Дизель и танк (СИ) - Тыналин Алим

После обсуждения результатов испытаний с Москвой я отправился в экспериментальный участок Руднева. Его «мастерскую точности», как он сам ее называл, разместили в дальнем углу механического цеха.

Руднев обнаружился возле любимого шлифовального станка. Лиловый сюртук (неизменный подарок тетушки) резко выделялся среди промасленных спецовок рабочих. Сквозь круглые очки в медной оправе он придирчиво разглядывал какую-то деталь.

— А, Леонид Иванович! — он выпрямился, близоруко щурясь. — Как раз вовремя. Хотел показать вам мою новую систему.

Я подошел ближе. На верстаке лежали образцы обработанных деталей, каждая была пронумерована и снабжена подробной документацией — педантичность Руднева не знала границ.

— Вот, полюбуйтесь, — он протянул мне безупречно отполированный вал. — Точность до двух микрон. А вот здесь… — он указал на еле заметную спираль, — особая система микроканавок для улучшения смазки.

Я внимательно осмотрел деталь. Качество обработки действительно впечатляло.

— А как вы добились такой точности?

— О! — глаза Руднева загорелись. — Для этого пришлось полностью переделать систему правки шлифовальных кругов. Эти бюрократы из станкостроительного главка считают, что достаточно точности в десять микрон. Дилетанты! — он фыркнул. — В танковом дизеле такой допуск приведет к…

Я предостерегающе кашлянул. Руднев осекся, но тут же продолжил:

— В нашем новом двигателе, я хотел сказать, требуется особая точность. Иначе вся затея с форсированием пойдет прахом.

Он подвел меня к модернизированному станку:

— Смотрите, что я придумал. Система автоматической правки круга с обратной связью. Датчик постоянно контролирует размер, а это устройство… — он похлопал по загадочному механизму, — поддерживает идеальную геометрию режущей кромки.

Я наблюдал, как он запускает станок. Движения Руднева, обычно нескладные и резкие, становились удивительно точными, когда он работал с техникой.

— А вот здесь, — он указал на стойку с приборами, — система активного контроля. Я использовал принцип…

Его прервал грохот — в соседнем пролете уронили какую-то деталь. Руднев поморщился:

— Вечно эти молотобойцы нарушают тонкую работу. Никакого понимания прецизионной механики!

— Кстати, о точности, — я достал из папки чертеж. — Как вы смотрите на то, чтобы обработать серию таких деталей?

Руднев схватил лист, его глаза жадно забегали по размерам:

— Хм… Интересная конструкция. Очень интересная. Допуски действительно жесткие, но… — он усмехнулся, — не для моей мастерской. Только потребуется доработать резцедержатель и заказать специальные измерительные приборы.

— Составьте список необходимого оборудования, — кивнул я. — И подготовьте подробную технологию обработки.

— Уже работаю над этим! — он метнулся к верстаку, где громоздились стопки технических справочников. — Только… эти детали явно не для грузовика, — он хитро глянул на меня поверх очков.

— Алексей Платонович, — я положил руку ему на плечо, — вы же понимаете…

— Разумеется, разумеется, — он махнул рукой. — Я человек маленький, копаюсь в своих микронах. Но работу сделаю как надо, можете не сомневаться.

Уходя из его мастерской, я еще раз оглянулся. Руднев уже склонился над станком, что-то подкручивая длинными нервными пальцами. Его лиловый сюртук мелькал между механизмами, как экзотическая бабочка среди серого заводского оборудования.

Что ж, теперь у нас есть возможность обрабатывать самые сложные детали с невероятной точностью. Еще один шаг к цели сделан.

На следующее утро, как мы и договорились, Звяга появился в цехах. Его хромающая фигура в потертой кожанке двигалась между станками, вызывая почтительное напряжение у рабочих.

— Вот, Прокоп Силантьевич, — я указал на новую производственную линию. — Здесь будет происходить сборка усиленных грузовиков. Особое внимание уделяем качеству. Каждый узел проходит тройной контроль.

Звяга важно кивал, его маленькие глаза цепко осматривали помещение. Партийный значок поблескивал в свете ламп.

— А это что за агрегат? — он указал пальцем на новый обрабатывающий центр.

— Специальный станок для точной обработки деталей двигателя, — пояснил я. — Между прочим, полностью отечественной разработки. Товарищ Сталин особо подчеркивал важность импортозамещения.

При упоминании вождя Звяга заметно приосанился.

— Да-да, — произнес он с важностью. — Партия уделяет особое внимание развитию отечественного машиностроения.

Мы прошли в испытательный цех. Здесь на стендах гудели двигатели, техники в промасленных спецовках снимали показания приборов.

— Каждый мотор проходит полный цикл испытаний, — объяснял я. — Проверяем мощность, расход топлива, надежность всех систем. Кстати, Прокоп Силантьевич, как вы смотрите на то, чтобы ваша комиссия курировала вопросы качества?

— Хм… — Звяга оперся на стол, его лицо выражало глубокую задумчивость. — А полномочия будут соответствующие?

— Разумеется. Право проверки на любом этапе производства, участие в приемке готовой продукции, контроль соблюдения технологической дисциплины.

В этот момент к нам подбежал молодой рабочий:

— Товарищ Краснов! На втором стенде превышение температуры масла!

— Прошу прощения, Прокоп Силантьевич, — я повернулся к Звяге. — Производственная необходимость. Не желаете взглянуть, как решаются подобные вопросы?

Его глаза загорелись неподдельным интересом:

— Да, это будет поучительно.

У испытательного стенда собрались техники. Варвара, в простом синем халате поверх платья, уже колдовала над приборами.

— Утечка в системе охлаждения, — доложила она. — Нужно срочно менять прокладку.

— А почему допустили такой дефект? — вмешался Звяга, нахмурив брови. — Где партийный контроль?

— Вот именно поэтому, Прокоп Силантьевич, — подхватил я, — нам и нужна ваша комиссия. Чтобы подобные случаи больше не повторялись.

— Понимаю, — перебил он. — Партия не может оставаться в стороне от столь важного дела. Я согласен возглавить комиссию.

— Отлично! — я достал из папки заранее подготовленные документы. — Вот проект приказа. Можем обсудить детали.

К вечеру все формальности были улажены. Звяга получил свою комиссию, отдельный кабинет и право контролировать производственные процессы. Разумеется, только те, что не касались секретной части работ.

— Завтра же начну проверку трудовой дисциплины, — заявил он, бережно укладывая документы в потертый портфель. — Партия не допустит расхлябанности в столь важном деле!

Когда он ушел, прихрамывая сильнее обычного от усталости, я позволил себе легкую улыбку. Теперь его энергия будет направлена в нужное русло, а мы сможем спокойно заниматься настоящей работой.

В конце концов, пусть лучше проверяет явку рабочих и расход смазочных материалов, чем сует нос в секретную документацию. А его громкие отчеты о партийном контроле над стратегическим производством создадут отличное прикрытие для наших истинных целей.

После разговора со Звягой я отправился в «святая святых» Вороножского. В его химическую лабораторию, расположенную в отдельном помещении старого заводского корпуса. Еще в коридоре я услышал его характерное бормотание, перемежаемое звоном колб.

Толкнув тяжелую дверь, я окунулся в привычную атмосферу: запах реактивов, шипение горелок, тихое бульканье загадочных растворов. Сам хозяин лаборатории обнаружился у дальнего стола, его седые всклокоченные волосы торчали в разные стороны еще более безумно, чем обычно.

— Николаус, голубчик, — ворковал он, обращаясь к любимой колбе с катализатором, — ты только посмотри, какая красота получается при добавлении молибдена!

— Борис Ильич, — окликнул я его. — Как продвигаются исследования?

Вороножский обернулся, его глаза лихорадочно блестели:

— Леонид Иванович! Как хорошо, что вы пришли! Мы с Николаусом такое открыли… — он метнулся к столу с приборами. — Смотрите!