сказал, наконец, то, что так хотелось сказать вслух:
— Я тебя люблю.
— А то я не вижу, — прошептала она в ответ. — Я тебя тоже.
* * *— Ты где так загорела? — удивился я, разглядывая следы от купальника на коже Насти.
Она посмотрела на окно, серое и демонстрирующее мерзостный дождь на улице, закинула руки за голову, уже ни капли не стесняясь своего обнаженного тела, которого и стесняться-то было грехом смертельным, настолько оно великолепно, и сказала:
— На пляже, где же еще? Летом пляж чуть не главное развлечение здесь. И лето было жаркое, и загар на мне долго держится.
За ночь тесная квартирка нагрелась от одного нашего присутствия, так что прятаться под одеялом постоянно уже не было нужды. Хотя сквозняк все же ощущался, надо будет окнами заняться.
