Дмитрий Дашко - Штрафники 2017. Мы будем на этой войне
Рухнув в какую-то ямку, Алексей уже с высоты своего положения быстро осмотрел открывшуюся перед ним часть нижней набережной и склона, где укрылся тот самый спаситель. Его Чечелев увидел по левую руку от себя метрах в десяти ниже.
Это был Лютый.
Радостью наполнилось сердце Алексея. Он крикнул:
— Лютый! Спасибо! Давай теперь ты, прикрою!
И дал очередь по бэтээру, ни на что особо не надеясь, так как опозеры укрылись с противоположной стороны бронемашины.
Гусев бегал не менее быстро. Оказавшись на одном уровне с Чечелевым, он прополз разделявшее их расстояние, уместился в той же ямке, что и Студент.
Они обнялись.
— Уходим! — распорядился Гусев. — Вон, смотри, бэтээр уже разворачивается. Никак решил к нам приехать по склону. А че, у него получится. Эта махина и не по такому откосу заехать сможет.
Пригибаясь, они побежали в сторону разрушенного жилого дома — в привычное укрытие. Вслед им никто не стрелял, но слышался натужный рокот двигателя БТРа. Видимо, водитель и впрямь решил заехать по откосу наверх.
Пришлось торопиться. Парни ускорили бег. В тот самый момент, когда они нырнули в черное зево подъезда, над кромкой склона показались передние колеса и днище бронемашины, резво вынырнувшей из-за откоса.
— Успели! — выдохнул Студент. — Вовремя ты появился. А я уж думал, хана мне. Вдвоем мы остались, похоже, со всего взвода.
— Да, наверное. Не за хрен собачий положил мужиков, — процедил Гусев.
— Ладно, че ты! Мы свою задачу выполнили. Кто ж знал, что основные силы откатятся так далеко. Надо как-то к ним выбираться. Я тут в теплотрассе двух баб случайно нашел. Они живут в бомбоубежище старом. Хотел там отсидеться до ночи, а потом идти, но передумал.
Чечелев рассказал эту историю, особо упирая на то, что в подземелье света нет, бабы сидят при керосинке сутками напролет. Как они еще не свихнулись от такой жизни, непонятно.
— Слушай, Леха. Надо все же темноты ждать, — вымолвил Гусев, выслушав историю с подземельем. — К бабам мы не пойдем, а идти сейчас по поверхности очень рискованно.
Все это время он смотрел в оконный проем. Перед домом метрах в ста стоял тот самый БТР. Поднявшиеся по склону солдаты укрылись за ним.
— Да, похоже, придется, — согласился Чечелев. — Эти сволочи уезжать не собираются. Что они, тут временный пост решили поставить?
— Хрен их знает, — ответил Лютый.
— Ударился больно, когда бежал, — пожаловался Алексей, потирая локти и коленки. — Вон, даже кровь выступила через куртку, — выставил он локти на обозрение Гусеву.
— Не смеши меня, — проворчал тот. — Тут куда ни глянь — лужи крови, а он свои болячки на показ выставил. И выбрось на хрен эти скальпы! У меня уже приступы бешенства случаются, когда вижу их.
— А знаешь че, Лютый, я ведь больше не хочу их снимать, — задумчиво высказался Студент.
— Да что ты! — притворно поразился Павел.
— Правда. Встретил тут знакомого. Он, прикинь, Митяя битой по башке убил. Хотел Смешного также грохнуть, но тот побежал, и остальные за ним.
Чечелев рассказал уже эту историю.
— Это Митяю за Мишку. Собаке — собачья смерть, — произнес Гусев.
— А вот смотри, скальп Заброди. — Леха показал кусочек кожи на струне.
— Студент! Ты че, в натуре, мое терпение испытываешь?! — взвился Лютый.
— Да ты не врубился. Говорю же, когда снял его, то понял вдруг, больше не хочу этого делать.
— Ну и выбрось эту хрень. Ты ж, как дебил, с ней ходишь. Сколько тебе уже говорили: и я, и другие.
— Ладно, уговорил, — произнес Студент.
Делая над собой усилие, он отцепил струну от брючного ремня и забросил свои страшные трофеи в дальний угол полутемной комнаты, освещаемой лишь из оконного проема.
Наблюдавший за его действиями Гусев усмехнулся:
— Расстаешься с этой хренью, как с богатством каким-то.
Чечелев промолчал.
Замолчал и Павел.
А потом он решился и рассказал о своей боли, терзающей его. О смерти Олеси. О том, что отрекся от Бога. Обо всем, что накипело, давно просилось вон, но не было человека, с кем можно поговорить, а теперь, так случилось, будто само выплеснулось.
— Я верю в Бога, — задумчиво произнес Студент. — Хотя в церковь я еще до войны не любил ходить. Вот не поверишь, даже отторжение какое-то было.
— Странное противоречие — в Бога веришь, а в церковь не ходишь, — заметил Лютый.
— Ничего странного. Для того чтобы верить в Бога, церковь мне не нужна, — ответил Леха. Помолчал и продолжил: — Меня очень сильно раздражает показная набожность так называемых прихожан. По моему мнению, они делятся на несколько категорий. Первая — обиженные жизнью. Вторая — те, кто ходит «на всякий случай», мало ли чего, лучше подстраховаться, лишним не будет. Третья — те, кто отдает дань моде, или как это назвать? Ну, то есть ходят в церковь только по большим церковным праздникам. Четвертая — приспособленцы, то есть служители культа. На кого не посмотришь — харя, как три моих! На таком пахать надо, а он в церкви елейным голоском или пропитым басом молитвы читает, а в перерывах бабкам мозги полощет. Эти старухи — следующая категория. Всю жизнь из-под одного мужика да под другого, а на старости лет спохватились, начали грехи замаливать.
— Что же, по-твоему, искренне верующих нет совсем? — спросил Гусев, с интересом слушая Чечелева. Таким он его не знал. Студент для него всегда был отморозком, тем не менее, вызывающим чувство уважения ввиду его бесшабашной храбрости.
— Есть, наверное, — подумав, ответил Леха. — Но их совсем мало. И все они какие-то пришибленные с точки зрения, так сказать, нормальных людей. Вообще, при слове «церковь» я вижу толпы фанатиков, рьяно рвущихся исполнять Божью волю. Они трактуют ее всяк по-своему, кому как удобнее. И если им не нравится чужая трактовка, эти агнцы Божьи готовы убить во славу Господа всякого, неугодного им.
— Да ты просто воинствующий проповедник! — усмехнулся Лютый.
— Станешь тут проповедником, — согласился Студент. — Вот скажи, зачем мы воюем? Что лично мне или тебе дает эта война, кроме реальной возможности погибнуть или, еще хуже — стать инвалидом? Только не говори мне про долг, Присягу и прочую муть. Давай по-честному.
— Я и сам задавал себе этот вопрос не раз и не два, — задумчиво отозвался Павел. — И ответы вроде как находил, но все они какие-то неубедительные, что ли. И в основном сводятся к этой самой Присяге и прочей мути, как ты это называешь. И ведь понимаю я, что херня все это, а все равно продолжаю воевать, словно зомбированный.
Я полностью согласен с тобой, что эта война и любая другая приносят только несчастья. Ни мне, ни тебе, ни тем же опозерам из простых людей война ничего не дает, кроме увечья, смерти, разрушений, потери близких, здоровья, будущего, в конце концов.
Какое может быть будущее у лежащей в руинах страны? Согласись, это верх глупости — сначала разрушить, а потом восстанавливать. И все из-за чего? Из-за непомерных амбиций кучки политиканов, не поделивших власть и финансовые потоки. У простых людей как ничего не было, так ничего и нет. А именно рядовые граждане, такие, как я и ты, несем на себе всю тяжесть не нужной нам войны. Почему у россиян в головах столько неразберихи и дурости? Я не нахожу вразумительного ответа на эти вопросы. Все какие-то причины и следствия.
Кроме сказанного, существует реальная возможность войны с китайцами. Слышал же, на Дальнем Востоке китайцы активизировались?
Студент согласно кивнул.
А Гусев продолжал свою почти исповедь:
— Опозерам сейчас нелегко приходится. С китайцами договориться сложно, а воевать на два фронта Объединенная Оппозиция не в состоянии, приходится мириться с тем, что китаезы буквально хозяйничают в тех краях.
Вот случись такое чудо, что наши подпишут мир с опозерами. Так придется уже с Китаем воевать. И опять простым людям. А попробуй, повоюй с узкоглазыми. Они шапками, на хрен, закидают, затопчут просто. Толпой по позициям пробегутся, и никакие пулеметы не помогут. Хохма хохмой, а ведь они хорошие солдаты, так что нелегко нам придется, если заваруха случится.
Помимо Китая, есть Америка, тоже мечтающая о наших нефтяных и газовых запасах. Есть еще радикальный мусульманский Восток, страдающий манией обращения всего мира в ислам. Европа уже легла под них. А мы настолько ослабили себя, что нас сейчас можно голыми руками брать. Да только они с оружием придут и начнут бошки резать. Опять воевать придется. В общем, как ни крути, а, видимо, история человечества находится на таком витке, что без войны никак не обойтись.
— Ну, да, я — воинствующий проповедник. Ты — вооруженный до зубов лектор по политологии, — усмехнулся Чечелев. — Грамотный нынче штрафник пошел.
