Юношество (СИ) - Ланцов Михаил Алексеевич

— Вы не желаете ему военной карьеры? Вы⁈

— Не стоит дразнить Фортуну. Он везучий, но эта история с Шамилем… она выглядит совершеннейшей авантюрой. Даже я, гусар, и то бы на такое не пошел. Он же — сунулся. Видать, в дядю своего двоюродного уродился, Федора Ивановича. Так что да, пусть лучше заводы строит.

— Кстати, а как он? Ничего не слышно?

— Писем свежих пока нет. — пожал плечами Юшков. — Но оно и понятно, война. В газетах тоже никакой ясности.

— Надо будет Сорокоуст ему заказать.

— Старый же еще не отчитали.

— А с его дурной головы не убудет, если в нескольких церквях почитают.

Супруг не стал возражать.

Да и зачем?

Просто кивнул, соглашаясь, и повернулся к Марии и Леониду, которые чувствовали себя до крайности странно. Если племянница еще знала, куда и зачем едет, то молодой человек совершенно растерялся. Нравилась ему невеста или нет — сложно понять. Однако стушевался он знатно… и даже, как показалось Владимиру Иванову, краснел. В отличие от своего родителя, который, оставшись в одной сорочке, вместе со Львом Николаевичем что-то мерил по карте и считал на бумажках… как возбужденный какой-то игрой мальчишка… точнее, они себя так вели…

[1] Точной численности населения Новороссийска на 1847 год автор не нашел, но на 1853 год там проживало 960 человек. А заселение произошло 1838 году. Да, поначалу, в 1838 году туда высадилось 5816 человек, но лишь для постройки укреплений и всего потребного. После завершения работ они удалились.

[2] 4000 пудов = 65,5 тонн, 8000 пудов = 131 тонн, 12000 пудов = 196 тонн, 15000 пудов = 245 тонн.

[3] Первую работающую форсунку придумали в 1864 году. То есть, Бенардаки о них еще ничего не знал.

Часть 3

Глава 8

1847, июль, 15. Мехико

— Солдатушки, браво-ребятушки… — голосили бойцы.

Ритмично стучали барабаны.

И в ногу шагая, ему вторили сапоги.

В ногу.

— Равнение направо! — рявкнул офицер.

И солдаты, не сбиваясь с песни, слитно повернулись. Став еще четче чеканить шаг.

Русский экспедиционный корпус входил в Мехико с триумфом. Парадным шествием с песнями. Под развевающимися знаменами. Встречаемый цветами и радостными криками толпы. Новость о совершенном разгроме и уничтожении дивизии Скотта и освобождении Веракруса ворвалась в столицу Мексики, словно ураган. Обгоняя все.

А тут и русские солдаты подоспели.

Они не медлили.

Шли быстро. Благо, что комендант Веракрус капитулировал в тот же день. Выторговав для своих людей уход со знаменем на север. Унося лишь легкое оружие и по десять выстрелов на человека.

Прорвутся?

Молодцы.

Нет? Так и ладно. Благо, что земли там сложные… трудные. Партизаны же их ей-ей пощиплют. Да пленных им сдали и раненых, выделив минимальные припасы, что также добавляло немало проблем.

Жители города такой шаг одобрили.

От штурма и осады им одна печаль. Нет, если бы русские после сдачи американцев, перебили бы их всех — радости стало больше. Но и так — добро все вышло.

Так что, выждав пару дней после битвы, войска построились и форсированным маршем направились в столицу. Очень уж тревожными оказались полученные новости. Комендант выторговал такой выход не просто так.

Сведения.

Острейшие и важнейшие сведения требовали самой решительной спешки.

Николай Николаевич Муравьев, командующий этим экспедиционным корпусом, опасался главного — украденной победы. Посему даже и отвлекаться не стал ни на что.

Он рвался вперед.

И вот она — цель…

— Стой! — громко отдал приказ генерал-майор.

Приказ стрелой пролетел по маршевой колонне, и она остановилась. Аккурат перед самой пафосной группой мужчин, одетыми по последней европейской моде и даже больше. В Старом Свете так никто, кроме отдельных фриков не одевался. Обычно юных или прославившихся чудаками. А тут — уважаемые люди. Впрочем, для этого региона подобное было обычное дело.

— Рад вас видеть на нашей земле! — максимально радушно произнес какой-то незнакомый мужчина. На французском. С явным и даже излишним акцентом, но все же.

— Николай Николаевич Муравьев, генерал-майор, командующий экспедиционным корпусом русской императорской армии. С кем имею честь беседовать?

— Антонио де Падуа Мария Северино Лопес де Санта-Анна-и-Перес де Леброн, президент Мексиканской республики.

— А что случилось с Хосе Мариано Саласом?

— Он сложил полномочия и передал правление мне[1], для того чтобы преодолеть внутренние распри и объединить страну перед лицом страшной угрозы.

— Он здесь? Я могу его видеть?

— Да, конечно. — с видимым недовольством произнес президент и кивнул сухопарому мужчине.

Тот вышел.

— Я вас внимательно слушаю.

— Вы добровольно сложили полномочия?

— Да, разумеется. Все так, как наш президент и сказал.

— Вы умеете читать по-английски?

— Мы все умеем… вынужденно. — скривился он.

— Держите. Этот пакет был найден моими людьми в личных вещах коменданта Веракрус Роберта Паттерсона. Как вы видите, это письмо ему от президента Полка. То, ради чего я вам его вручил, находится на последней странице.

Генерал-майор Салас не стал спешить.

Кивнул, но внимательно прочел все.

Закончил.

Достал платок.

Промокнул лоб.

— Это, — протянул ему Муравьев следующий пакет, — показания Роберта Паттерсона. Здесь он указывает, когда, кого и к кому послал с каким посланием.

— Каким еще посланием⁈ — крикнул Санта-Анна, выдержка которого явно уплывала. — Что там⁈

— Доказательство вашей измены! — громогласно объявил Николай Николаевич.

— ЧТО⁈

— Это письмо от президента США Полка к коменданту Веракрус. Он требует вернуть к городу дивизию Скотта, чтобы противостоять русским войскам. А также послать гонцов к некоему Санта-Анна, и потребовать того сидеть тихо. Напомнив ему, что его вообще освободили и позволили вернуться в Мексику, чтобы он взял власть и помог США скорее заключить мир в наиболее выгодных для нее условиях.

Муравьев произнес это на французском.

Но переводчик, что его сопровождал, прежде чем Санта-Анна успел отреагировать, перевел эту реплику на испанский, громогласно ее объявив на всю округу.

Тишина.

Николай Николаевич открыто и смело взглянул в лицо президенту.

Тот несколько секунд поколебался.

Испуганно как-то огляделся, встречая лишь непонимание, разочарование и презрение на лицах людей. А местами даже ненависть стала проступать.

Вся эта история с высадкой американского десанта у Веракруса с самого начала выглядела мутной и странной. Ее по кабакам много обсуждали. Пассивность и нерешительность, с которыми Санта-Анна боролся, вызывали массу раздражения. Хотя и не направленную непосредственно на президента, так как тот охотно и умело переводил стрелки на третьих лиц, обвиняя их во всех смертных греха.

Раз за разом.

С той самой высадки Скотта. Ведь все шло как-то непонятно и подозрительно. Словно сами небеса помогали американцам, если только не измена где-то наверху, из-за которой успех янки претворялся в жизнь сообща обеими сторонами.

А тут такое обвинение!

И от кого⁈

От генерала, который разбил превосходящие силы американцев и уже освободил многие мексиканские земли…

Несколько секунд спустя, нарушая эту тишину, Хосе Мариано Салас, положил свою руку на эфес сабли и, заявил президенту:

— Сдайте оружие. Вы арестованы.

Санта-Анна же, пользуясь моментом, выхватил пистолет у стоящего рядом с ним сторонника и выстрелил в русского генерала. Громыхнуло. А он, пользуясь этим неожиданным его поведением, попытался бежать. Но… не смог.