Владимир Свержин - Внутренняя линия
На площадке широкой лестницы перед императорским дворцом расторопные слуги водрузили золотой, усеянный множеством шелковых подушек, трон, на котором, встречая победителей, горделиво восседал Чун — Джень — Желтый император. Глядя на повелителя великой страны, кто бы сейчас осмелился сказать, что два с половиной века тому назад его
предок — крестьянский сирота — по милости настоятеля одного из монастырей облачился в оранжевое одеяние монаха, чтобы собирать милостыню для обители. Сейчас на государе не сверкало золотом лишь то, что блистало и переливалось драгоценными каменьями.
Командир телохранителей поднял руку, и всадники эскорта остановились, не смея переступить запретной черты. У Сань — Гуй спешился и через двор пошел к трону. Лишь Юй Лун остановил колесницу у самых ступеней. Желтый император хлопнул в ладоши и несколько мускулистых невольников, возглавляемых осанистым казначеем, вынесли и поставили у трона два тяжеленных сундука. Казначей отпер их и поднял крышки. Сияние разлилось над сокровищами.
— Это лишь небольшой дар, который я преподношу вам, о храбрейшие и могучейшие из воинов, — в знак признательности за победу над маньчжурами. Моя благодарность не будет знать границ. Конечно, по древнему обычаю, кроме этого вам принадлежит десятая часть всех трофеев и право сделать выбор сразу после меня. Также я дарю вам треть маньчжурского полона — судите и милуйте по своему усмотрению. Если у вас есть еще какие — нибудь желания, я с радостью исполню их.
Повелитель Китая глянул на командующего, затем перевел взгляд на Юй Луна:
— Я жду твоих слов, мой друг.
— Владыка Поднебесной, государь — надежа! Я недостоин всех этих богатств. Ни в великом сражении, ни в малом бою, ни даже в схватке грудь в грудь — ни разу я не выехал во чисто поле, саблей не махнул на пути ворога. Точно вызолоченный столб, стоял в стороне, и даже когда гибли воины стражи моей, мне в сечу ворваться не дозволялось.
— Юй Лун, — владыка Поднебесной покачал головой, — то, что было по силам моим воинам, они совершили под мудрым командованием у Сань — Гуя. Твое же присутствие знаменовало победу. Ты сделал для нее не меньше, а даже больше всех моих людей, вместе взятых. Не отвергай предложенные
сокровища! Скажи еще, что ты желаешь, дабы мог я тебя наградить на славу!
— Я желаю вернуться домой!
Император изобразил огорчение на лице:
— Зачем, Юй Лун? Разве там, в далеком северном краю твой дом? Разве там ты удостоен славы и почета большего, чем здесь? Скажи, что влечет тебя вдаль? Белый царь хотел торговать со мной, и я дал ему самые выгодные права и условия для торговли. Если ты скучаешь по друзьям — скажи: я велю написать Белому царю, чтобы он прислал их. Если там, далеко за Серединным хребтом, у тебя осталась женщина, я сделаю так, что повелитель московитов пришлет сюда и ее. А хочешь, можешь выбрать любую из здешних красавиц или десять, или сколько тебе будет нужно. Каждая будет рада взойти с тобой на ложе. Скажи только.
— Нет.
Насурьмленные брови императора чуть дрогнули:
— Что ж, пойдем со мной, Юй Лун. То, о чем мы говорим, не следует знать посторонним. — Он поманил к себе одного из евнухов, что — то шепнул ему, пересел с трона на крытые балдахином носилки и, оставив стоящую во дворе процессию ждать, направился во внутренние покои дворца.
Стражники закрыли за владыкой и могущественным Юй Луном тяжелые бронзовые двери и заслонили их собой, готовые убить любого, кто осмелится приблизиться.
— Скажи начистоту, мой драгоценный друг, — начал император, — разве тебе плохо здесь?
— Чего уж… Почета и славы тут с избытком. Богатства — и за год не счесть. Но только пойми — там я сам по себе. Бывало, что на удачу рассчитывал, но все более — на удаль свою, на руку крепкую, на ловкость и ратное умение. А в твоих землях» что ж? Ни дать ни взять — икона ходячая.
— Юй Лун, ты слишком драгоценен, чтобы подвергать жизнь свою опасности. Белый царь не понимает этого, но мы… — Он взял с сервированного лакового столика расписную фарфоровую чашечку с ароматным напитком. — Утоли жажду. Путь был долгим. Как у вас говорят, здрав будь!
Федор Згурский поднял чашу, сделал пару глотков и почувствовал, как Желтый император и комната в дорогом убранстве начинают расплываться.
— Опоил! — выдохнул он, пытаясь выхватить саблю. Но руки обвисли, точно у набитой тряпками куклы.
— Ты сейчас уснешь, Юй Лун, — продолжал Чун — Джень. — Напиток не опасен для тебя. Ты уснешь и проспишь целый день. Затем проснешься, мучимый жаждой. Этот волшебный подарок макового цветка дает возможность нашим мудрецам, умеющим заговаривать сны, рассказать, что здесь — твоя настоящая родина, и ты нужен ей, необходим. И пока не поймешь этого, Юй Лун, день за днем станешь утолять жажду этим напитком. Но лучше, если уразумеешь это скоро.
Он вновь хлопнул в ладоши, из — за украшенных павлинами шелковых занавесей беззвучно появились могучие императорские телохранители.
— Отнесите Юй Луна в его дворец! И пусть без моего личного повеления никто не войдет в его покои!
Он развернулся, теряя интерес к происходящему, открыл дверь и вышел на широкую площадку дворцовой лестницы.
— Огласите всем, что Хранитель Пяти царств остается с нами!
Юй Лун лежал в своей постели, и жидкобородый сановник, в расшитом одеянии, сидел у его изголовья, втолковывая напевным голосом:
— Ты плоть от плоти и кровь от крови…
Мир плыл вокруг Федора Згурского, ему казалось, что видит он все ясно, слышит и ощущает, вот только не может двинуться, как будто живой лежит на дне реки, и речные волны, сменяя друг друга, катятся в неведомую даль.
— Ничто для тебя не имеет цены, — слышал он сквозь эту «воду». — Только судьба Поднебесной и ее великого правителя…
Яркие картины, невесть откуда взявшиеся, точно цветные рыбки, плавали вокруг. То вдруг древний город, красавица, провожаемая толпой плакальщиков, и сам он на коне, с копьем в руках гонит жеребца к пещере, в которой поджидает красавицу страшный дракон. То вдруг картинка исчезает, и уже не понять — витязь ли он или огнедышащее чудовище. И будто схватка, но, только на душе спокойно и радостно, как не бывает в бою.
А затем — новая сцена: могучие стены Бейджина, град стрел сыплется на атакующих, и будто бы он ведет горстку храбрецов на штурм неприступных ворот. А стрелы падают густо, и воздух наполнен их шелестом, точно майская ночь — песнею цикад. Его воины падают и падают, и нет другой защиты, кроме как за железным щитом диковинного вида пушки. И чувствует он, как закипает все внутри, безнадежная ярость собирается в ком, такой осязаемый и плотный, что и потрогать можно, когда б ни страх ожечься. Был этот шар с двенадцатифунтовое ядро, вот стал с головку от булавы, с кулак… И вдруг — точно на выдохе сжатая едва ли не в горошину ярость вырывается из его груди, и в следующий миг ворота разлетаются в щепы, сгорает в дым древесина, плавятся бронзовые накладки, стекают железным дождем стальные запоры.
«Когда Юй Луну не отворяют ворота, он открывает их пламенем», — молнией блеснула оброненная когда — то фраза одного из царедворцев, но времени обдумать ее не было. Выхватив саблю, Юй Лун вел за собой в бой остатки своего войска в странных, не защищающих от стрел нарядах с непонятным оружием в руках — то ли мушкетами, то ли копьями.
Потом вдруг все исчезло, и он увидел склоненное лицо Лун Вана.
— Ты как всегда добился своего, мой неистовый внук, и сам загнал себя в западню. Что ж, доволен ли ты?
Федор Згурский разомкнул уста, чтобы ответить, но слова точно не желали покидать его грудь.
— Можешь не отвечать, я вижу. Каждый день преподносит свой урок, но вот учиться или не учиться — воля рожденного в поднебесном мире. Время понять, чему научился ты. Знаешь ли теперь, где дом твой?
Згурский вновь зашевелил губами.
— Он что — то говорит? — властно раздалось над ним.
— Да, о повелитель. Он молвил «там», но, увы, мне неведомо, что сие означает.
— Ты что же, по сей день считаешь, что дом твой в Москве? Из — за чего? Из — за какой — то смертной женщины? Совсем как в тот раз.
Помнишь, когда ты стал из дракона воином, чтобы завоевать никчемную принцессу? Помнишь ведь, как ты сражался сам с собой в пещере? Это было забавно.
— Мой дом там, — уже громко и уверенно заявил воевода. —
|Там суженая моя и дети мои. Там сердце мое.
— Что он говорит?
— Он шевелит губами. Мы не в силах разобрать его речей, — огорченно вздохнул заклинатель снов.
— Нельзя быть таким упрямцем, Юй Лун, — покачал головой его собеседник. — Впрочем, Луны — все упрямцы. Но ведь это твой путь — ты должен пройти его. И что бы ты ни делал, ты снова будешь возвращаться на него.
— Я вернусь домой, — жестко, не допуская противоречий, объявил Федор Згурский.
