Андрей Посняков - Посол Господина Великого
Ни шатко, ни валко – а чего спешить, отрок-то пропавший не их, а Терентия забота – скакали по дороге Митря с Матоней, лед на лужах ломая. В Жабьеве не видали никого, Явженицы вот только остались, ну, и остальные деревни, да лес еще… Угрюмился в седле Митря, на хозяина своего дулся, Ставра-боярина. Ему– то хорошо, Ставру, приказал имать и везти, так имай и вези! Нет, чтоб тут прихлопнуть Олега-то этого чертова. Мало он им в Новгороде крови попортил, так еще и здесь с ним возись. Так ведь и не словили!
Сплюнул на скаку Митря, глазами по сторонам позыркал. Чу! Мелькнуло что-то в овраге… Тьфу ты, черт, – волк! Нужен он больно…
Матоня с плеч лук скинул – развлечься, наложил стрелу нехотя… Выстрелил, не смотря особо… Дальше поскакали – за холмом уж Явженицы должны показаться.
Описав в воздухе пологую дугу, каленая стрела Матони впилась Степанке прямо в правый бок! Острая боль пронзила тело, забегали в глазах искры, подкосились ноги. Сшибая кусты, упал лицом вниз отрок, взыграла на губах кровавая пена. Последний раз взглянул Степанко вокруг. Пожухлая, тронутая морозом трава, лужа… Последний раз… Хотя, кто знает, может, и выжил бы? Если бы не волк… Волк… Дождался-таки серый своего часа! Прыгнул, рыча, вонзил зубы в тонкую шею. Хрустнули кости, кровь на траву брызнула. Поднял к небу кровавую пасть хищник, заворчал победно и кинулся с остервенением терзать теплое мясо. Запахло кровью…
– Пес с ним, с волком, – махнул рукой Онисим. – Не догоним уже. Хоть капканы да ловушки проверим…
Разъехались мужики по лесу. Один, парень молодой, вдруг в обрат примчался. Глаза круглые.
– Там! Там!
– Что там? Говори толком…
– Человек в ловушку попался!
– Что за человек? А ну, глянем…
Лошадей в лесу спрятав, подошли осторожненько, за елями хоронясь.
Точно – человек. Ветками укрылся, лежит опасливо, по сторонам зыркает. Кивнул мужикам Онисим. Подняли копья, навалились разом, ветки еловые разбросали…
Нож мелькнул в руке чьей-то. Казалось, прямо Онисиму в сердце летел. Да застыл по дороге. Ножик выкинув, улыбнулся лежащий:
– Ну, здравствуй, друже Онисим!
– Господи! Олег, свет Иваныч!
Обратно в деревню полем, мимо оврага ехали. Услыхали – словно рычит в овраге кто-то… Мигнул Онисим охотничкам. Подкрались тихохонько. Волк огроменный в овраге добычу терзал, рыча, ошметки кровавые по сторонам далеконько летели. А ну – на копья его! Обернулся серый, беду почуяв, – да поздно! Обложили уж – никуда не денешься. Прямо в глаза охотникам взглянул волк – точно смерть заглянула – страшный, с пастью кровавой. Рыкнул – да как бросится… Пару мужиков поцарапать успел, сволочь, пока не истыкали копьями. Наземь пав, завыл, издыхая, пасть окровавленную к небу поднял. Так и сдох. Радовались охотники – экий волчина, трофей знатный… Онисим на тело глянул растерзанное… Охнул да перекрестился. Не тот ли отрок, о котором господине Олег говаривал? Позвал мужичков Онисим – на руках Олега Иваныча принесли осторожно. Глянул Олег… Да так и застыл камнем. Не на лицо смотрел – не было лица-то, не на кишки-ошметки кровавые… на сапоги. Те самые сапоги-то… Болотные… Степанкины…
Худо сделалось Олегу Иванычу – уж давно так худо не было – побледнел весь, с лица спал, даже про ногу позабыл пораненную. Останки растерзанные велел на рогожку скласть.
Схоронили… Как положено схоронили, с отпеванием. Батюшка сомневался, правда, православный ли отрок изъеденный – креста-то на нем не нашли нательного…
– Православный, отче, – кивнул Олег Иваныч. – Даже не сомневайся. Истинный христианин… муки принял, как в Риме Древнем…
Принял… Все свое ведовство смертию мученической искупив. Так посчитал Олег Иваныч и решил – правильно, что с отпеванием, да на погосте… средь других-то могилок – все веселее.
Всю ночь пил Олег Иваныч. Не мальвазею, не мед стоялый – те не брали – вина попросил твореного, хлебного, что голову отшибает напрочь. В Силантия хоромах сидел, хозяин-то, приехав, обрадовался. Да только Олег Иваныч невесел был. Пил, покуда не упился совсем. А тогда улегся на лавку… Не помнил – и как. Только слова свои помнил:
– Господи! Прими душу раба твоего, Степана.
Неласково встретил Олега Иваныча Новгород, Господин Великий. Холодом, грязным, перемешанным тысячью ног, снегом, метелью. Казалось бы, притих, притаился побежденный город, схоронился, подальше от глаз московских, – ан нет! Все так же неумолчно шумел Торг, все так же дрались на мосту через Волхов, все так же благостно звонили колокола храмов. Только над Софьей каркали черные вороны. Много было их – не с десяток, сотнями – и откуда взялись только? Сидели на голых деревьях, наглые, нахохлившиеся, неподвижные – кар! кар! – только ежели кидали мальчишки камни – перелетали лениво. Шептали в народе – не к добру то.
Из храма Софийского вышел Олег Иваныч, прихрамывая, за упокой одну свечку поставив и две – во здравие. На ворон покосясь, во владычные палаты поднялся, по крыльцу каменному, с перильцами узорчатыми. Обрадовался ему Феофил-владыко – не чаял уж и живым увидеть. Усадил, пирогами потчевал, про Москву расспрашивал, про Ивана… То понятно – хоть и осталось покуда вече в Новгороде да Господа, а все одно – под Иваном теперь город, словно девка базарная. Хмурился Олег Иваныч – уж слишком легко расстались новгородцы со свободой. Пока-то вроде не очень-то чувствуется, ан погодите, вспомните еще вольные времена, когда кровью своею умоетесь. Пожалуй, лучше всех понимал это Олег Иваныч – видел и Новгород, и Москву, с Феофилом знаком был, и с Иваном Васильевичем, князем великим. Мог сравнивать. Да, может, и беспорядливо было в последнее время в Новгороде, да, бояре знатные, почитай, всю власть забрали – однако не то, что в Москве. Один человек там свободен – Иван, остальные – пыль под ногами его. Почувствуют то и новгородцы скоро, и чем сильнее будет Иван – тем меньше свободы. И так уж шныряют по городу московские служилые люди – выискивают чего-то, вынюхивают. Ничего, был уже подобный позор у Новгорода – мир Ялжебицкий, да оправился город. Выстоит и на этот раз. Верил в то Олег Иваныч.
Мясной день на Торгу был сегодня. Туши мерзлые, свиные, да бычьи, да прочие на поддонах красными рядами лежали. Тут же их и рубили – продавали, что кому надо: кому бок, кому окорок. Потроха окрест кровавились – сороки с воронами их по округе растаскивали. Кричал народ – торговался…
С грустью смотрел на Торг Олег Иваныч, в родной город возвратился, оказалось – чужой город-то! И не было теперь у Олега Иваныча в городе этом ни кола, ни двора. Усадебку на углу Ильинской и Славны московские дьяки конфисковали. С подачи боярина Ставра. В большую силу вошел боярин – старых знакомых и не узнавал совсем, так, цедил что-то сквозь зубы, когда кланялись. Тех, кто спину не гнул, – а таких еще много было, не привыкли к московитскому рабству – примечал особливо, потом мстил. Феофил Олега предупредил – чтоб опасался Ставра, да Олег-то Иваныч куда как лучше владыки то знал. Вообще не хотел заезжать в Новгород, да все концы здесь остались. На дальний погост, Софью с Гришаней вызволять, один не поедешь. Спутники нужны, люди верные. А где их взять-то? Оглоеды с дедкой Евфимием смертию геройскою в битве Шелонской пали, так же и Пафнутий, старый слуга скособоченный, да и Акинфий-сторож. Вечная им память, упокой, Господи! Геронтий, палач-лекарь? Исчез куда-то Геронтий после Шелонской битвы, может – и сгинул, а может – на чужую сторону подался, никак невозможно ему было под московитами. Дай Бог, выбрался Геронтий, в таком разе – счастия ему и удачи… ну, а ежели все ж таки сгинул – то Царствие Небесное… (В Выборге-городе в тот момент икнулось Герозиусу-лекарю – тот тоже об Олеге Иваныче да о всех знакомцах Бога молил, не навечно в Выборге поселился Геронтий – выждать решил чуть, а как уляжется все – обратно в Новгород пробираться…)
Панфил Селивантов не успел к Шелони – только что от свеев вернулся. Контакты наладил – купцы тамошние еще звали. Приехал домой – а тут такое… Ополченьем Панфил заведовал – что на стенах новгородских врага ждали. Не дождались. Уехал Панфил в Тихвинский посад – кузнецы тамошние далеко искусством славились, – покуда в Новгороде не до замков – тихвинцы на то сгодятся. Шелонь – Шелонью, а торговлю бросать нельзя – кушать нечего будет. Короче, не было Панфила в Новгороде…
Олексаха? Тоже наверняка погиб. Хотя… Все домочадцы с Ильинской на глазах погибали, а вот Олексахиной смерти не видел Олег Иваныч, как, к слову, и Геронтия. Так, может, и жив? Скорее всего… А где может быть Олексаха? Либо на Нутной, у Настены своей, либо – на Торгу. Ехать надобно.
Не советовал Феофил-владыко по городу ездить, ой, не советовал. Узнают, доложат Ставру – не было бы беды! В монастыре бы лучше схорониться дальнем… Кивал Олег Иваныч согласно, владыку слушая, а сам свое думал. Настену на Нутной улице – сожительницу Олексахину – навестить обязательно надо было. Не объявлялся ли сбитенщик? Да и Ульянка там должна гужеваться… ежели довез ее Стефан Бородатый, дьяк государя московского.
