В огне (СИ) - Старый Денис

— Во Франции сто тысяч национальной гвардии! — выкрикнул разъяренный корсиканец, но все понимали…

— Если русские разбили шестьсот тысяч… То они это сделают и со ста тысячами, — Бессьер понурил голову.

Он был одним из тех, кого смогли разоблачить все еще верные Наполеону генералы. Заговор складывался слишком сумбурно и стремительно. Так что лишь один промах, когда к заговорщикам предложили присоединиться верному Бонапарту генералу Луи-Мармону, и заговор раскрылся.

Наполеон Бонапарт посмотрел на того, кто не струсил под Смоленском, кто смог отбить Авангард корпуса Витгенштейна у местечка Мир. Император, еще не веривший, что он бывший, до конца так и не понимал, что его генерал и сейчас не из-за трусости решил пойти на заговор.

Просто Бессьер очень сильно любит Францию. Любую: роялистскую, революционную, имперскую. Главное, чтобы Франция была и процветала.

И Наполеон любил свою страну, или скорее себя в этой стране. Бонапарт видел, он знал, что нужно Франции для величия. Корсиканец не сомневался, что если у него будет два года, то он сможет наладить производство нового вооружения, он переосмыслит ту войну, которую ведут русские, найдёт подходы и тактики, чтобы разбить всех этих скифов.

А вот то, что этих двух лет ему никто не даст, Наполеон не думал, с маниакальным упорством прогонял такие мысли. А потому как, если знать, что у тебя нету двух лет, что у тебя нету даже месяца, что русские будут идти по пятам, то тогда любые действия не имеют никакого значения. Они все обречены на провал.

— Но как же так, Бессьер? Ты же был со мной с самого начала? — сокрушался Наполеон, не веря в то, что глава его личной охраны, и тот предатель.

Рядом стоял Огюст Фредерик Луи Мармон, генерал-полковник и ждал только приказа от своего императора. Он оставался верен Наполеону. Может быть еще и потому сохранял верность, что Мармон успел отправить свой обоз с награбленным домой, во Францию. И очень хотел воспользоваться богатствами. А при ком другом, кто придет на смену Бонапарту, наверняка, потребуют награбленное вернуть.

— Прикажите, мессир, я его убью! — решительно сказал Мармон.

Наполеон же вышел из палатки, сел рядом с ней на сырую и промерзлую негостеприимную землю и закрыл руками голову. И никто не знал, что с такой ситуации делать. Полчаса… Час… такого сидения. Император поднялся, обратился к одному из поляков:

— Мсье Потоцкий, вы со мной?

— Да, мой император! — не раздумывая ответил польский полковник.

Потоцкому и деваться некуда. Он был бы готов бежать и прихватить с собой французского императора. Именно так, всего-то прихватить с собой императора, ибо полковник собирался бежать и самостоятельно.

Полякам оставаться в белорусских землях, путь это и бывшее Литовское княжество, смерти подобно. Придя сюда, вернувшись, польские солдаты немало натворили такого, за что русские будут жечь польские города, а самих польских воинов сажать на кол. Так что бежать… Далеко, уж явно дальше Польши.

— Увезите меня отсюда! — приказал Бонапарт.

— Мессир, что делать с Бессьером? — попытался уточнить генерал-полковник Мармон.

— Оставьте его! Если меня не станет, трусливой Франции нужны будут трусливые маршалы! — ответил Наполеон, быстро усаживаясь в поданную карету.

Там, внутри транспортного средства, уже было все необходимое для бегства. И капральский мундир, что оденет бегущий император и немного денег, самые важные документы.

Наполеон лишь на ступеньках кареты отдал приказ не трогать никого из бунтовщиков. Их смерти, как думал еще на что-то надеявшийся Бонапарт, ничего хорошего не дадут. Генералы и маршалы имели определенный вес в войсках и как бы не произошло еще чего хуже и уже армия, сейчас претерпевавшая лишения, не взбунтовалась. Итак иностранцы ропщут, становятся отдельными лагерями и рогатки против французов выставляют, к себе не пускают.

* * *

— Прошка, что там? — просил Матвей Иванович Платов.

— Так и не видно! — отвечал денщик атамана.

— Эх, ты, бесова душа! На что на дерево залез тогда, что невидно? — сокрушался Платов, у которого от усталости уже начинался дергаться глаз.

Матвей Иванович плохо спит, мало ест, но что горше всего, так и не пьет. Все мысли только об одном — поймать супостата корсиканского. Атаман слышал, как смеются солдаты, да шепчутся казаки, что Платов пьяный был, потому с коня упал, а Наполеона упустил. Матвей Иванович бил одного плетью за такие слова. Но всех же не накажешь, тут нужно доказать, что не так все было. А лучшее доказательство — это взять-таки Бонапарта за жабры, да представить русскому обчеству.

Вот этим он и занимался.

— Карета отъехала, Матвей Иванович! — выкрикнул Прохор, казачок, дальний родственник, которого Платов решил подержать возле себя, да уму разуму научить.

— Знать бы кто в карете. А только выдадим себя, — с досадой сказал Платов.

— Матвей Иванович, так с каретой сопровождение идет. Даже цельные полковники и генералы скачут рядом конно, — не прекращая смотреть в зрительную трубу, выкрикивал Прохор.

— Всем приготовится! — возбужденно выкрикнул Платов и пригнулся.

Громко ведет себя. Отряд из пяти сотен самых-самых донских казаков находился в лесу, но не так и далеко, может в двух верстах от поля, где начинался французский лагерь, уходящий далеко за горизонт. Место было низинное, и тут звуки распространяются далеко.

Но слишком возбужденным пребывал атаман. Он уже как больше двух недель только и занимался тем, что выискивал подходы, как взять Наполеона. Боялся Платов, что сперанские стрелки успеют раньше. Встречали казаки своих соперников в нелегком деле охоты на Наполеона. Встреча была радостная, но дух соперничества витал на лесной поляне, где совместно обедали стрелки и казаки.

Сотня польских уланов показалась на дороге, возле которой и был отряд Платова. Авангард сопровождения. Сердце атамана забилось чаще. Теперь он уже был уверен в том, что сам Наполеон пожаловал.

— Удирает, гад! — прошипел себе под нос Платов, поглаживая резвую кобылу по шее, успокаивая животное.

И вот уже проскакали передовой отряд уланов, посреди засады оказалась карета.

— Огонь! — прокричал на разрыв голосовых связок Платов.

— Бах-ба-бах! Бах! — гремели винтовочные выстрелы, немного заглушаемые карронадами.

Пушки разместили на одной из сторон от дороги, на земле, замаскировав в кустах. Эти орудия предполагалось бросить тут же. Нисколько не жалко, если только в руках казаков будет корсиканец. Передовой отряд поляков смело, словно косой траву. А два десятка казаков с винтовками, спешно добивали выживших, или раненых.

Примерно такая же картина была и с арьергардом беглого француза. Только там больше было французских офицеров, ну и полсотни кирасир. И многие уже лежали без движений на земле, часто прижатые своими же умирающими лошадями.

— Вперед! — закричал Платов, и рванул из-за кустов к дороге.

— Ура! — с криком, улюлюканьем, с револьверами в руках, выскакивали казаки из леса.

— Бах-ба-бах! — звучали выстрелы.

Раненые французы, даже те, кто был прижат своим же конем, умудрялись доставать пистолеты и даже револьверы и разряжать в сторону казаков. Две пули просвистели в опасной близости от атамана, но он не обратил внимания на них.

Вот она — карета…

Дверцы экипажа распахнулись и в проеме показались две руки одного человека, державшие два револьвера.

— Бах-ба-бах! — стрелял пассажир кареты.

И, гад такой, попал-таки в двух казаков, которые смогли чуточку, но вырваться вперед атамана, прикрыв Платова. Сам Матвей Иванович приказывал по карете не стрелять, сам же и нарушил свой приказ, когда трижды выстрелил в того, кто продолжал выцеливать заходящих на карету со всех сторон казаков.

Тело генерал-полковника Мармона свалилось под колеса кареты. А Платов мысленно перекрестился. Не Наполеона он убил…

— Не стреляйте! Я император Франции! — прокричали из кареты и невысокого роста лысоватый и носатый француз стал выходить из своего экипажа.