Побег из волчьей пасти (СИ) - "Greko"

— Ва! Красиво сказал! — восхитился я. — Наверное, скучаешь по Тифлису?

— Скучаю, брат, скучаю, — вздохнул хозяин дома.

…Спенсер вышел из полуобморочного состояния только после того, как я начал поливать теплой водой его голову. Он долго приходил в себя. Очень удивился, обнаружив, что сидит в бочке, наполненной водой.

— Я в аду, Коста? В адском котле?

Я усмехнулся. Вполне возможно, что он сейчас пребывал ровно в том же состоянии, что и я в тот момент, когда разлепил глаза в Стамбуле, в первый день попаданства, полагая, что нахожусь в пресловутом тоннеле, ведущем на тот свет.

— По-твоему выходит, что я чёрт⁈ — «возмутился» я.

— Ты сделал это! Тебе удалось! В очередной раз! — Спенсер покачал головой. — Опять спас меня!

— Не говори глупостей. Мы спаслись. Мы выжили.

— А это…? — Спенсер в недоумении указал на бочку.

— Ну, раз ты так стремишься на тот свет, я подумал, что лучше явиться туда вымытым и в чистом белье. Я прав?

— Прав, прав! А если серьёзно?

— Если серьёзно…

Я мыл Спенсера и рассказал ему всё с момента его отключки.

— А как прошло с хозяевами?

— А ты прислушайся! — я улыбнулся.

Спенсер последовал моему совету.

После нашего появления в имении, на дворе поднялась суета. Забегали слуги, ловя уток на птичнике и разгоняя путавшихся под ногами кур. Блеяли бараны. Мужчины растапливали печи. Женщины тащили с огорода охапки зелени, а из погреба — сыры, овощи и корзинки с орехами. Беспрерывно стучали ножи. Гремели глиняные тарелки, расставляемые на столе. Невообразимый и весёлый шум.

— Да, — Спенсер улыбнулся. — Ты предупреждал меня об этом. Застолье! — тут до него дошло. — Погоди, погоди! Ты же не хочешь сказать, что мне сейчас придется пить из рога⁈

— В другой раз я, конечно, не отказал бы себе в удовольствии поизмываться над тобой… Но не сейчас. Успокойся. Я предупредил, что ты очень болен. Из бочки тебе сразу на руках отнесут в чистую постель. Так уж и быть: на этот раз винный удар приму на себя! Но учти, будешь мне должен рог вина!

— Договорились!

В сарай заглянули Вано и Малхаз.

— Как вы, Коста?

— Эдмонд, познакомься! Наши любезные хозяева.

Без смеха нельзя было взглянуть на знакомство английского «патриция», возлежавшего в бочке, с двумя робеющими грузинами, сейчас приближавшимися к нему мелкими шагами.

Эдмонд понимал, что я сейчас в игривом настроении. И понимал — почему. Я пережил две непростые ночи. Мы спаслись в очередной раз. Я никак не мог расслабиться. Наоборот, был очень возбуждён. Буквально, трясся. Мне нужен был выплеск. Я не мог упустить такого шанса, представляя джентльмена до мозга костей в столь неподобающем виде. Эдмонд бросил на меня короткий взгляд. И вдруг хитро улыбнулся.

«Сейчас мне прилетит ответка!» — догадался я.

Спенсер прочистил горло после того, как за руку поздоровался с братьями. И тут…

— «Быть, или не быть, вот в чём вопрос… »

Этот английский полумёртвый нехороший человек прочитал весь (!) монолог Гамлета, заставив меня изворачиваться ужом на сковородке, придумывая перевод. К концу монолога Вано и Малхаз чуть не плакали от того, сколько теплых, добрых, возвышенных слов они услышали в свой адрес. Могу поклясться, что ни разу до этого, ни за одним столом, ни один тост так их не восхвалил, как я, переиначивший гениальный текст Шекспира.

— Я сбегаю за вином! — неожиданно заявил Малхаз. Так он растерялся, когда, наконец, я высказал последнюю хвалу и здравицу в их честь.

И только после этого Вано и Малхаз горячо поблагодарили Эдмонда. Я подумал, что хватит с меня.

— Вано, надо его достать, вытереть, одеть, отнести в постель. И, может, вы знаете, как ему помочь с ранами на руках?

— Сейчас слуг позову. А ранами сестра займётся. Не беспокойся.

Малхаз побежал за вином. Вано за слугами. Я повернулся к Спенсеру. Попытался изобразить ярость. Не вышло. Да и Эдмонд смотрел на меня с таким невинным видом. В общем, расхохотались. Благо, оба понимали, что в голос смеяться никак нельзя. Так что смех у нас получился бесшумный.

— Все-таки в тебе, Эдмонд, умер блестящий актёр! И, да, признаю: это был достойный ответ. Туше!

— Я рад, что тебе понравилось.

— Встать сможешь? Надо тебя вытереть.

Прибежали слуги. Достали Эдмонда из бочки. Вытерли насухо. Надели на него чистое бельё. Взяли на руки. Понесли в дом.

Я попросил Баадура и мне наполнить бочку. И только когда я опустился в теплую воду, я успокоился. Возбуждение пропало. Навалилась дикая усталость и желание немедленно заснуть. Но зная, что меня ожидает долгое застолье и голова моя еще не скоро коснётся подушки, собрался. Начал яростно тереть себя, с наслаждением смывая всю грязь, что накопилась за эти недели.

Вано вбежал, когда я надевал новую черкеску.

— Вах! Так, ты, конечно, князь в Черкесии! — пораженно воскликнул Вано, глядя на мой отмытый лик.

— Нет, брат, я — рыцарь-уорк!

— А выглядишь как настоящий князь! Готов? Столы накрыты, ждут! Вино киснет!

Меня ждала супра — грузинское застолье.

Когда мы с Вано вышли из сарая и направились к столу, Малхаз бросился разливать вино из кувшина.

— Кахетинское! Прошлогоднее! — с гордостью нам поведал. — Это выпьем, еще бурдюков со своим полно! — «успокоил» меня темпераментный грузин.

Ваня (все-таки, мне так было удобнее его называть, хотя бы про себя; тем более, это так смешно звучало: Ваня из Вани) важно кивнул в подтверждение его слов:

— Новый урожай! Молодое вино! Может, с него и начнем?

— Интересно попробовать! — признался я.

Ваня принес большой, почти метровой высоты, бурдюк. Сел на табурет под огромным ореховым деревом. Пристроил бурдюк на коленях, завалив его набок, и стал наполнять кружки, которые ему подавал кузен.

— Главное — чтобы бурдюк не был новым! — признался Ваня.

— А в чем загвоздка?

— Нефтью вино будет отдавать!

Я с трудом представлял себе, какова нефть на вкус. Но поверил на слово, ибо помнил, как в СССР возили вино из Грузии. В грелках. Да-да, в обыкновенных резиновых грелках, потому что на самолёт не пускали пассажиров с домашним вином или чачей в ручной клади. Как-то раз вез я в Москву такую грелку. А она оказалась новой. И все вино приобрело непередаваемый мерзкий вкус, от которого не удалось избавиться даже попыткой сварить глинтвейн.

— А, сестра! — радостно воскликнул Ваня при виде приблизившейся женщины, укутанной в белое. — Слушай, мы же вас толком так и не познакомили⁈ Знакомься…

Ваня еще не назвал имени сестры, но я уже знал, был уверен, какое он сейчас произнесёт.

— … Тамара!

Ну, конечно! Конечно! Сердце замерло… Тамара… Царица Тамара… Малика-Тамара⁈ Ведь Малика равно Царица! Ва!

Я встал.

— Очень приятно! Зелим-бей!

Сам не понял, почему назвался вторым именем.

— Тамара. И мне очень приятно.

Конечно, пока еще не царица. Княжна, юная принцесса! Как понял, что юная? По ручке, которая на уровне губ придерживала белое коленкоровое покрывало, наброшенное на голову! По озорному блеску глаз, из-под бархатной повязки, надвинутой на брови!

— Зачем чадри надела во дворе? — сердито спросил брат. — На улицу собралась?

Девушка покорно вздохнула, стянула с головы покрывало и аккуратно его сложила.

— Видишь, Зелим-бей, как сестру одеваем! — прокомментировал Вано наряд сестры. — Куколка! Настоящий шелк на покров сердца купили.

Вано указал на ярко-красный треугольник ткани, прикрывавший грудь девушки. В цвет ему была вуаль из бумажной ткани. Ее удерживал на голове покрытый узорной тканью ободок. Снизу к нему крепилась повязка, налезавшая на брови. Она явно портила всю картину.

И было видно, что, как бы Ваня не бахвалился, семья жила небогато. Платье девушки — длинное, с плотно облегающим тонкую талию лифом и разрезными рукавами, стянутыми у кистей, — не могло похвастать ни богатой отделкой, ни жемчугами, ни шитьем из золотых и серебряных нитей, как у Кинши. Только широкий пояс из муаровой ленты, концы которого спускались до пола, можно было с натяжкой признать дорогой вещью.