Александр Борянский - Три стороны моря
Убить безоружного всегда успеется, сообразил Одиссей, и прыгнул. Так прыгал он в ранней юности, воруя чужих коз у себя на Итаке.
Парис попробовал увернуться, оба полетели в воду.
— Я не являлась ему лично! — возмущенно сказала Афродита.
— А я — да, — заявила Афина с холодной насмешкой.
Гневающаяся Афродита была ей искренне смешна.
Герои древности барахтались в луже чистейшей святой воды. Одиссей был искусным борцом, но скрутить Париса не удавалось: тот сильно отличался от итакийской горной козы.
— Почему так необходимо мутить водоем! — услыхал Одиссей божественный голос, слегка раздраженный, но в целом, ласковый.
И в этот миг Парис окунул его голову на самое дно.
— Почему эти люди вечно стремятся утопить более достойного! — раздался грозный глас, невероятно красивый и высокий.
— Звучит как флейта! — воскликнул Парис и тут же сменил на дне Одиссея, захлебнувшись священной влагой.
— Ну и наглец! — сказала Афина.
— Да уж не нахальней этого, — отозвалась Афродита.
— Пусть еще подерутся, — предложила Афина.
— Зачем?
— Нам на радость.
Афродита пожала плечами.
Одиссей выскочил на берег и схватил копье. Парис выбрался с другой стороны. Между ними было шагов десять, но их разделяло озерцо.
— Ты не можешь его убить, — сказала Афина.
— Почему? — спросил Одиссей.
— Это не в твоей власти.
Парис смотрел на изумительных женщин, рядом с которыми его Елена была бы не более чем равной, и тяжело дышал.
— Они отдали Ахилла, — нежно промурлыкала Афродита, — но этот… м-м… — и она покачала головой.
— Неужели?! Не может быть!.. — простонал Парис.
— О чем это он? — недовольно поинтересовалась Афина.
— Он видит меня впервые, — напомнила ей Афродита.
— Ах да…
— Эти смертные вечно путают все планы…
Парис пожирал глазами Афродиту, Одиссей пытливо взирал на Афину. Все четверо стояли напротив друг друга, разделенные водоемом: троянец против ахейца, Киприда против Паллады.
— Вы не можете убить друг друга, — сказала Афина. — Вам придется друг друга терпеть.
— Вы оба любимцы богов, — добавила Афродита.
Парис перевел взгляд на Афину, Одиссей бегло посмотрел на Афродиту.
— Но почему? — еще раз спросил Одиссей.
— Потому что мы договорились.
Теперь переглянулись богини. Между ними не было любви, но и Парис, и Одиссей увидали нечеловечески-изначальную солидарность… Одиссей отбросил копье. Парис закрыл лицо руками, он сам не знал, отчего.
— Так значит это правда… — пробормотал Парис.
— Дай мне знак! — вдруг попросил Одиссей.
Прекрасные девушки одновременно повернулись к нему.
— Они там ждут знак от меня. Твой Палладий. Знак, защищающий город. Хоть что-нибудь…
Афина рассмеялась. Афродита тоже улыбалась.
Парис не то плакал, не то его трясло от возбуждения.
— Твой избранный наплел избранному Джуны? — весело спросила Афродита.
— Да, о моем знаке, магически защищающем Трою.
— Зачем?
— Догадайся! — ответила юная дева, но так, что было ясно: Афродита отлично знает, зачем.
Солнце светило сквозь листву. Людям явились боги. В древности обычное дело.
— Я дам тебе знак! — сказала Афина.
— Чуть не забыла… — Афродита грациозно повела рукой в направлении Париса. — Я принимаю очистительные жертвы.
Парис видел в десяти шагах, через озерцо, Одиссея. Одиссей вдруг понял, что глядит на Париса. Больше в роще никого не было. Одиссей почти уже крикнул, но крик застрял в горле.
Они стояли мокрые с ног до головы, солнце сушило волосы и бороду.
Отныне их что-то объединяло.
Они стояли, то поднимая, то опуская рассеянные взгляды. Какую-то пустоту внутри ощутил Парис. Знакомое чувство утраты вновь переживал Одиссей.
Кассандра не могла заснуть. С наступлением ночи жара вроде бы отступила, тяжесть фантазий, нагретая днем, перестала давить затылок, тут бы и спать… Но ей казалось, будто она что-то сегодня пропустила.
Вроде бы и Парис тихо прошел к себе домой, и Елена, его ужасная Елена встретила его на пороге, и сейчас они лежат рядом. Вроде бы ничего сегодня не произошло, о чем бы стоило жалеть, ничего, стоящего рифмы.
Она поборола сомнения, и это подаренное Аполлоном беспокойство… Ничего стоящего.
Кассандра свернулась калачиком и приказала себе увидеть сон.
А Парис и Елена в эту ночь были тихи и безмолвны.
Они действительно лежали рядом.
«Я сошел с ума, — думал Парис. — Или нет? Если нет, то я счастливейший из смертных».
«Я пропала, — думала египтянка. — Или пока не совсем?»
Одиссей лежал один на берегу, на песке. Он не имел привычки валяться с пленницами, тем более обниматься с соратниками, как подготовленный к костру Ахиллес. Зато он был жив.
Он наблюдал, как бесконечное звездное небо сливается с бездонной чернотой моря.
Он вспоминал слова Париса: «Мы не должны умереть под Троей».
И свой ответ: «Мы не должны остаться под Троей».
И еще он совершенно не понимал, кому достанется эта женщина.
Песнь четырнадцатая
Эвоэ! Не получилось разобраться с числом 13 в тринадцатой песне… Смертные и вправду вечно путают планы: если б Одиссей не помчался хватать Париса, а сидел бы себе в храме; если б Елена Прекрасная, временно замещающая Прекрасную Елену, не явилась в храм с охраной, а пришла бы одна; если б вообще они все вели себя как в поэме, а не как в жизни — какая была бы красота и стройность!
И если б не рождались постоянно новые боги…
Да, и что это за клич? Почему не хайре? С чего-то непонятного началась очередная песнь.
«Эвоэ!» — так кричали вакханки, призывая Диониса.
Пока не началась Троянская война, на обоих берегах Эгейского моря не было ни единой вакханки. К концу войны положение изменилось.
Это было время, когда гора Олимп не представляла из себя ничего легендарного. Там всего лишь собирались боги. Это было уютное место, и неподалеку, на другом склоне, порой обитал тот, кто собрал их в новый светлый пантеон, кто помог выжить… А выживать богам куда проблематичней, нежели людям.
Дионис шел именно сюда. Его путь по неведомой причине начался на самом юге Синайского полуострова. Начало пути было вне его воли, но его воля, едва родившись, отказалась от помощи посланника Гермеса.
Дионис шел через Палестину, Сирию, Малую Азию. Он изрезал восточный берег Эгейского моря неторопливой походкой, однако большое скопление смертных у Илиона не привлекло его, не заставило отложить встречу, он прошел мимо и переправился через узкий пролив.
Путь к Олимпу занял меньше дней, чем предполагали те, кто его ждал, с невольной опаской и любопытством. Гермес заранее спустился к подножью и наказал себе не спускать глаз с жезла.
Первое, что он увидел, были две пятнистые кошки. Хищники, способные разорвать на ужин полстада овец, ластились друг к другу, игриво прижимаясь к траве и вновь подпрыгивая на мягких пружинистых лапах.
— Они увязались за мной, — словно оправдываясь, сказал Дионис.
Гермес взмахнул жезлом, хищники зарычали, но как-то неуверенно.
— Я сел в лодку к рыбакам, — продолжал Дионис. — Но они почему-то не захотели плыть к берегу.
— Недалеко идет большая война. Рыбаки решили, что им повезло. Им захотелось получить выкуп или продать тебя.
Дионис мечтательно улыбнулся.
— Мне было весело с ними.
— Долго?
— Нет. Странно, они все сошли с ума.
— А как же эти? — Гермес показал на зверей. — Они же боятся воды.
— Я угостил их вином. Может, поэтому они пристали ко мне?
Пьяные леопарды, сумасшедшие рыбаки, и те, и другие поверили, что они дельфины. В нем что-то прибавилось. Он не расходует силы, он балуется, он пробует себя, как ребенок.
— Знаешь, я умею делать вино. Я беру грозди винограда, они отдают мне все. Тебе не кажется это странным?
— Нет.
— Знаешь, вино получается превосходное.
— Я предпочитаю нектар и амброзию.
Дионис задумался.
— Я найду, с чем это можно смешать, — сказал он.
* * *Тебе это не кажется странным, тебе это не кажется странным…
Странно! Как я ни стараюсь, я не могу толком вспомнить, кто где сидел в тот раз или кто-то из них стоял, и не вскрывается завеса, и, главное, первый разговор Зевса, его основополагающие слова, я знаю, что Отец объявил, ведь он не говорит, он объявляет, но вот с какой интонацией, звук голоса, выражения лиц вокруг — с лишним усилием мысли завеса делается туманней и туманней.
Афина, кажется, была в черном… Ерунда, я потом слышал, выучил наизусть, что она была в черном! Я не помню ее в черном, я ее вообще не помню.
