Татьяна Апраксина - Башня вавилонская
Значит, в чистой зоне били посуду. И собираются бить еще. И девочка Анечка прижала нос к земле и распустила уши по ветру — собирается, если что, нас эвакуировать. Как ценный груз. Интересно, понимает ли она, что из зоны обстрела убирали в первую очередь именно ее?
— Они сначала не дают ему действовать, а потом спрашивают, почему он не вмешался.
Ох, как это звучит. Шварц прав, и Камински была права. Максим все-таки мужчина, и начальство его тоже, это чуть-чуть снижает накал страстей, а тут… вот это все-таки у нее настоящее, в отличие от пламенных взоров в сторону Анаит.
И сразу сложилась, оформилась в цельнолитое яростное существо.
Нет, не все в новгородском филиале было плохо. Девочка слышит что-то в наушнике, слышит — дернулись, расширяясь, зрачки, ушел в сторону уголок рта — но на движении машины это не сказалось.
— У нас новости? — спрашивает Дьердь, дождавшись конца сообщения.
— Да. Мне звонил… соученик. Только что служба безопасности попыталась арестовать господина декана Шварца. За «проникновение с нелицензионным биоматериалом» и хулиганство.
* * *Неожиданный маневр вертихвостки Ани не отбил у Одуванчика аппетита; такие проявления чувствительности ему не были свойственны. Есть возможность набить брюхо — набивай, не выделывайся, только так, чтоб на месте не заснуть. Человек предполагает, а Бог посмеивается.
Что ж, леди с дилижанса — кобыле легче, как говорят наши новые северные союзники, если верить нашему новгородскому другу. А мы с Джастиной и всей компанией пойдем обедать и бедствие это обсуждать; странно — но успел соскучиться по всем, даже по Сфорца.
Пять, семь, десять минут никто не выходил. Он не выдержал, свернул в ближайшую переговорную, сейчас, естественно, пустую, и включил камеру из зала — а там… Содом и Гоморра явно были местечками потише, чем зал заседаний. Потому что внутренняя охрана здания пытается арестовать Шварца, да Монтефельтро скандалит от всей души, и остальные корпоранты подвякивают, и кто-то орет — мол, провокация.
Очень на то похоже.
Деметрио отступил, пока и его не загребли и пошел себе, независимо посвистывая. Черт его знает, что это такое, но самому лезть в силки смысла нет. Ткнулся в телефон — у Эулалио номер отключен. Оставил сообщение. Джастине звонить не стал, она, кажется, рядом с мужем стояла.
Спустился вниз, в кафе — и хмыкнул. Повезло. Вот он, сеньор Трастамара де Кордуба во всей красе. Один, в зоне для некурящих. Это и к лучшему. Хотя на столике два стакана, ну и черт с ней, со стрекозой… может, они вообще дольше знакомы, в конце концов?
Хорошо провел время? Хорошо. Вот и хватит с тебя.
Опять же, дела наверху серьезные, а неожиданные коалиции — наше сильное место.
Деметрио решительно ринулся вперед — видимо, резче, чем надо. В углу шевельнулась серая тень, а богатенький Фелипе вскинул руку с выставленным указательным пальцем. Без слов понятно, команда охране «Я сам». Парень не трус, уже неплохо.
Кладет руки на стол, готов встать и выйти, если понадобится.
— Привет, союзник! — усмехнулся Одуванчик, плюхнулся на стул и сходу перешел на говорок западного побережья. — Слушай, мне тут мой новгородский дружок что рассказал. Приходит старенький профессор к ним на лекцию, смотрит на студентов и говорит: вот в ваши годы мы с другом познакомились с девушкой. Она предпочла его. И остался я с носом… а друг мой — без носа. Запишите тему лекции: «Сифилис и другие венерические заболевания».
Трастамара приподнял бровь, обдумал, расплылся в улыбке.
— Твой новгородский приятель пошляк и циник, так ему и передай. Но с носом остались мы оба — а без носа останется разве что… — он показал глазами на потолок, — святой отец.
— То есть? — опешил Деметрио.
— Сеньорита покинула меня, не дослушав ответ на собственные вопросы, потому что ей позвонил начальник и дал другое задание. Гореть мне в Аду, если она не забыла про меня раньше, чем встала со стула, на котором ты сидишь.
Синдром заложника, говорите. Может, и синдром. Может, и заложника. Может, у них и правда привычка такая насчет начальства. Но начальству потом при случае нужно будет… сказать. Доходчиво.
На прозрачном столе мутное влажное пятно — стакан поставили мимо аккуратной резной деревянной корзиночки. А у Фелипе взгляд тускловат даже для несчастного влюбленного.
— Скажи, союзничек — тебе твою службу безопасности в три шеи гнать надо или можно подождать пока? — Знает уже или не знает.
— Это меня гнать надо, — улыбается Трастамара. — Не понимаю, куда рулить. Раньше я бы прессу первым делом туда свистнул, а теперь? И посмотри, там же куча народу, все при связи — и ни одного журналиста пока не набежало.
Значит, сами, совсем сами, мы не умеем. Или в колее следом, или по той же колее — навстречу. Главное, чтобы был план, а там его можно и нарушить. Вот без колеи, без плана, без старших — стра-ашно. И не скажешь ведь — «парень, ты тут вроде бы свой — а я первый раз». Ну что, как в каледонской сказке говорится: идешь в горы, бери с собой слабого. Будешь его спасать — и сам выберешься.
— Если сейчас и прессу, то мы эту богадельню, наверное, спалим все-таки. Хотим ли мы этого? По большому счету, так терять нечего, кроме геморроя. Вытащить бы своих, да и гори оно огнем, не сгорит все едино. Но дороговато выходит, а? — Деметрио смотрит в стол, думает вслух.
— Дороговато. Сейчас у всех тех, кто в Терранове от наших, есть куда отступать. Они поэтому и рисковать могут. А все на карту поставить… может Сфорца, могу я, может Рейн еще… да я и за себя-то не поручусь. Как я понимаю, у меня сеньорита как раз и хотела узнать, как далеко я согласен зайти. И в самом лучшем случае, даже с Винландом все медленнее пойдет, намного. В худшем — встанет, как есть. Это если о вас говорить. Ну а здесь…
А здесь в худшем будет смута, думает Деметрио. А они к этому не готовы. И не мне бы их жалеть… но когда не жалеешь, ничего хорошего не выходит, бывали, знаем.
— И что ты сказал?
— Что и плыть необходимо, и жить обязательно.
— Ка-ак вы мне надоели со своими намеками! — шипит Одуванчик. — Ты мне прямо повтори, что ответил.
— Но я именно так и сказал. Я думаю, он поймет. Я не хочу крови. Здесь был мой дом, почти здесь, близко.
— Значит, прессу отменить. Бери охрану. Пойдем посмотрим.
Хорошо, что они не позвали журналистов. Но жалко. Но хорошо. Знакомый голос был слышен даже в коридоре.
— Вы вообще читали, что у вас в фойе написано? На граните, красненьком таком? Такие каменные таблицы? Вы вообще знаете, что МСУ является юридически правопреемником Ромской республики? И что соответственно в помещения Совета могут быть внесены, ввезены или иным образом доставлены любые трофеи и свидетельства отправления правосудия, если действие не является несчастливым по ритуальным причинам… за полетом птиц наблюдали? С сивиллиными книгами сверялись? Нет? Значит, ритуальных причин у вас не имеется.
— Но…
— И юридических тоже!
Госпожа ФицДжеральд парит над охраной как медуза во всех смыслах слова. В кои-то веки достается посторонним.
Вот у кого Васкес научился источники и прецеденты искать. Покажи альбийцу закон… ага, и покажи франконцу власть, которая пытается сказать о себе «я». Вот закон в альбийском толковании защищает франконца, холостящего богомерзкую власть, от попыток власти сохранить себя в целости. Картина. Даже карикатура. Ветеринарная.
— Ибо опасным биоматериалом в соответствии со статьей 86.3.а Таможенного кодекса являются необработанные или обработанные ткани или иные части организма или целые организмы, каковые, будучи естественным образом извлечены из упаковки, могут стать источником биоконтаминации… Эта голова залита пластиком. Небьющимся. Естественным образом ее оттуда можно извлечь при помощи разве что кайла, а лучше гранаты. Она не соответствует определению — и господин Манфреди, присутствующий здесь, готов процитировать вам сколько? О, уже более двух с половиной сотен прецедентов. Более того, прямо в этом зале, на этой трибуне уже размещались препараты аналогичного свойства.
— Простите…
— Во время дебатов о статусе толедской корриды. Трофеи старого образца. Головы. Они, кстати, были всего лишь запаяны, а не залиты целиком. А в отношении контаминации быки от людей не отличаются.
Совершенно не отличаются, судя по охране. Быки и есть. Руби голову и запаковывай.
— А Таможенный кодекс, — подает сбоку голос Фелипе, — наиболее строгий в этих вопросах документ.
Увидел колею и вошел. Молодец.
Хмурый подполковник на острие делегации оборачивается и видит, что… нет, не зажат, мало нас, да и не так мы стоим — но вот тылы придется дообеспечивать.
— Так что если вы, господа, — шипит Джастина, — сейчас изымете у добросовестных частных лиц потенциально, повторяю, потенциально опасный предмет и поместите его на хранение, тем самым исполнив свой служебный долг, то может быть вы успеете сделать это до того, как здесь появятся представители прессы.
