Юношество (СИ) - Ланцов Михаил Алексеевич

Подножка бывшего сподвижника.

И вот он уже распластался на земле, изрядно приложившись лицом о камни брусчатки.

— Однако, — хладнокровно произнес Муравьев, стряхивая с плеча остатки пыжа. Президент промахнулся. На нервах задрал пистолет слишком высоко и несколько в сторону. Из-за чего пуля ушла мимо, да и газы пороховые ударили не сильно. Дистанция спасла. Так — чуть-чуть загваздали и обожгли.

Оглушило.

В ушах звенело. Да и перед глазами все поплыло. Видимо, сильно газами ударило. Может, даже слегка контузило.

А вокруг закипала толпа.

Знатно.

Сильно.

Словно кипящая вода в котелке.

Никто, даже близкие к нему люди, не вступились за бывшего уже президента. Слишком страшным оказалось обвинение… слишком показательным его поведение. Иных доказательств и не требовалось.

Людей очень сильно злило и пугало то, что войска американцев практически достигли Мехико. Равно как и то, что в кампании 1846 года Мексика не только потерпела поражение, но и практически лишилась своей армии. Как? Почему? Им требовалось максимально простое и понятное объяснение этой катастрофы. И желательно никак не связанное с ними лично. А тут такой подарок…

Утра для Санта-Анны так и не наступило.

Его даже допрашивать не стали.

Просто под улюлюканье толпы притащили на эшафот, посадили на гарроту[2] и задушили, как обычного преступника. А потом долго таскали по городу за ноги осликом, пока покойного совершенно камнями не разодрало.

Президентом же вновь стал Хосе Мариано Салас.

Там же. Прямо на площади.

И он, после казни Санта-Анны и сдачи его тела ревущей толпе, занялся важным и нужным делом — конфискациями. Ведь если бывший президент был агентом США, то и его подельники.

А, значит, что? Правильно. Их можно грабить.

И не просто можно, а нужно!

Поэтому отряды Саласа при активной поддержке толпы занялись маленьким террором и экспроприацией. Что закончилось не только еще несколькими сотнями смертей, но и обретением для остро страдающей казны более чем пяти миллионов реалов. Что автоматически закрыло вопрос по выплате жалования экспедиционному корпусу. А уж когда узнали, что после кампании русские солдаты хотели бы взять мексиканок в жены, чтобы поселиться с ними в Калифорнии. О-о-о! Вообще, началось диво дивное. Обычно-то их европейцы местных дам только как шлюх воспринимали…

Люди вообще любят, когда с ними как с людьми обращаются. Особенно те, что часто терпят унижение. Для русской же армии такой шаг не представлялся чем-то необычным. Считай с XVII века по Сибири именно так и шли и не только…

* * *

— Ну, показывай. Что у вас тут получилось? — произнес Лев Николаевич, вполне искренне поживая руку Андрею Ильичу, мастеру, который налаживал печи для плавки стекла.

Такие по всей России встречались, обслуживая разные местные нужды. Обычно для вузов или малых мастерских. Имелись такие специалисты и на заводах, но их едва ли было возможно куда-то вот так вытащить. За ценными мастерами приглядывали особенно зорко, даже если они были лично свободными…

Когда в 1846 году началась перестройка Казани в кирпич по типовым проектам возникло несколько довольно сложных проблем. Одной из самых острых оказалось оконное стекло.

Оно имелось.

Да.

Но мало, дорого и возили его издалека. Оконное стекло ведь изготавливали под имеющиеся нужды текущего строительства и ремонта. А тут такой масштаб. Плюс поставщики шалили, завышая цены. И сделать с ними казанский губернатор не мог ничего — они ведь находились не в его юрисдикции.

Эту проблему требовалось как-то решить. Вот Лев Николаевич и занялся, как вернулся. Собрал специалистов, каких сумел быстро найти. Благо, что вокруг Казанского университета их мало-мало крутилось постоянно, да и в Нижнем Новгороде хватало. После чего подтянул сотрудников университета, в первую голову Зинина, и устроил каскад мозговых штурмов.

Сам он в этом вопросе, прямо скажем, не сильно разбирался. Кое-что видел, кое-что слышал, но не более того. А сделать требовалось. Очень. Уже вчера.

Посидели.

Подумали.

Придумали.

Покритиковали.

Снова подумали… и так по кругу, пока не получилось создать что-то вроде комиссионной технологии. Которую и поспешили реализовать «в металле», дабы проверить все. При самой активной поддержке как губернатора, так и архиепископа. Да не на словах, а на деле. Кто-то искал рабочих, что в условии тяжелой строительной загрузки весьма непросто. Кто-то выбивал «окна» на предприятиях, чтобы изготовили для опытной мастерской все потребное. И так далее.

Конструкция получилась достаточно необычной для этих лет. Да и Лев Николаевич подобных решений в будущем своими глазами не видел. Хотя, конечно, стекло это вообще не его профиль был.

На уровне земли стояла печь.

Сразу за ней яма, в которой размещался прокатный стан и паровая машина, которая приводила его в действие, а также нагнетала воздух в печь. Дальше, уже в толще земли вторая печь, обогреваемая отработанным теплом от плавки. Там получившиеся стекла медленно остывали.

Шихту готовили тут же.

Благо, что отличный песок удивительной чистоты удалось совершенно случайно за минувшие годы. Экспедиции, проводимые Казанским университетом, не прошли бесследно. И кроме поиска подходящих минералов да солей удалось приметить много всего интересного.

В частности, по Каме одно и два рядом с Симбирском. Во всех этих случаях чистота их превышала 99%, то есть, вредных примесей имелось минимально. И их можно было просто промыть в лотке, дать немного отстояться, просеять и использовать. Причем не как есть, а добавляя диоксид марганца для большей прозрачности. Благо, что его требовалось совсем чуть-чуть — сильно меньше процента от массы шихты.

И вот — первая плавка.

Вокруг целая толпа. Начиная от губернатора и заканчивая большим количеством зевак, включая представителей разных газет. Специально кто-то шумиху создал.

Так-то, положа руку на сердце, не первая плавка. Печь без «обкатки» никак нельзя было использовать. Вот и поигрались немного. И если бы не это, то сам Толстой ни за что не решился на такое шоу.

— Давай! — наконец произнес граф, видя, что люди совсем уже утомились.

Аристарх Людвигович, который руководил этой мастерской, лично подошел к печи и уверившись в готовности паровой машины, открыл окно подачи. А работник стал специальной лопаткой загребать из печи вязкий расплав в желоб.

Оттуда и на прокатный стан, из которого стало выползать ровное и аккуратное полотно. А вертикальный нож, раз в период отсекал его на фрагменты. Формируя аккуратные и что примечательно одинаковые листы будущего оконного стекла самого ходового размера.

Раз-раз-раз.

Рабочие же суетятся.

Специальными лопатками подхватывали идущие по ленте листы и распихивали их по лоткам такого железного шкафчика на колесиках. Полностью металлического. Он чем-то напоминал приемник в какой-нибудь столовой для подносов с грязной посудой. Только полочки почаще.

Забили — и в печь.

Цепляя за парную цепь транспортера, которая будет его медленно-медленно тащить через печь, позволяя медленно остывать…

Люди смотрели молча.

Лев же тревожился. Давненько он таких завороженных лиц не наблюдал. Сам-то он прекрасно понимал, что такое конвейер и принципы его организации. А тут, видимо, кроме него и кое-кого из профессоров, даже участвовавшие в разговорах не до конца осознавали. Вон — аж рот открыли.

— Сергей Павлович, — тихо произнес Толстой, обращаясь к губернатору. — Не нравится мне что-то все это.