Владимир Шевелев - Все могло быть иначе: альтернативы в истории России
Националистическое диссидентское течение важно не столько присутствовавшим в нем духом оппозиции коммунистическому руководству, сколько тем, что в русле этого течения националистические проблемы обсуждались открыто, в официальной среде. Прежде такого не случалось вовсе либо наблюдалось в незначительной мере даже там, где отмечалась повышенная чувствительность к трубным звукам национализма. В третьем диссидентском течении сливались воедино различные потоки традиций националистского толка — религиозный, славянофильский, культурный — либо просто антикоммунистической окраски. Но самую благодатную почву для национализма создал кризис официальной идеологии. В 1961 г. в хрущевской программе партии прозвучало обещание, что через 20 лет в СССР наступит коммунизм, будет создано общество благополучия и равенства, к которому рано или поздно придет и весь мир.
Как реакция на это обещание в 1970-е гг. появляется убеждение, что коммунизм не наступит никогда ни в СССР, ни в какой иной стране. Стороннему наблюдателю подобная декларация могла показаться наивной и вообще несущественной. Но совсем по-иному это ощущалось в стране, где десятки лет работали, сражались и страдали во имя этого будущего. Ощущалась необходимость заменить устаревшую идеологию новой, чтобы дальше идти вперед.
«Пророком» этого движения был Солженицын. Писатель не сразу открыто заявил о своих убеждениях. В своих автобиографических записках он отмечал, что эти убеждения им долго держались под спудом, чтобы лучше подготовиться к выполнению «миссии», которая, по его мнению, была ему предназначена. Первоначальная концепция Солженицына отличается от позднейшей. В 60-х гг. это давало основание самым разным людям считать, что даже Солженицын, несмотря на свои оппозиционные взгляды, остается неизменно в русле социалистической ориентации, пусть только в «этической», толстовской или религиозной ее плоскости, но все-таки в рамках советской культуры в самом широком понимании этого слова. Только позднее, в 70-х гг., когда писатель решился сделать достоянием общественности свои политические идеи, обнаружилось, что Солженицын — абсолютный и непримиримый противник всякой социалистической идеи и всего революционного и послереволюционного опыта своей страны.
Солженицын снискал славу не только своими политическими идеями и талантом писателя. Его популярности немало способствовал незаурядный темперамент борца, абсолютно убежденного в своей правоте, отличающегося даже некоторым привкусом нетерпимости и фанатизма, характерным для людей его склада. Этим он завоевал симпатии и среди тех, кто вовсе не разделял его образа мыслей. Более чем кто-либо другой, Солженицын придал диссидентству характер бескомпромиссной антикоммунистической борьбы. Этим он хотел отличаться от других диссидентских течений, даже тех, как было в случае с Сахаровым и братьями Медведевыми, которые немало помогали ему в борьбе с властями.
Солженицын выступал не только врагом большевизма во всех проявлениях последнего, начиная с Ленина и дальше, не делая скидки даже для Хрущева, которому он был обязан освобождением из лагеря и публикацией своей первой книги. По его мнению, марксизм и коммунизм явились «прежде всего, результатом исторического кризиса, психологического и морального, кризиса всей культуры и всей системы мышления в мире, который начался в эпоху Возрождения и нашел свое максимальное выражение в просветителях XVIII века». По мысли Солженицына, все беды России начались с «безжалостных реформ» Петра или даже раньше, с попыток модернизации православного культа, предпринятых в XVII в. патриархом Никоном. 1917 г. с его революцией стал лишь последним и роковым шагом в пропасть.
Солженицын и Сахаров, которых «объединяло то, что оба они были жертвами репрессий», по своим политическим взглядам являлись антиподами. Солженицын и слышать не хотел ни о какой «конвергенции», поскольку для него Запад был не моделью для подражания, но примером, которого следовало избегать. Он считал, что бессильный, эгоистичный и коррумпированный западный мир не мог быть перспективным. Даже «интеллектуальная свобода» была для писателя скорее средством, нежели целью; она имела смысл, если только использовалась для достижения «высшей» цели. Для России он видел выход не в парламентской демократии и не в партиях, для него предпочтительнее была бы система «вне партий» или просто «без партий». В течение многих веков Россия жила в условиях авторитарного правления, и все было хорошо. Даже автократы «религиозных столетий» были достойны уважения, поскольку «чувствовали ответственность перед Богом и перед своей совестью». Высшим принципом должна быть «нация» — такой же живой и сложный организм, как отдельные люди, схожие между собой по своей «мистической природе», врожденной, неискусственной. Солженицын провозглашал себя врагом всякого интернационализма или космополитизма.
Диссидентское движение в СССР завоевало международное признание. В 1970 г. Солженицыну была присуждена Нобелевская премия в области литературы, в 1975 г. — Сахаров получил Нобелевскую премию мира. В 1987 г. лауреатом Нобелевской премии по литературе стал осужденный в 1964 г. за «злостное тунеядство», а затем в 1972 г. эмигрировавший в США диссидентствующий поэт Иосиф Бродский.
Диссиденты и правозащитники избрали и реализовали альтернативу — стать свободными гражданами в несвободной стране. Десятки сопротивлявшихся в 1960-е гг. превратились в сотни в 1970-е и изменили не только советскую ментальность, но и жизнь в 1980-е[219].
Так правозащитное и диссидентское движение создавало предпосылки новой общественной и нравственной ситуации. Идеи правового государства, самоценности личности; превалирование общечеловеческих ценностей над классовыми или национальными стали — задолго до перестройки — основой взглядов диссидентов. Р. Медведев утверждал, что «без этих людей, сохранивших свои прогрессивные убеждения, не был бы возможен новый идеологический поворот 1985–1990 годов».
К концу 70-х гг. диссидентское движение в СССР в основном было подавлено. Заместитель председателя КГБ генерал С. Цвигун громогласно заявил, что «маскировавшиеся под правозащитников» и «поборников демократии» антиобщественные элементы ныне разоблачены и обезврежены». Так закончилась борьба «теленка с дубом».
Однако, как показали последующие события, победа над диссидентством оказалась эфемерной. Горбачевская «перестройка» в полной мере выявила его значимость.
Оказалось, что открытая борьба нескольких сотен инакомыслящих при моральной и материальной поддержке Запада против пороков существовавшего режима власти вызывала сочувствие неизмеримо более широкого круга сограждан. Противостояние свидетельствовало о существенных противоречиях в обществе.
Политика гласности и другие перестроечные процессы изменили отношение власти к диссидентам. С получением свободы эмиграции многие из них выехали из страны, самиздатские издания стали действовать параллельно с государственными. Во второй половине 1980-х в СССР были освобождены последние отбывавшие наказание диссиденты. В декабре 1986 г. был возвращен из ссылки Сахаров. В 1989 в СССР впервые публикуется «Архипелаг ГУЛАГ». В августе 1990 г. было возвращено гражданство СССР Солженицыну, Орлову и другим бывшим диссидентам. Диссидентство как движение прекратило свое существование.
Диссиденты стремились изменить мозги людей, «разбудить» общество, а не свергать режим. Именно в этом они видели альтернативу режиму номенклатуры. Спуск государственного флага СССР 25 декабря 1991 г., если смотреть на это событие через призму диссидентства, означал, что на позиции движения перешли по существу главные силы бывшего партийного и государственного руководства. Они стали движущей силой номенклатурной революции 1991–1993 гг., которая обрушила здание «нерушимого Союза».
Уход от цензуры или «литература сопротивления»?
«Художественное слово всегда было острейшим оружием в борьбе за торжество марксизма-ленинизма, в идеологическом противоборстве двух мировых систем».
Постановление ЦК КПСС по вопросам литературы (1982).В советскую эпоху, когда проводился целенаправленный эксперимент по тотальной политизации культурной жизни, неизбежно появлялись художники, которые уходили в «альтернативный мир» и тем самым творили собственный жизненный сценарий. Так формировалась неподцензурная, «другая» литература.
Литературовед С. Волков полагает, что Россия — логоцентристская страна, поэтому на авансцене ее культурной жизни естественно оказались писатели — Лев Толстой, Максим Горький, Александр Солженицын. Ни один из этих гигантов не сумел реализовать свою программу полностью, но все трое создали свои персональные политизированные мифы, и переоценить огромную роль этих мифов в общественной жизни России — невозможно[220].
