Борис Сапожников - Большая игра
– Прошу милости у тебя, о сын Великого кагана! – выпалил, не поднимая головы, человек с подковой на шее. – Не имел твой раб и в мыслях не доверять тебе! Владей им и всеми прочими рабами своими, что носят подковы на шее, и их рабами и слугами. Плоть наша и души наши твоими были и твоими пребудут вовеки!
– Вели ему встать и назвать свое имя, – сказал я Дорчжи так тихо, чтобы услышать меня смог только он.
– Встань и назовись, – коротко бросил парень, убирая пайцзу обратно под одежду.
– Твоего раба, носящего подкову, зовут Туменбаатар, – представился человек с подковой на шее. Он также поднялся на ноги и спрятал свой странный амулет за пазуху. – Что ты хочешь приказать ему? Твоя воля для него закон, превыше всякой иной, как и для его рабов и слуг, и для всех, носящих подковы, и их рабов и слуг.
– Отлично, – решил вступить в игру я. – Мое имя Иван, и я наставник и командир этого юноши по имени Дорчжи. Он призвал вас сюда по моей просьбе.
– Наставник сына Великого кагана, внука Тенгри, свят для нас, – заверил меня Туменбаатар, отвесив поклон, пускай и не такой глубокий, как первый, которым он наградил Дорчжи. – И твоя воля для нас – это воля внука Тенгри.
– Давайте сядем, и я все расскажу вам по порядку, – сказал я, – и да, пускай эти двое встанут, неудобно как-то разговаривать, когда у тебя под ногами валяются два человека.
Туменбаатар бросил и не думавшим подниматься с пола воину и человеку в грязном халате пару слов, и они встали. Однако глаза поднимать на Дорчжи не смели, изучая его украдкой, короткими взглядами, кидаемыми как бы исподволь.
– Я капитан команды игроков, в которую входит и Дорчжи, – начал я, усевшись на стуле напротив Туменбаатара, – и мы примем участие в играх в честь восшествия на престол эмира Музаффара. Но я знаю, что против моей команды уже плетутся интриги и в центре их некий полковник Флэшмен. Он явно попытается повлиять на визиря Сохрэба, который ведает играми.
– Все это известно мне, – кивнул Туменбаатар, со мной он держался куда с большим достоинством и не думая раболепствовать, как перед Дорчжи. – И также я знаю, что игры начнутся после первой молитвы, когда солнце поднимется на высоту копья. Об этом глашатаи эмира объявят завтра на рассвете, до первой молитвы.
Что ж, хорошая новость. У меня есть еще один день для тренировок, хотя я был уверен, что потрачу его вовсе не на них.
– Еще мне известно, что переодетый таджиком к визирю Сохрэбу прошлой ночью приходил британец. Они надолго заперлись в комнате, которую гость покинул довольный, будто кот, сметаны объевшийся, но без увесистой сумки, с которой пришел. Настроение же визиря было куда хуже. Он был в гневе, ударил любимую жену и не отправился в гарем. Вместо этого велел рабам принести в его комнату кальян и несколько кувшинов хмельного и не покидал ее до самого рассвета.
– Странное дело, – покачал головой я, – если британец подкупил Сохрэба, то отчего он пришел в ярость после его ухода? Ему что же, заплатили меньше, чем он рассчитывал?
– Визирь эмира – не алчный мелкий чиновник, желающий хапнуть побольше, – возразил мне Туменбаатар. – Сохрэб – отпрыск древнего рода, его предки веками служили правителям Бухары верой и правдой. Но Сохрэб всегда слишком тяготел к бритцам, привечая у себя агентов их Компании из Афганистана и Индии, и ему весьма не по душе, что Музаффар, как и его покойный отец, смотрит в сторону России. К тому же ходят слухи, что он принимал не только агентов Компании, но и Якуб-бека, давая ему укрытие в Бухаре. Сейчас, когда Музаффар объявил Якуб-бека своим врагом, это может стать серьезной угрозой карьере Сохрэба.
– Слухами земля полнится, – пожал плечами я, – и их не всегда довольно для того, чтобы испортить карьеру эмирского визиря.
– Бритцы имели дело с самим Якуб-беком, – усмехнулся Туменбаатар, – и уж они-то точно смогут преподнести Музаффару эти слухи так, что карьера Сохрэба рухнет в одночасье. А быть может, и сам он лишится не только места у престола, но и головы. Иначе он бы просто схватил переодетого бритца и прикончил у себя в доме, а после нашли бы лишь изуродованный до неузнаваемости труп.
Значит, тут я уже опоздал – хотел сам попытаться предотвратить давление на Сохрэба, но теперь поздно предпринимать подобные попытки.
– Я так понимаю, что у вас весьма развитая сеть шпионов…
– Не шпионов, – мягко, но уверенно перебил меня Туменбаатар, – а верных людей. Сейчас их куда меньше, нежели раньше, и многие работают на нас за деньги, а не из верности, но это не делает их неверными, не равняет с теми, кто предал свою веру, продавшись лжепророку и забыв Отца-Небо.
– Верных людей, – предпочел я не обращать внимания на явную грубость. – И эти верные люди подбирались, наверное, к караван-сараю, где держат странных участников будущих игр.
– Подбирались, – не стал отрицать мой собеседник, – но его стерегут люди с черными телами и черными душами. Всех, кто пытался проникнуть в тот караван-сарай, прикончили, а головы их выставили на пиках в назидание остальным.
Что ж, кто-то весьма серьезно относится к сохранению тайны этих бойцов, что наводило меня на неприятные мысли. Однако их я решил оставить при себе.
– Я больше не буду задерживать тебя, Туменбаатар, – произнес я, вставая. – Остались ли у тебя еще дела в этом доме?
– Осталось одно, наставник внука Тенгри, – также поднявшись на ноги, поклонился мне Туменбаатар. – Я желал бы поговорить с нашим повелителем наедине, если эта просьба не оскорбит тебя.
– Не оскорбит, – покачал головой я. – Мы с командой оставим дом в вашем полном распоряжении. Скажу сразу, что спрошу у Дорчжи, о чем вы говорили, но выпытывать не стану. Мне довольно будет и того ответа, который он мне даст.
Я сделал знак команде, и мои бойцы вышли вслед за мной из дома. Людям Туменбаатара не понадобилось даже этого. Они отлично осознавали, что нужно их господину, хотя вряд ли поняли хоть слово из нашей беседы.
Простояли мы на улице достаточно долго, почти до полуночи, наверное. Воин и местный в грязном халате молчали и нарочито не глядели в нашу сторону. Мы же коротко обсудили услышанное от Туменбаатара.
– Если оправдаются худшие мои подозрения, то нам придется весьма туго на этих играх. Армас, готовь к бою дискомет, в этот раз ты выйдешь на бой с ним.
– Это оружие ведь запрещено? – удивился Армас настолько, что даже заговорил с заметным акцентом.
– В Европе – да, а здесь нет ничего запрещенного, – ответил я. – И раз уж: против нас применяют нечестную игру заранее, то я должен быть готов к ответным шагам. Конечно, если нашим врагом на арене окажется британская команда, это может несколько ухудшить положение. Однако нас все равно считают жестокими варварами, и если уж не гуннами, то их потомками точно. Это пойдет даже на пользу нашей репутации, да и если игры получатся кровавыми и жестокими, мы скорее завоюем расположение Музаффара для нашей миссии.
– Граф Игнатьев тоже не равнодушен к крови, особенно британской, – ухмыльнулся, подкрутив ус, Корень.
Но что-то мне подсказывало, что после визита Флэшмена к Сохрэбу драться мы будем вовсе не с британской командой, какими бы ни были на этот счет планы эмира.
Луна уже поднялась высоко и по небу рассыпались звезды, когда Туменбаатар вышел наконец из нашего дома. Давно уже стало достаточно зябко, мы поглядывали на спокойно стоящих местных, которым, казалось, ни жара, ни холод нипочем, а потому и сами старались не ежиться. Однако ближе к полуночи держать лицо таким образом оказалось весьма непросто.
– Я прошу простить меня за то, что заставил вас стоять на улице, – отвесил мне очередной церемонный поклон Туменбаатар. – И напоследок хотел бы предупредить о том, что тот же бритец, что ходил ночью к Сохрэбу, сговаривается о чем-то с волками.
Час от часу не легче!
Меня продрал такой озноб, что я не удержался-таки и поежился, нервно поведя плечами. Корень при этих словах оскалился, будто сам был волком.
– Но вряд ли это имеет отношение к вам, – добавил Туменбаатар, – иначе я сразу сказал бы об этом. Он пытается сговориться с ними с самого первого дня, а тогда по Бухаре ходили упорные слухи о гибели русской миссии в Черных песках.
Мне после этого осталось лишь проводить взглядом удаляющиеся спины.
Что ни говори, а мы были рады вернуться в тепло дома. Тут же подкинули несколько небольших полешек в печку, чтобы добавить еще тепла и выгнать ночной холод из тел. Корень занялся приготовлением чая, благо все нужное для этого у нас имелось.
– И о чем же вы беседовали с Туменбаатаром так долго? – спросил я у Дорчжи.
– Да много о чем, – пожал тот плечами, – а можно сказать, что и ни о чем. Ни о чем конкретном точно. Но знаешь, командир, ты прости меня, но я должен уйти. После игр, конечно, если жив останусь. Это мой народ, и здесь мой дом. Мама говорила мне, когда надевала пайцзу, что я должен найти своих или они найдут меня. А когда это произойдет, то я должен быть с ними, сколько бы добра ни увидел от русских.
