Серая крепость (СИ) - Гор Александр

Верстах в шестидесяти, как говорили дружинники, от Воин-города, у реки Пара, столкнулись с большим «конвоем» пленных, сопровождаемым уже сотней татар. Рубились с ними жестоко, но недолго, поскольку те совершенно не ожидали встретиться с русским отрядом, вчетверо превышавшим их по численности. Да и среди конвоиров оказалось немало легкораненых.

От освобождённых и узнали, что город Воин захвачен, сожжён и разорён, а татары уже ушли к Рязани.

— Стены пОроками разбили, а потом через пролом приступом город взяли, — рассказывали бывшие пленные. — Видимо-невидимо тех татаровей. Идут и идут, только сегодня утром две или три сотни нам навстречу попались. Сани у них огромные, чем-то тяжёлым гружёные, сразу шесть волов тянут, потому медленно движутся.

А вот это, как понял Алексей, как раз та цель, про которую они Евпатию все уши прожужжали. Вот и кинулись, оставив на попечение освобождённым раненых товарищей и пополнив ряды пожелавшими мстить татарам, в погоню. Правда, декабрьский день короток, и нашли вражеский обоз лишь по темноте, по свету костров.

Зато Крафт «оторвался», разя из снайперской винтовки с оптическим прицелом врагов, сгрудившихся у огня. Обозники, ещё не слышавшие о возможностях огнестрельного оружия, вскоре впали в панику из-за того, что их товарищи вдруг стали неожиданно умирать без видимой причины, но продолжали жаться к огню. Пока у Алексея не замёрзли руки, и он случайно не попал в какую-то лошадь. Вот тогда-то тихая паника превратилась в буйную. И бОльшая часть ещё живых, повскакивав на коней, ломанулась врассыпную.

Долго за разбежавшимися не гонялись. Порубили, кого смогли, а в основном — тех, кто ещё оставался в лагере, после чего по настоянию Полуницына подожгли те самые сани с какими-то железяками, брёвнами и канатами.

— То и есть важные части татарских пОроков, коими они стены рязанские крушить собирались! — пояснил он Евпатию. — А эти чужеземцы, что ты хотел отпустить, с пОроками и управляются. Всех остальных можно было отпускать, а этих смерти предать. Как твой меч без твоей руки — только железка, так и пОроки без этих чужеземцев — куча железок, дров и верёвок.

Ясное дело, дружина Коловрата уничтожила далеко не все камнемёты, но хоть чем-то помогла рязанцам. Как надеялся Алексей, хоть как-то продлила оборону города.

Фрагмент 28

55

Несмотря на потери, неизбежные в таком деле, отряд Евпатия всё прирастал бойцами. Из освобождённого полона люди шли, из деревень, попавшихся по пути, из леса выходили, увидев знакомое оружие и услышав родную речь. Основу русского войска любого княжества домонгольских времён составляло ополчение, а времена такие, что луком, рогатиной, являющейся разновидностью копья, да топором каждый «лесовик» умеет пользоваться. Сабелькой — меньше, но и такие находятся. А лошадей, сбежавших после любой стычки с татарами, полно. Хороших боевых лошадей, приученных к седлу, а не к сохе. Вот и сформировался конный, мобильный отряд, которому ратной работы — делать, не переделать. Особенно тут, в оперативном тылу главных сил Батыева войска.

Не успели закончить разгром обоза, везущего камнемёты, как дозор обнаружил поспешающую на север полусотню конницы, то ли направленную как подкрепление откуда-то с покорённых мордовских земель, то ли сопровождавшую гонцов с вестями. «Приняли» их, снова перехватили обоз, но уже от Воин-городка. С награбленным и ранеными. Едва «разобрались» с ним, опять два десятка конных куда-то по каким-то делам спешат.

В живых врагов, если те не успели сбежать на добрых конях, не оставляли. Наслушались дружинники рассказов полонянников, как вели себя степняки с русскими людьми. И добычей себя не отягощали, оставляя лишь еду, которую можно поместить в перемётные сумы. «Сокровища» (попадались среди отбитого и злато-серебро, но основную часть составляли дорогое оружие, ткани, одежды, подчас, окровавленные), за исключением доброго оружия, хоронили где-нибудь в лесу, а с упряжками отправляли в селения в лесной глуши своих раненых и заболевших.

Потому и до пепелища Воин-городка добирались целых три дня, уже зная, что нет больше крепости. Уцелело лишь расположенное неподалёку, в девяти верстах ниже по течению Оки, укреплённое сельцо, видимо, взятое снаскоку. В нём и узнали, что пала и Рязань. В тот день, когда разгромили тот самый обоз с пОроками. Вот только добраться до неё, несмотря на плёвое расстояние двадцать пять вёрст от руин Воин-города, удалось лишь на четвёртый день: слишком много было «работы» по уничтожению оккупантов, снующих по пути к столице Великого Княжества Рязанского.

Выжженный город, на территории которого трудилось множество людей, под присмотром татар разрушая каменные здания, впечатлял размерами. Только крепость, выстроенная на холме, образованном приречными кручами и глубокими оврагами, тянулась с севера на юг больше, чем на километр, а ширина её составляла метров до восьмисот. И это — не считая посада, тоже выжженного, как и сам город.

Евпатия, увидевшего в бинокль, переданный ему Полуницыным, что стало с родным городом, было не остановить. Четыре сотни воинов, оставшихся от его дружины, ворвались внутрь разрушенной крепости, рубя кочевников, охранявших пленных, налево и направо. Видя такое дело, многие из подневольных обратили инструмент, которым они долбили стены и фундаменты каменных храмов, против поработителей. И к тысячам тел рязанцев, так и брошенных посреди улиц во время захвата города, добавилось не менее трёх сотен трупов ордынцев.

Дорого далась победа и дружине Коловрата, потерявшей почти треть воинов. Из уцелевших не менее трети тоже имели раны, включая самого предводителя.

— Уходить надо, братан, — перевязывая боярина, обратился к нему Крафт. — В лес уходить надо. Накроют нас здесь татары, если не уйдём. Все поляжем.

— Трусишь? Так и уходи! Не твой народ здесь пал, не твои близкие смерть мучительную приняли. Бил татаровей и бить буду до последнего вздоха.

— Я тебе что, сбежать предлагаю? Спрятаться и отсиживаться? Сколько у нас людей неиссеченных, стрелами не битых осталось? Сотня, не больше! Что ты с этой сотней сможешь сделать? Ну, две, ну, три сотни врагов положить. Если у меня патронов хватит, то четыре. А татар на Русь в тысячу раз больше пришло. Людей соберём, раненых подлечим, тогда в десять раз больше их побьём, чем сейчас можем.

Скрипел зубами от ярости боярин, но молчал, поскольку трудно обвинить этого странного воина из странного народа, говорящего кое-как по-русски, в том, что он ничего не делает для того, чтобы отомстить за людей рязанских. Больше любого дружинника он положил врагов.

— Дело я тебе говорю, братан. Вот те пОроки, что татары не успели увезти от Нового Ольгова сожжём, и в леса уйдём.

— К Пронску пойдём!

— Нет уже того Пронска. Его ещё на день-два раньше Рязани сожгли.

— Да откуда ты такое знать можешь?

— От верблюда, — психанул Лёха. — Ты хоть слушал, что тебе в нашей крепости рассказывали? Татары полосой от Оки до Дона движутся. Батый здесь, через Рязань на Коломну, после чего уйдёт за Оку на Владимир с Суздалем, Ростов и Ярославль. Другая часть войска — от Воронежа через Пронские городки и Коломну, на Москву и Тверь.

Если не считать удивления, вызванного признанием чуднОго человека в том, что он понимает язык двугорбых чудовищ, встречающихся в обозе степняков, большой новости в речах Алексея никто не увидел: все заметили, насколько широко раскинулся «невод» татарских войск. Так что, собрав желающих присоединиться к дружине, двинулись к Новому Ольгову, расположенному всего в пяти верстах, у впадения Прони в Оку.

Вот только камнемётных машин там уже не застали. Даже следы колёс повозок, на которых татары возили эти механизмы, затоптала ушедшая на запад, за Проню, конница.

Раны сказались на самочувствии многих «старых» и «новых» дружинников. Да и сам боярин чувствовал себя не лучшим образом. Потому и дал всё же приказ искать прибежище в лесах к югу. Ведь части степняков, охраняющих тех, кто по приказу Батыя разрушал каменные строения Рязани, удалось сбежать. И глупо было бы думать, что хана не взбесит такое нарушение его распоряжения, и он не пошлёт большой отряд на поиски «партизан».