Пропагандист (СИ) - Коруд Ал

Вот с таким непростым человеком от власти Анатолию сейчас предстояло столкнуться. Но ему отчего-то нисколечко не было страшно.

Это оказались вовсе не слухи. В кабинете Суслов поддерживался особый микроклимат. Было жарко неимоверно. Михаил Андреевич сидел за столом ровно и рассматривал гостя, как ученый неведомую букашку. Но на Анатолия такой взгляд не действовал. Он спокойно поздоровался и неспешно сел на приставной стул. Суслов на правах хозяева начал:

— О чем говорить будем, Анатолий Иванович?

— О делах наших грешных, Михаил Андреевич. Вы что хотели от меня? Леонид Ильич бубнить устал: Съезди к товарищу Суслову и съезди. И вот я тут.

Суслов уголками губ показал, что началом разговора недоволен.

— Проблема у нас имеется, товарищ Мерзликин. Внезапно кто-то возомнил себя мудрым идеологом. Сбивает с пути истинного советский народ.

Анатолий раскрыл от удивления рот. Этот сухарь умеет в сарказм? Или это серьезно?

— Никогда себя идеологом не считал, а занимаюсь чисто пропагандой. Советского, между прочим, образа жизни.

Суслов снял очки, достал платок и близоруко взирал на гостя:

— Видел я ваши передачи. Не по-нашему сделаны, пошловато и… излишне откровенно.

— Но зрителю же понравилось! И отклики, заметьте, правильные.

— Только поэтому они остались в телевизионной сетке.

«Шах и мат!»

— Как скажете. Мое дело продвигать новшества.

— Вот в этом вы весь. Пропихнуть в нашу жизнь ваше…капиталистическое.

— Но оно работает! Доказало собственную эффективность.

Суслов склонил голову вбок:

— А нужен ли нам такой не социалистически невыверенный подход? Он разлагает общество и народ. Это вы там в будущем привыкли…- секретарь ЦК покрутил замысловато рукой, — мы же проще живем.

— Но скоро все будет иначе, Михаил Андреевич. Надо держать руку на пульсе времени. В противном случае молодежь упустим и пойдут они прямо в логово нашего идеологического врага.

Суслов соединил пальцы в замок:

— Хотите сказать, что мы ретрограды?

Мерзликин замер:

— Почему нет? Время в двадцатом веке неимоверно спрессовано. Сами вспомните былое. В начале столетия ведь не было ни радио, ни аэропланов. А сейчас ЭВМ, ракеты в космосе, пластик, фармацевтика и микробиология.

— Вы не забывайтесь, дорогой товарищ, с кем разговариваете.

— А я помню. Отлично помню, Михаил Андреевич, чем это все закончилось. Из нашего будущего Нафталином, гонкой на лафетах и крахом державы. Думаете, нам там не тошно было?

Суслов откинулся в кресле, крыть ему было нечем. Его глаза лихорадочно забегали.

— И что вы предлагаете?

Этого вопроса Мерзликин ждал. Он развел руками:

— Не знаю!

Михаил Андреевич оторопел. Видимо, готовился к другому. Что наглый попаданец начнет его поучать.

— Как это? Критикуете, но не знаете.

— Мы в курсе, что точно делать не стоит! В первую очередь распространять такую хтонь, как советская пропаганда. Машина давно заржавела и ей пора на свалку.

— Но что взамен⁈

Анатолий выдал заготовку:

— Надо думать вместе, решать сообща. Это важнейшая задача для партии и ЦК в частности.

Лицо Суслова скривилось:

— Тогда зачем вы, ненавидя меня, посоветовали Леониду Ильичу оставить на этом посту? Издеваетесь?

В первый раз голос секретаря ЦК сорвался. Мерзликин нарочито спокойно ответил:

— С чего это вы решили, что я вас ненавижу? В свое время вы были на месте. Сейчас же… Вы, Михаил Андреевич, догматик. Жуткий догматик. Не обижайтесь, пожалуйста. Иным вырасти в таких исторических условиях было невозможно. Но тем, кто начнет заново выстраивать более подходящую для новой эпохи коммунистическую идеологию, будет необходимо от чего-то отталкиваться. Некий постоянный маркер, на который им следует ориентироваться…

Суслов неимоверно удивился. Да так, что застыл в кресле. Он прочистил горло и потянулся к графину.

— Ну, знаете…

— Извините, но разговор был нужен не только нам обоим. И я честно ответил на ваши вопросы. Ничего не утаивая. Мне важнее интересы СССР, чем отдельных пусть и заслуженных личностей.

Михаил Андреевич внимательно глянул на молодого нахала. Вернее, не молодого, но нахала. Голос был тих.

— Не врешь! Спасибо за честность.

— Вам нельзя врать.

По глазам было заметно, что слова попаданца оценили. Только вот в какую сторону?

— Тогда как планируете работать?

— Я? Не планирую. Идеология — труд коллективный. Я же буду продвигать интересы партии и народа. В том русле, в каком укажут руководящие товарищи.

Секретарь ЦК КПСС крякнул. Вот это заход!

— То есть вы творить будете собственную хтонь?

Анатолий еле удержался, чтобы не улыбнуться. А товарищу Суслову пальцы в рот не клади. Очень умный мужик!

— Вот тут вы нас и поправите. Я ведь не исключаю ухода в неправильное направление. Это же на самом деле огромная проблема. Сами вспомните, сколько в партии было фракций.

Секретарь ЦК задумался, затем буркнул.

— Я вас понял. И больше задерживать не буду.

Анатолий уже в коридоре понял, что рубашка буквально прилипла к спине. Еще бы, в открытую хамить второму человеку в стране! И в будущем такое не прокатывает. Тот снулый вождь славился жуткой злопамятностью. Многие из его подручных тоже. Но здесь вроде пронесло. А?

Суслов некоторое время сидел за столом молча, затем взорвался:

— Щенок!

Он взял трубку и попросил:

— Мне два чая с сушками и вареньем. И Черненко пусть зайдет.

Михаил Андреевич некоторое время сидел молча, затем выдавил:

— Но каков хитрец! Хорошо у них там дело поставлено. Кадровая работа ведется. И ведь перевербовать не получится. А жаль. Талантливый щенок.

Дверь открылась:

— Михаил Андреевич, вызвали?

— Заходите, чай попьем. Поговорим.

Глава 29

23 февраля 1974 года. Москва. Гостиница «Россия»

— Может, зря сюда пришли? Не слишком пафосно?

Алексей Скородумов ощущал себя не в своей тарелке. Анатолий сначала поморщился, затем подмигнул Семену Ракитину и быстро разлил коньяк по рюмкам. Не нравилось ему, когда это делали предусмотрительный официант. Обслуживание в гостинице «Россия» было на высоте. Он скользнул взглядом по двухэтажному залу ресторана. А что? Вполне неплохо для совка разлива середины восьмидесятых. Привлекал взор оригинальный потолок, в виде сот, куда были вставлены светильники. Много пространства, вмещающее немалое количество народа. Свободных мест в зале не было. Вход даже по блату обошелся им в червонец.

— По мне интересный ресторанчик, — Валентин Исаев, как говорили в будущем, пребывал «на позитиве» и с охоткой взял рюмочку тонкого богемского стекла в руки. — Вы знаете, что именно в этом зале снимали «Мимино»?

— Это там, где усатый грузин с армянином вытанцовывали?

— Ага. И сейчас гостей с юга хватает. Место больно престижное.

— Ладно вам! — махнул рукой Семен. — Пусть победит дружба народов!

— Но пить мы сегодня будем за другое! — голос Анатолия торжественно зазвенел. — За День Советской армии, товарищи!

Все махнули по одной и начали неспешно закусывать. Салаты, нарезки овощная и мясная украшали их скромный столик.

— Салат «Столичный»! — усмехнулся Валентин. — Тот же Оливье.

— Если рассматривать с правильной точки зрения, то в этом виде его придумал како-то советский повар, заменив в традиционном Оливье часть ингредиентов на те, что попроще. Рябчиков на курицу, каперсы на горошек. Стало демократичней и моментально разошлось по стране.

— Потом народ начал кидать в салат «Лучшее мясо — колбаса»?

— Лучшее враг хорошего.