Алексей Кулаков - Наследник (СИ)
— Господи, Иисусе Христе, Боже наш, благослави нам пищу и питие молитвами Пречистые Твоея Матере и всех святых Твоих, яко благославлен во веки веков. Аминь.
В отличие от других царских детей, наследник никогда не проговаривал трапезную молитву наскоро и кое–как — всегда четко и размеренно оглашая все положенные слова. Еще одним отличием было то, что сразу после молитвы все на краткое мгновение чувствовали Его благодать, незримою волною ласкового тепла проходящую сквозь тех, кто стоял рядом с царственным отроком.
— Кхм?..
Воспрянувший было духом кравчий исполнился весьма определенных мыслей, решив поиграть с верховой челядинкой если не словами, так хотя бы взглядами, да вот беда: смотрела она только на своего господина, причем не отвлекаясь на что–то другое. Пришлось слегка кашлянуть, в надежде, что это привлечет ее внимание. Что сказать — привлек!.. Вот только внимание это было не ее, а самого наследника: раздраженно бросив маленький нож и вилку с четырьмя зубчиками на стол, юный хозяин покоев весьма непонятно заметил:
— Бесчестие слуги пятнает и его господина. Или ты желаешь повести ее под венец?
Недоуменно вскинула голову Авдотья, удивленно переглянулись стольники, а кравчий, едва заметно побледнев, отрицательно замотал головой — в Теремном дворце уже и не осталось тех, кто бы не знал, чем именно может обернуться темнота в глазах истинного целителя. Или ложь, изреченная ему в лицо.
— Помни, кто ты есть, и кому служишь.
Промокнув краешки губ маленьким рушничком, царевич так же бросил его на стол, полностью потеряв аппетит. Мимолетный жест, наполненный удивительной властностью, и стольники с кравчим едва ли не бегом забрали полупустые блюда, не забыв напоследок согнуться в низких поклонах.
— Ты веселилась. Над чем?
Оставшись наедине со своей служанкой, Димитрий Иоаннович разительно переменился, перестав давить своим недовольством и раздражением. Правда, его взрослость и серьезность не по годам так и осталась — но она уже к ней давно привыкла.
— Узнала, как из топора кашу варить надобно.
Хмыкнув, мальчик поманил ее за собой, а дойдя до Комнаты для занятий, немного порылся в своих многочисленных записях, и протянул десяток сложенных вдвое листов.
— Сказ о попе латыньском , и работнике его Балде?..
Прочитав название, Авдотья перевела вопросительный взгляд на своего господина — а тот, слегка улыбнувшись, пообещал:
— Понравится еще больше.
Затем убрал с губ даже намек на улыбку и распорядился доставить к вечеру дюжину больших свечей, кувшин со сбитнем и ведро обычной воды. Как впоследствии оказалось, это был только первый из длинной череды сюрпризов: стоило сумеркам опуститься на Кремль, как царевич тут же кликнул стражу, коей указал перетащить большой стол от окна в самую середку Комнаты для занятий. Затем он внимательно осмотрел принесенные ей свечи, более похожие на восковые поленца в руку длиной, самолично укрепив четыре штуки по углам того самого стола. Наполнил десяток одинаковых плошек (а она–то все удивлялась — куда столько?) разноцветными чернилами, придирчиво осмотрел тот самый большой пук уже очиненных гусиных перьев, достал с верхней полки несколько гладко оструганных палочек разного размера…
— Заплети в косу.
Совсем было расстроившаяся Авдотья (мало того, что ничего не понятно, так еще и привычного удовольствия лишили!..) услышав ясное и понятное распоряжение, немного приободрилась. А в процессе исполнения оного и вовсе утешилась, ведь рано или поздно волосы придется распускать, после чего основательно расчесывать — вот тогда она и доберет свое.
— Засов.
Сходив до двери, ведущей из покоев, она послушно задвинула толстую полоску железа в специально вырубленный паз, а когда вернулась, ее господин как раз расстелил на столе самый большой кусок пергамента. Разгладил его, явно оставшись доволен качеством выделки, затем ненадолго ушел в Опочивальню, вернувшись в легких льняных портках, такой же рубахе и обутым в мягкие теплые черевички. Увязал толстую змею серебристых волос вокруг шеи, благосклонно принял ее помощь в закатывании длинных рукавов и кивнул на ждущие касания огня белые фитили больших свечей.
— Я буду рисовать подарок батюшке. Сколько — не знаю, но мешать мне нельзя, потому что буду при том творить особую молитву.
Немного подумав, хозяин покоев взял с полки свои четки, и обвил ими женскую руку:
— Поможет не уснуть.
Показав вначале на кубок, а затем и на кувшин со сбитнем, выдал последнее распоряжение:
— Чтобы был полон. И за свечами тоже следи.
Уняв целый ворох скачущих мыслей, служанка только и смогла, что напомнить юному господину что следующий день будет воскресным — а следовательно, в четыре утра ему надо будет идти на заутреню в Успенский собор.
— Успею.
Усевшись на татарский манер прямо на голый пол Комнаты, ее хозяин медленно прикрыл глаза. Чуть сдавило виски, затрепыхалось испуганной пташкой сердечко, а потом накатила приятная истома, похожая на ту, когда она возилась с длинными тяжелыми прядями своего соколика — только в этот раз она была заметно сильнее. Выпав из реальности, Авдотья смаковала это ощущение как драгоценное вино, пила и не могла напиться… Пока до нее как–то разом не дошло, что она уже довольно продолжительное время сидит с глупой улыбкой на устах — а юный господин наполняет светлицу ровным шорохом и скрипом пера, довольно уверенно что–то выводя на иссиня–белом пергаменте. Правда, сам он при этом выглядел немного непривычно: лицо странным образом расслаблено, глаза словно бы и не живые, а движения слишком уж уверенные и четкие. Будто и не рисует он, а обводит уже кем–то нарисованное!.. Тихонечко привстав для лучшего обзора, верховая челядинка кинула любопытствующий взгляд на стол, увидев занятный узор из синих ветвистых линий разной ширины, алые кружочки с мелкими надписями вокруг, обильные зеленые штрихи и редкие непонятные значки бурого цвета. Спохватившись, перевела взор на кубок, тут же заполошенно подхватившись с места, осторожно долила из кувшина сбитня, утерла небольшую лужицу, да так и осталась стоять, наблюдая, как на пустом месте Димитрий Иванович выводит крупные (по сравнению с остальными) буквы, постепенно складывающиеся в очень даже понятную надпись:
«Варяжское море».
А через несколько минут на выделанной телячьей шкуре появились еще две надписи:
«Хвалынское море» и «Русское море».
Прикрыв для пущей верности ладонью рот, и примерившись (не помешает ли?), Авдотья подшагнула поближе, пытаясь прочитать меленькую–меленькую надпись под одним из самых крупных кружочков:
«Москва».
Чуть передвинула взгляд, изо всех сил вглядываясь, и успешно сложила из отдельных буквиц новое слово–надпись:
«Спасо—Прилуцкий монастырь».
Множество точек–городов, синие нитки рек, мелкие пятнышки озер, зелень лесов — целый мир, с необычайной точностью и красотой проявляющийся на обычном куске пергамента. Понимание того, что происходит прямо на ее глазах, разом переполнило Авдотью гордостью, страхом и благоговением. Ведь с таких горних высей могут глядеть на землю тварную лишь ангелы Господни и сам Вседержитель…
Глава 13
Ширк–ширк–ширк…
Глядя на то, как тонкие руки сноровисто орудуют пестиком, разбивая–растирая куски сухой белой глины в мелкую пыль, царский аптекарь Клаузенд одобрительно покивал и задумался — спросить ли ему сейчас, чем именно занят его ученик, или немного погодить?.. Выбрав второе (ему тоже не нравилось, когда лезли с расспросами во время работы), Аренд вернулся к сортировке недавно доставленного из Риги (вернее, через ее порт) груза лекарственных трав и минералов, время от времени искоса поглядывая на царевича Димитрия. Просто удивительно, сколь сильно сей царственный отрок оказался одарен к трудной и чрезвычайно сложной науке алхимии, а так же и ее ветви -фармацевтике! То, что он учил восемь долгих лет, заучивая наизусть каждую лекцию в университете, каждый трактат, царевич впитал в себя всего за год с небольшим. И пусть десятилетний мальчик пока не очень уверенно определял часть редких ингредиентов животного происхождения, и время от времени путал некоторые последовательности действий при варке особо сложных микстур, ему уже сейчас можно было смело давать звание подмастерья. А когда наберется должного опыта и постигнет последние тонкости преподаваемой ему науки…
— Господине Клаузендь, нас до тебя не пускают!
— А ну тихо! Разорался тут, ирод царя небесного.
Приоткрытая дверь окончательно распахнулась, пропуская внутрь аптечной избы дворцового стража, затем еще одного, и только после этого показалась продувная рожа приказного дьячка. Честно говоря, голландец по сию пору удивлялся, как можно доверять денежные дела людям, у которых прямо на лице написано (причем крупными буквами), что они безбожно воруют.
