Андрей Посняков - Посол Господина Великого
Постонал Олег Иваныч, поворочался на лавке. У очага Терентий-Кодимир с Ограем да парой разбойничков носом клевали, заговор Степанкин слушая. Приоткрыл левый глаз Олег Иваныч:
– Чуть лучше мне, – сказал, – да уж больно громок ты, отрок. Потише чти.
Пожал плечами Степанко, потише так потише.
– Заря зарница, красна девица, полунощница! Во поле заяц, на море камень, на дне Лимарь. Покрой ты, зарница, мои зубы скорбны, рубахой своею от Лимаря, за твоим покровом уцелеют мои зубы…
– Тише, тише, не так громко… – шептал Олег Иваныч.
У очага вроде молчали. Нет, вот поднялся кто-то… Зевая, завалился на лавку. Кодимир-нехристь. Парнишечки тоже к стеночкам привалились. Чти-чти, отрок…
– Враг Лимарь, откачнись от меня, а если будешь грызть мои зубы белые, сокрою тебя в бездны. Слово мое крепко! Ну? Легче ли?
Кивнул Олег Иваныч, на лавке чуть приподнялся, выглянул… Ага – повалились все, спят. Нет, не все. Ограй, черт лысый, нет-нет, да и зыркнет глазом.
– Почти-ко еще, отроче…
– Матушка-крапивушка, есть у меня Олеже свет Иваныч, есть у него на зубах черви…
– Стой, какие такие черви?
– Да это слово такое, в заговоре. Ты не вникай особо… Сейчас я крапивки принесу, к ногам привяжу – утром все как рукой снимет.
Отрок дернулся было к очагу, но Олег Иваныч быстро схватил его за руку:
– Как братец твой, Ратибор, поживает?
Вздрогнул отрок, скривился.
– Плохо, – прошептал горестно. – Не живет вовсе. В прошлую зиму шпыни какие-то живота лишали. И сестер… Глукерью, Мартемьянку, Лыбедь… Лыбедь-то совсем дите была…
Степанко низко склонил голову, длинные волоса его упали на лоб, скрыв выступившие в уголках глаз слезы.
– Все одно найду убивцев, – твердо заявил он. – Все одно… Хоть до смерти искать буду.
– Ты как у татей-то оказался, Степа?
– Да как… – отрок пожал плечами, откинул со лба челку. – Деревню нашу пожгли, братьев-сестер убили. А родителев уж давно не было. Вот и пригрел Терентий – Кодимир-волхв, чтоб ему… Ну, да то пустое. Тебе говорю так – добро твое помню. Знай – нехорошие люди Терентий с Ограем, а есть у них еще подельники – те совсем худы: один зверь зверем смотрит, другой – с бороденкой козлиной…
– Постой, постой, – поднял руку Олег Иваныч. – С бороденкой, говоришь, козлиной? А как зовут его, знаешь?
Задумался Степанко, голову почесал:
– Того, что с бороденкой, – не знаю, хоть и частый он гость у Терентия, а звероватого, кажется, Матоней кликали.
– Матоня!
– Знаешь его, человече?
– Кажется да… причем не только его.
Задумался Олег Иваныч – ситуация-то неожиданно оказалась еще хуже, чем он предполагал. Всякими возможными осложнениями чреватая.
– Бежать тебе надобно! – шепотом посоветовал Степан. – Бежать!
Последние слова Степанко прошептал столь яростно, что зашевелился на своем ложе волхв.
– Тсс! – Олег Иваныч закрыл отроку рот рукою. – Сам знаю, что бежать… Ты-то пойдешь со мною?
– Куда? – отрок тоскливо взглянул в сторону. Видно, не очень-то сладко жилось ему у разбойного волхва Кодимира. Хоть и была надежда на Олега Иваныча слово…
Словно в ответ на его печаль, где-то неподалеку в лесу, за островом, снова завыл волк. Заворочался, заругался на лавке Ограй – лысый слуга волхва.
– Воет и воет, – поежился Степанко. – Не первый день уже. Ребята говорили – недавно в Силантьеве – это деревня тут, рядом с Явженицами – волк младенца унес. Врут! – отрок невесело усмехнулся: – Не волк то, оборотень! Сытые сейчас волки-то, а этот… Ишь, развылся…
– Хо! Так я не очень и далеко, оказывается. Как, говоришь, деревня-то прозывается?
– Силантьево. По хозяину новому, человеку служилому. А что?
– Да так, – Олег Иваныч поднялся на лавке, пристально взглянул на отрока: – Скажи-ка, Степа, хочешь ли отстать от татей?
– Хочу, – с надеждой прошептал отрок. – Да только некуда. Ни родных у меня не осталось, ни знакомых каких…
– Найдем знакомых. Слушай…
До утра почти прошептался Олег Иваныч с отроком, на спящих татей косясь. Воспрянул духом Степанко, про Силантия Ржу услышав. И так-то по округе про Силантия молва хорошая шла. Справедливым показал себя хозяином, мужичков зазря не обижал, наоборот – привечал всячески. Да и у государя в чести – сунься кто! Охотиться страсть как любил – то Степанке любо, сам охотник. Эх, хорошо бы к Силантию…
– В холопы обельные не пойду, – качал головой отрок. – А в служки – пожалуйста! Да по охотницкому делу…
– Кто ж тебя вяжет в холопы-то? К чему приучен, тако и там будешь. Чай, знаешь зверье-то всякое?
– А как же! И берлоги, и тропинки звериные. Вот только… – отрок смутился, – ведун я, хоть и крещен был когда-то.
Замолк Олег Иваныч. Сказал, подумав:
– Ничего, что ведун… был. То не главное. Молись чаще Господу, Степа! Он простит. Да в монастырь какой сходишь, покаешься…
Решили вдвоем уходить, сразу. Сперва-то Олег Иваныч планировал Степана в Силантьево отправить, обсказать, что да как. Да, вишь, в последнее время не отпускал от себя отрока волхв Кодимир, не доверял, видно.
Целый день притворялся Олег Иваныч – словно зубами маялся. К вечеру заснул вроде. К тому времени Степанко тут же, на острове, рябчика запромыслил жирного. Разделал, побросал в котел, сыпанул вместо соли (не было соли-то, кончилась) приправ разных поболе. Столько сыпанул, что, как поели, сморил шильников сон. И волхва, и слугу его, Ограя, и двух парней-разбойничков. Храп стоял – святых выноси, хоть и не простая изба то была, а капище поганое.
На дворе тьма-тьмущая, хоть глаз коли. То беглецам на руку – Степанко болотные тропы – глаза завяжи – знал, а кто прочий… поди-ка, пошастай! Сгинешь в трясине холодной, не ходи к бабке! Правда, насчет Терентия опасение было – болото не хуже Степанки знал волхв – как бы не проснулся не вовремя. Потому – поспешать надо было.
Одетые в высокие сапоги из лошадиной кожи (позаимствованные у разбойников), Олег Иваныч и Степанко осторожно выбрались из избы и скрылись в еловых зарослях. Быстро пройдя лесом, они спустились к болоту, покрытому желтоватым туманом. Закачалась, зачавкала под ногами холодная жижа. Где-то впереди черной стеной стоял лес. Ветер развеял тучи, и теперь на фоне звездного неба выделялись угловатые вершины елей. Тишина стояла… Нет!
Тишину ночи внезапно нарушил истошный волчий вой! Не тоска слышалась в нем, а жуткая лютая злоба. Словно не волк то был, а отвратительный богомерзкий демон. Олег Иваныч поежился, крепче сжав рукоять прихваченного в капище ножа. Шедший впереди Степан обернулся.
– Ишь, развылся-то, – со страхом прошептал он, и шепот его разнесся далеко по болоту, отражаясь от высоких холмов Черного леса. Вой вдруг резко оборвался, словно дикое ночное чудовище услыхало шепот мальчишки.
Олег Иваныч перекрестился. Где-то впереди послышалось утробное ворчанье.
– Постой-ка, – предостерегающе поднял руку Степанко. – Вон на той кочке постоим чуть… Не нравится мне этот вой… да и ворчанье тоже. Заговор честь буду…
Олег Иваныч согласно кивнул. Он и сам чувствовал себя не вполне в своей тарелке – то воет вокруг кто-то, то рычит – поди-ка пойми кто, обычный волк или оборотень? Потому – с заговором Степа хорошо придумал. Может, и поможет заговор-то, отпугнет волкодлака.
– На море Окияне, на острове на Буяне, – вполголоса, вполне традиционно, начал отрок, отнюдь не баловавший слушателей разнообразием вступлений. – На полой поляне светит месяц, в зелен лес, во широкий дол, на осинов пень. Вкруг пня ходит волк мохнатый, на зубах его весь скот рогатый. А в лес волк не заходит, и в дом волк не забродит… Месяц-месяц, золотые рожки, притупи ножи-рогатицы, измочаль дубины, напусти страх на зверя, человека и гада, чтобы они серого волка не брали, теплой с него шкуры не драли. Слово мое крепко, крепче сна и силы богатырской!
– Пропади, сгинь, нечистая сила! – вытащив из-под рубахи нательный крест, как смог, завершил заговор Олег Иваныч.
Смолкло рычанье. Не слышен был и вой мерзопакостный. Только где-то сбоку затрещали кусты да вспыхнули на миг чьи-то глаза желтыми искрами. Вспыхнули – и пропали.
– А ведь, похоже, прогнали волка-то! – покачал головой Олег Иваныч. – Пойдем, что ли? Иль так и будем в болоте сидеть?
– Пошли, – согласился Степанко. – Только осторожно. Мало ли…
Вышли на твердую землю, к плесу. Затрещал под ногами лед в мелких лужицах, по лицу хлестнули мохнатые еловые ветки. Олег обернулся: на востоке, за островом, небо окрасилось алым. Однако не мешало б прибавить шагу.
Подмораживало – хоть и в полушубках овчинных были путники, а все ж сырые-то ноги о себе знать давали. Эх, костерок бы… Да нельзя! Спешить надобно – до Силантьева, чай, недалече. Вон, уж слыхать, как собаки лают! Ну так чего ждать? А ну, ноги в руки… Размахнулся Олег Иваныч через распадок перепрыгнуть… Разбежался, распадок-то уже хорошо был виден… Не слушал, что там кричал Степанко… Прыгнул…
