Пропагандист (СИ) - Коруд Ал

Алексей задумчив пробормотал:

— Но здесь точно не курица!

Анатолий вздохнул:

— Так еще вкуснее. Надо же шефу как-то самовыразиться!

Все засмеялись. Настроение было приподнятое. На праздник планировали собраться давно. Пусть в семидесятые это торжество незаслуженно не был выходным, что не отменяло обязанность его отметить.

Скородумов оглянулся и снова заныл:

— Можно было бы заведение и попроще найти. Столько ментов и конторских! Зайти-то мы зашли, а как выйдем?

— Не боись! С твоими и Степиными корочками куда угодно пройдем.

Ракитин также огляделся:

— Военных что-то не видать.

— Не по карману или место не то. Они по гарнизонным столовым и домам нынче сидят. День-то рабочий, хоть и праздник! Разве что генералы по дачам и охотничьим домикам с утра бухают.

— Армия в развале, а эти…

— Степа, что и здесь? — Исаев выглядел удивленным.

— Откуда все пошло, не задумывался? Тяга к гигантизму, наплевательское отношение к солдатам. Падение престижа службы. Вскоре и на офицеров такое же безучастие перекинется. Армия уже гниет. И гниет, как и положено, с головы. Малиновские, Гречки зажрались, наплодили себе подобных.

Алексей удивленно вскинул брови:

— Так они ветераны же! Неужели не понимают гибельность своих действий?

— Да как бы вам сказать, — Ракитин кивнул Мерзликину, тот тут же потянулся к бутылке элитного «Варцихе». — Они прежде всего генералы. А на той войне даже краснознамённые вели себя далеко не всегда, как порядочные люди. Я как-то изучал материал про наши поражения в сорок первом. Сколько этих гнид думали в критической ситуации лишь о себе, бежали со своими штабами первыми, сдавались в плен. То есть оставляли бедолаг солдатиков без руководства. Да и этим заниматься толком не умели.

— Научились же.

— Какой ценой, Валя? Кто мешал им до войны изучать военный опыт? Или позже в ходе ротации передавать его необстрелянным частям. Так нет! Считалось, что надо каждому в крови захлебнуться. Побеждать стали, когда у вермахта кадры опытные начали заканчиваться. А наши понемногу накапливаться.

Анатолий постучал по стакану вилкой:

— Хорошо нагнетать, Степа. Давайте за непобедимую и легендарную!

— И откуда это все зимой? — не унимался Алексей, показывая на виноград, груши и апельсины на соседних столах. В магазинах такого изобилия точно не было.

— Это же Москва, Лёша, Третий Рим, тут все есть.

— Только надо знать, куда обратиться.

— Рынок наоборот.

— И он погубит Союз.

— Опять у вас, ребята, споры о глобальном. Экономику-то мы поднимем, вон сколько народу идей, отличных из будущего принесло. Но стоит ли это того?

Мерзликин полез вилкой в тарелку с мясной нарезкой. Сырокопченая колбаса, салями, буженина. Выбор был в ресторане неплохим.

— Ты все опять про мещанство жужжишь?

— Так оно тут везде! Уже никто не стесняется. Прежде всего средняя партийная и комсомольская верхушка.

Степан достал пачку «Мальборо» и закурил. За соседним столом какие-то важные дяденьки зашушукались, заценив его понт.

— В советские рестораны зачастую для этого и ходили. Себя показать и людей посмотреть. Так уж устроен человек в любом обществе. А деньгами любили сорить прежде всего граждане особого сорта. Какому умному человеку придет в голову тратить время в кабаке? Он пойдет в театр, музей или на концерт. Съездит куда-нибудь. Или займется самообразованием, — Ракитин оглядел товарищей. — Вспомните девяностые, когда барыги и бандиты, «нарубив капусты» днями напролет торчали в злачных заведениях. Надо же так бездарно просирать собственную жизнь? А ведь вокруг них быстро сложилась целая рыночная индустрия: аморальные развлечения вроде стриптиз-шоу, культура шансона с собственными звездами и понятиями. Банальный кабак стал культовым место безнаказанной мечты обывателя. Украл-выпил и не сел в тюрьму. Позже его символами станут поездки на Ривьеру или Куршавель, спорткары, яхты и особняк на Рублевке. И все это растет уже сейчас.

— Ну ты даешь! Это что, уже и посидеть нельзя культурно?

— Толик, ты отлично понимаешь, о чем я. Мы не ставим эти заведения в культ и сможем запросто обойтись без них.

Валентин хищно ухмыльнулся:

— Поэтому мы сейчас в пафосном ресторане гостиницы «Россия»?

— Нет, потому что сегодня двадцать третье февраля! Вздрогнем!

— Ну вы и проглоты, граждане из будущего! Всю вкуснятину сожрали, — Семен искал, чем закусить.

— Не дергайся, сейчас горячее принесут.

— Потом закажем кофе и мороженое?

— Ты откуда знаешь?

— Догадываюсь. Но братцы, здесь, однако, недешево!

— Живем один раз!

Все посмотрели друг на друга и дико заржали. На них оглядывались, но без претензий. Ну сидит группа молодых крепких мужиков, что-то весело отмечают. Их право!

Мерзликин поднял рюмку:

— Премию надо обязательно пропить! Это закон.

Ракитин хитро посмотрел на приятеля:

— Ты же новосел, тебе деньги нужны. И что скажет на это твоя благоверная?

Мерзликин невозмутимо взялся за бутылку.

— Ну, во-первых, не все так однозначно. И во-вторых: премии две.

Исаев рассмеялся:

— Я так и знал, что тут собака порылась.

— Официально с нашего дорогого Центрального телевидения за цикл новых передач, а вторая от МВД в конверте.

— Как я понял, пропиваем мы ментовские?

— Но-но! — вмешался Алексей. — Пока у нас честно, товарищи милиционеры. Менты после пойдут.

— Вот и горячее! Любезнейший, можно повторить «Варцихе» раз и нарезочку? Спасибо!

— Вкусно тут кормят. Не хуже, чем в будущем. А чего тогда эти вшивые интеллигентики ныли? Буженины не хватило или коньяк не в то горло попёр?

— Омаров им не хватало, с фуа-гра.

— Ага. Нажрались в итоге?

— Самые хитрые да. Остальные в коричневом веществе. Но я вам скажу, тутошние отбивные нечто. И соус просто отпад!

— Тогда еще по одной?

— И перерыв. Не стоит гнать коней.

Выпили, продолжили закусывать и разговаривать. Люди за столом собрались непростые и было чем обменяться в «процессе».

— Значит, Суслов, сука, закусил удила? Стоило, Толян, так обострять?

— Ага, часть проектов зарублена на корню как чуждые советской идеологии, наш клуб разгоняют. Куда еще дальше?

— Еще нет. Гришин заступился.

— Да ладно? Ему это зачем?

— Ильичу потрафить. Он информацию из будущего хорошенько прокачал. Дядя не дурак, начал искать союзников. Не хочет уходить на взлете поломанной птицей.

Семен задумчиво протянул:

— Москва всегда была сложным городом. Но всегда ключевым. Даже Наполеон в итоге зубы обломал.

— Вот именно!

— А ваши эти международные передачи?

— Суслов хотел прикрыть, но не дали. Как потом народу объяснишь, что такую популярную и правильно идеологически передачу похерили? Будут понемногу менять формат на соцстраны.

— И то верно! Толик, а дальше что?

Мерзликин хитро улыбнулся:

— Я своего добился. Показал всем в Политбюро жутчайший маразм Суслова. Что дядя не лечится и не учится. Ну и вскрыл заодно тех, кто за ним готов пойти. В ЦК такой жуткий покров сорвался! Там, — Мерзликин показал вилкой наверх, — по ходу дела после их пердежа крепко задумались. Они же как считали: топнут ножкой и все тут же засуетятся. Ан нет! Систему по хлопку не переделаешь. Нужна тяжелая и длительная работа. С корчеванием и сжиганием сорняков.

— Считаешь, что Ильич пойдет на смену приоритетов?

— Не хочет, но придется. Обновленцы на него крепко давят. Слишком уж Суслик по всем проехался. Мутит в ЦК, трясет своими ручками на трибуне, маразм из него так и прет. А какую чушь несет! У меня уши вянут. И своей классовой ненависти к будущим буржуям не скрывает. А это толстый намек на тонкие обстоятельства.