На афганской границе (СИ) - Март Артём
— Вот молодец, Булат. Тихо, — зашептал я, поглаживая пса по холке. — Тихо. Все нормально. Я свой.
Ладонь моя спокойно переползла с мощной спины кобеля на его большую голову, я аккуратно погладил его и там, даже почесал за ухом. Потом, набравшись смелости, взялся за палку.
К моему удивлению, Булат отступил. Он только странно пискнул, выпустил ее из пасти, а когда я вытянул корягу, Булат грустно положил голову на лапы. Уставился в пустую стену. Казалось, был я ему теперь совершенно безынтересен.
— Саша! Сашка! Ты там живой⁈ — Появился у вольера Нарыв с кашей, а потом остолбенел.
Я обернулся к сержанту, не прекращая поглаживать усмиренного Булата.
Сержант только рот раскрыл от изумления.
— Возьми палку, не бойся, — сказал я, — и давай чашку сюда. Я его покормлю.
Часовой раскрыл ворота, и уазик вкатился внутрь заставы. Остановился возле казарм. Из-за руля выбрался сержант в шинели. С пассажирского вышел ефрейтор. Последний обошел машину, открыл заднюю дверь и достал посылку. Потом вынул из кармана шинели пачку писем и телеграмм, принялся выкрикивать фамилии солдат.
Сержант же торопливо направился к дежурному, потом, вместе с ним в расположение. Видимо, что-то пришло и для шефа, а может быть еще кого-то из начсостава.
Наряд пограничной почти прибыл на заставу за полчаса до боевого расчета. Бойцы построились у машины, ожидая, назовут ли их фамилию.
— Глушко! — Кричал ефрейтор, размахивая письмом.
— Я!
— Горицавия!
— Гию позовите! Ему пришло что-то!
— А кому посылка?
— Да погоди ты! Щас дойдем! Кенджиев!
— В наряде! Давай сюда, я передам!
— Тришин!
«Давненько я не писал брату, — подумалось мне, — последний раз в учебке».
На то мое письмо Сашка ответил. Написал, что все хорошо. Что ему сложно, но на занятиях он усердно работает. Не хочет сплоховать перед ребятами, да и офицерами тоже. Что уже знает, что служба ему предстоит тяжелая. Но он готов и не боится.
Я рад был за Сашку. Обрадовался, что устроился он хорошо. Да только ответа так написать и не успел. Будни на учпункте закрутились так, что не было времени взяться за ручку. Признаюсь, по этому поводу было мне стыдно. Казалось мне, что должен был я найти это время, чтобы написать брату.
Глядя на почтовую машину, твердо решил я, что напишу письмо сегодня же. Пусть даже и в ущерб своему сну.
— Да говорю вам! — Услышал я вдруг за спиной и обернулся.
У входа в расположения стояли шеф, сержант-посыльный и Слава Нарыв.
Шеф отпустил сержанта и тот убежал к машине. На сходнях казарм начальника заговорил с Нарывом. Тот принялся что-то ему возбужденно рассказывать.
— Ну! Вошел в вольер! И знаете что? Не покусали его!
Только обрывки фраз доносились до моего уха, но я понял о чем речь. Шеф заметил, что я смотрю на них, и встретил меня любопытным и внимательным взглядом из-под слегка опущенных бровей. Потом он что-то тихо сказал инструктору.
— Ага! Ага! — Возбужденно закивал тот.
— Селихов! — Внезапно раздалось от машины почтового наряда. — Где тут Селихов⁈
Я обернулся.
Глава 24
— Я! — отозвался я и поспешил к почтовому наряду.
— Вот, тебе письмо пришло, — ефрейтор протянул мне мятый конвертик, и тут же выкрикнул следующую фамилию: — Алейников! Где Алейников⁈
— Стасик? — Отозвался кто-то, — он у нас подстреленный. Щас позовем!
Я всмотрелся в письмо. Был я почти на сто процентов уверен, что будет оно от Сашки. Когда прочитал имя отправителя, очень удивился. Это еще мягко сказать. Отправителем оказалась какая-то Малинина Нина Петровна.
Я нахмурил брови, стараясь припомнить какую-нибудь Нину.
— О-о-о-о! Это чего, Стас, тебе посылка, что ли? — Кричали за спиной, у почтовой машины. — А че там у тебя? Стасик?
— Ща, мужики!
Прихрамывающий Стас Алейников, которого временно поставили помогать Гие на кухне, проковылял к лавке, под расположением, с посылкой в руках. Присел. Нетерпеливые погранцы разместились вокруг.
— Ты ж помнишь, чего обещал? — Спросил Мишка Глушко.
Алейников не ответил. Он поставил свою большую посылку на колени, чуть-чуть покривился от боли, а потом вскрыл ее и извлек банку сгущенки.
Немедленно прозвучало веселое «О-о-о-о-о!»
— Из сладкого тут у меня еще конфеты и сахар, — похвалился Алейников, — Сагдиев? Ильяс! Ты там где⁈ Говорил, рачков не пробовал? Да не раков! Конфеты! Рачки! Ну вот, сегодня попробуешь!
Тем временем почту раздали, и наряд вернулся в машину. Развернувшись во дворе заставы, уехал прочь, и часовой принялся закрывать за ним ворота.
Пронаблюдав это, я вернулся к письму. Аккуратно оторвал верхушку конверта. Извлек желтоватый тетрадный лист в клеточку.
«Дорогой Саша! — Начинались письмо. Почерк был плавный и аккуратный, считай, каллиграфический. — Вы меня, наверное, уже не помните, а я вас запомнила надолго. Может, даже навсегда…»
Дочитать я не успел.
— Застава, стройся! — Крикнул старшина Черепанов.
И пограничники, побросав все свои дела, тут же кинулись строиться на боевой расчет.
— За прошедшие сутки, — продолжал Таран, когда довел до нас расписание нарядов на новый день, — силами нашей четырнадцатой заставы было пресечено нападение на пограничную заставу со стороны нарушителей государственной границы. Группа нарушителей в количестве более сорока человек, нарушила Государственную границу Союза Советских Социалистических республик и напала на пограничные наряды, выполнявшие боевую задачу согласно боевому расписанию…
— Мне вот интересно, — шепнул Стас Алейников, — как ты все ж с той горы выбрался? Как умудрился чучмека этого взять?
— Будет время, расскажу, — ответил я ему тихо.
— А мне больше интересно, — начал, стоявший справа от меня Уткин своим низковатым баском, — как духи умудрились взорвать пост этих зеленых? Ихние погранцы вообще что ли не работают? Так, штаны протирают?
— Ох, не духи-то были, — кисловато заметил Стас. — Точно тебе говорю, не духи.
— А кто ж?
— Сами зеленые.
— Это как⁈ — Удивился Уткин.
— Потом я тебе объясню, Вася.
— Тем не менее — продолжал Таран, — наши пограничники справились с нападением врага решительно, проявили профессионализм и сноровку во время защиты Государственной границы. В бою доказали мастерство овладения навыками нелегкого солдатского труда. Доказали свою доблесть и решительность. Ефрейтор Канджиев!
— Я!
— Вовремя обнаружив нарушителей границы, ефрейтор Канджиев проявил выдержку и, будучи старшим наряда, на месте организовал засаду. — Провозгласил Таран. — Затем внезапно атаковал нарушителей. Силой своего оружия и меткой стрельбой уничтожил двух нарушителей. Рядовой Глушко!
— Я!
— Оказавшись окруженным врагом, проявил профессионализм и вовремя доложил на заставу о случившемся нарушении государственной границы. Силой своего оружия и гранатами уничтожил двоих нарушителей. После чего вывел наряд, включая раненного старшего наряда, из окружения. Сержант Мартынов!
— Я!
— Первым обнаружил группу нарушителей границы и, презирая страх, вступил с ними в стрелковый бой. Лично уничтожил нарушителя. Тем самым обеспечил отход рабочей группы, трудившейся под его командой. Рядовой Селихов!
— Я! — Отозвался я.
— Первым заметил группу нарушителей государственной границы. Проявив недюжинную выдержку и воинскую смекалку, уничтожил четверых врагов, из которых: силой своего оружия — троих, одного — в рукопашной. Будучи в окружении врагов, проявил смелость и самоотверженность. Презирая страх, без оружия, оттянул группу нарушителей границы на себя, позволив наряду сообщить о нарушении Границы и выйти из-под огня противника. Оставшись в одиночку, лично обезоружил и задержал нарушителя границы, доставил его на заставу.
Все это время Таран читал свой доклад по бумажке. Потом оторвался от нее.
— Рядовой Селихов, — сказал он.
