Дмитрий Дивеевский - Ось земли
– Не ужинала, поди. Давай восстановим силенки.
Сполоснул коньяком тонкие стаканы, выплеснул в урну ополоски и налил сразу по половине:
– Отдохнем.
Ольга мало пила и не любила спиртного. Но ситуация обязывала. Ушиевич уверенно брал ее судьбу в свои руки и она не привыкла упускать своего шанса. Коньяк ударил в голову. Быстро наступила слабость, захотелось спать. Она почувствовала, как смертельно устала за последние дни. Сидела будто в полуобмороке, различая гостя затуманенным зрением. А Семен веселился, словно не было за спиной многочасовой утомительной работы, связанной с человеческими страданиями. Он явно обладал незаурядной выносливостью и оптимизмом.
– Олюха, не грусти. Давай лучше выпьем за тех, кто чистит родную землю от всяких шибезгоев. Знаешь, кто такой шибезгой? Нет? А кто такой гой ты хоть знаешь? Ай-ай ай, Ольга Николаевна, Вы не знаете азбуки настоящих корневых революционеров. Гой – это неправильный мужчина. Шибезгой – это совсем неправильный мужчина. Кто сегодня против революции? Неправильные мужчины. А особенно – совсем неправильные из них. Я вижу, ты на допросах соплей не льешь, молодец. А этот Сладков, которого твой муженек защищал, не мог директора школы на чистую воду вытянуть! Директора школы, который отсиделся в гражданскую по белому билету и отравлял бедный детский разум своей пропагандой. Это был глубокий шибезгой, который говорил маленьким детям о победе Ивана Грозного над «жидовской ересью» в Новгороде. Когда я получил обеспокоенность коллектива учителей таким историческим эпизодом, то сразу понял: шибезгоя ставим к стенке, а благородных учителей не больше, чем на поселение. Потому что не прервали директора в момент агитации и пропаганды.
Ушиевич засмеялся:
– Как считаешь, правильный подход?
Ольга молча кивнула. Ей было все равно.
– Вот и я говорю, что без этого не обойтись. Те, кто боятся крови – не люди, а тени. Человечество всегда очищало свою кровь и не давало шибезгоям пройти к власти. Если бы они прошли, человечество бы умерло. Правильно?
Ольга снова кивнула. Ей уже было ясно, что за человек этот Ушиевич. По сути он человек мелкий, ничтожный. В кровь вляпался больше по идиотской тяге к приключениям, а теперь этой крови боится и выдумывает какие-то глупые оправдания. Мелкий суслик с петлицами майора госбезопасности. Ей было неприятно от того, что такое ничтожество стало выше ее по положению. В представлении Ольги подобную должность должна была занимать могучая и зловещая фигура.
А Семен выпил уже второй стакан коньяка и подвинул свой стул вплотную к Ольге. Она явно ему нравилась. Видимо, он был недалек от декадентский вкусов, когда котировались истощенные женщины с синими кругами под глазами, способные на все. Ольга уже давно не имела связи с мужчинами, потому что ее зависимость от садистких наслаждений стала гораздо сильнее естественной тяги к интимной жизни. Семен был ей неприятен и она с отвращением восприняла его приближение. А тот уже обнял ее за плечи и уперся носом в щеку, в попытке найти губы. Преодолев себя, Ольга поддалась и имитировала чувственный поцелуй, ощущая, как руки Семена начали шарить по ее груди и бедрам. Потом она отстранила Ушиевича и стала, как сомнамбула раздеваться, опасаясь только одного – не заснуть под ним в самый ответственный момент.
Они улеглись на диван и начали любовную работу, когда ручка двери повернулась а потом раздался голос Доморацкого:
– Ольга, открой!
Ушиевич вскочил с дивана, лихорадочно застегивая галифе. Он думал, что Доморацкий уже арестован и был застигнут врасплох.
Ольга с презрением смотрела на него, суетливо натягивающего хромовые сапоги и явно паниковавшего. Неудивительно. Сергей может выбить дверь и устроить побоище. Если он не арестован, значит и пистолет ТТ при нем. Сама Ольга никакого страха не испытывала. Постоянная погруженность в наркотическое состояние насилия, опустошенность души и сердца, полная извращенность чувств, лишили ее нормального восприятия явлений жизни и смерти. Иногда она думала, что может покончить с собой без колебаний и страха.
Доморацкий действительно начал бить в дверь ногами.
– Вот тебе и конец – подумала Ольга.
Она позвонила в комендатуру, где сидела охрана управления и сказала:
– Срочно направьте наряд к 48 кабинету. Здесь подозреваемый Доморацкий пытается избежать ареста. Он вооружен. Быстро.
Через минуту в коридоре раздались крики, прогремел выстрел и все стихло. Ушиевич с Ольгой вышли из кабинета и увидели лежащего на полу Сергея, которого взяли в наручники. Его левая сторона груди была прострелена, но он еще дышал. Сергей с усилием приподнял голову и посмотрел на Ольгу затуманенными страданием глазами:
– Ты… за все… заплатишь.
Голова его упала на пол и дыхание остановилось.
За окнами поднимался серый декабрьский рассвет. Ольга вернулась в свой кабинет и поняла, что сегодня работать не сможет. Ею овладело странное состояние тошноты и апатии. Не хотелось общаться с миром, не хотелось ни говорить, ни спать, ни жить. Она позвонила своему начальнику и голосом, не предполагающим возражений, сказала, что уходит домой. Тот не возражал. Ситуация была понятной.
Ольгу привезли домой на дежурной машине. Она поднялась в квартиру, еще не зная, зачем приехала и что будет делать. Открыла дверь и вошла в помещение, которое уже давно перестало быть для нее семейным гнездом. Воли не было дома, она рано уходила в школу.
«Надо выкинуть вещи Сергея – пришла ей в голову мысль – они напоминают обо всем». Стала ходить по квартире и выбрасывать вещи мужа из шкафов. На пол полетели сапоги, башмаки, костюм, рубахи, шинель, драповое пальто. Шкафы были уже пусты, когда она вспомнила о шапках. Встала на табурет, открыла дверцу антресолей и выгребла оттуда его шарфы, шляпу, военную фуражку и цигейковую шапку. Освободив большую часть антресолей, увидела неясное мерцание и раздвинула старые тряпки у стены. Темнота померкла и в глаза ей ударил жгучий свет. У стены стояла икона Сергия Радонежского, источавшая неземной, золотисто-голубой сноп лучей. Ольга ощутила нестерпимую боль во всем теле, голова ее закружилась. Она упала на пол и осталась недвижно лежать до прихода дочери.
Когда Воля обнаружила мать лежащей без памяти на полу, она очень испугалась и хотела привести ее в сознание самостоятельно. Прикладывала ей ко лбу мокрую тряпку, хлопала по щекам и кричала в уши. Потом, поняв бесполезность своих усилий, позвала соседей и те принесли нашатырного спирта, от которого Ольга очнулась. Однако, поднявшись на ноги, она продолжала вести себя странно. Пошатываясь, дошла до дивана и легла на не реагируя ни на какие вопросы. Она не встала на следующий день и не поехала в морг, где лежал Сергей. В связи с тем, что Сергей погиб от собственной руки, так и не успев стать врагом народа, его разрешили похоронить в установленном порядке на кладбище. Ольгу привезла на похороны служебная машина управления. Лицо ее было бледным как бумага, глаза замутнены странной серой дымкой. Она с усилием передвигалась и не реагировала на соболезнования. Воля не узнавала свою энергичную и волевую мать. Что-то в ней сломалось. Приехавших из Кстова родственников Сергея она не замечала. Накануне ночью девочка видела, как мать сидела на диване и беззвучно раскачивалась с закрытыми глазами. Теперь она стояла у могилы беспамятная и бледная, не видя ничего вокруг. Потом, когда на гроб упали первые комья земли, Ольга издала странный звук, какой издают испуганные ночные птицы, и рухнула без памяти наземь. Через два дня ее увезли в психиатрическую больницу. Она не узнавала людей и ничего не помнила. Врачи сказали, что это надолго.
* * *Зенон и Поцелуев после похорон Доморацкого вернулись на Кузнецкий мост, на квартиру Порфирия, которая стала для них привычным местом встреч и разговоров. За окном стемнело, хозяин включил настольную лампу под шелковым абажуром персикового цвета и сразу перешел к делу:
– Ну, профессор, как дела с историческими аналогиями?
– Думаю, Порфирий Петрович, Вы все упрощаете. Если судить по Вашему, то Россия, подобно Ольге Хлуновой, впустила в душу бесов и прошла путь падения вплоть до полной потери рассудка. Так?
– Допустим.
– А как же Ваши планы защищать православие? Какое-такое православие в потерявшей рассудок стране?
– Не путай, профессор. Россия – не Хлунова. Я тебе не о таких аналогиях толковал.
– А о каких?
– О конце недопустимом, немыслимом, о конце света. Хлунова для себя устроила конец света. Россия, слава Богу, пока еще до этого не дошла. Но может дойти или нет, как по твоему?
