Андрей Посняков - Посол Господина Великого
– Что вы себе позволяете, господин майор? Это что – «дела»? Это работа? Это фикция! В деле три листа – и те – материалы проверки! За целый месяц конь не валялся! Что, не могли потрудиться назначить экспертизу? Одна справка липовая в деле… да справка о судимости… тоже липовая. Знаю я, как вы такие справки печатаете! А потерпевший почему не допрошен, свидетели? Ни один! НИ! О! ДИН! Представление буду на вас писать, господин Завойский, представление!
О! Застонав, Олег Иваныч перевернулся на бок.
…На острове Буяне…
…На море-окияне…
…Ищу я этот камень, ищу я этот ключ!
…Сбитню не желает ли, господине?
…Ни одной очной ставки!
…лежит камень Алатырь, на том камне…
…сбитень, горячий, горячий…
…сидят три старца с железными прутьями…
…даю вам три дня на приведение дел в порядок и составление обвинительных заключений, три дня…
…идут к ним навстречу двенадцать сестер-лихоманок…
…а в немецких землях давно уж книги научились печатати…
…Вы куда идете, окаянные?
…не нарушайте больше закон, уважаемый Олег Иваныч…
…Сбитень, сбитень… Купи сбитню…
…Идем в мир, у людей кости ломати да силу вынимати…
…Какой черт эдак повесил карниз, я вас спрашиваю, господин капитан Востриков?
…В обрат воротитеся…
…Сбитень, сбитень…
…Карниз привинчивают болтами к деревянным чопикам, господа офицеры, а не приклеивают скотчем к обоям!
…чем-чем привинчивают?
…тормози, Игорюха! Тормози! Сейчас коляска отва… О! Уже! Господи, куда ж я лечу-то?
Олег Иваныч со стоном заворочался на волокуше… Лучше б не ворочался!
После смены позиции – с левого бока на правый – районный прокурор Чемоданов совсем озверел и, полностью потеряв человеческий облик, скинул с себя мундир и принялся голым скакать по столу с криками: «Лель! Ярило! Лада! Лель!»
С ним скакали еще и неведомо откуда взявшиеся девицы, тоже почти голые… почти дети, ряженные в звериные шкуры, на головах – венки из сушеных цветов. Какой-то маслянистый пацан азартно молотил в бубен знаменитую вещь «Лед Зеппелина» «Моби Дик». Прокурор Чемоданов извивался в пошлом танце, подобно солисту «Бони М» Бобби Фаррелу. Девчонки пели:
Мы тебя пятницу
Жили-дожидали,
Неделю всю,
Весну-красну,
Все лето тепло,
Всю зиму холодну,
Едва дождалися,
Глаза охвостали!
Потом, взявшись за руки, присутствующие – а все это, как понял Олег Иваныч, происходило в кабинете прокурора – закружили хоровод…
– Как на Олегов день рожденья испекли мы каравай…
– Лель! Лада!
– Хэппи беф дэй ту ю!
– Лада! Лель!
– Пей до дна, пей до дна, пей до дна…
– Да пропадите вы пропадом! – громко закричал Олег Иваныч и очнулся.
Он лежал в каком-то грязном сарае, напоминавшем сельский клуб периода студенческих отработок в колхозе, только вместо портретов членов Политбюро ЦК на стенах висели козлиные черепа. Посреди убогого помещения ярко горел костер, обложенный камнями. Перед костром стоял какой-то мужик в медвежьей шкуре – нет, похоже, не прокурор Чемоданов – и что-то нараспев декламировал, помогая себе чем-то похожим на гигантский фаллоимитатор.
– Который час, мужики? – открыв глаза, поинтересовался Олег Иваныч…
– Никак, очнулся, паря?
Сильно слаб был Олег Иваныч, так что ни рукой, ни ногой. О судьбе своей – и к кому попал – догадался. К тому ж, чтоб ничего такого не учудил – а что, мужик видный, враз от лихоманки оправится, – сковал его Кодимир цепью длинной. Не отвяжешься от цепи той, не порвешь, не убежишь – попробуй-ка! Олег Иваныч пару ночей пытался звено какое расслабить – куда там! Только ногти все изломал да погнул припрятанный втихаря гвоздь.
В избе не все втроем – Кодимир-волхв, Ограй да Степанко были. И остальные разбойники сюда зачастили, к зимнему переходу готовились. Зимой-то на островке опасно оставаться было – ватаги охотничьи по всему Черному лесу шастали, славы дурной не боясь. Да и что сказать – места знатные, дичью изобильные. Разбойники и сами много чего запромыслили: небольшого кабанчика, зайцев да тетеревов-рябчиков. Это не считая цапель, да дроздов, да другой какой мелкой птицы. Во дворе, за капищем, по ночам мясо коптили – днем взгляда зоркого паслись. Олег Иваныч то сквозь оконце узкое видел – не хватало цепи на улицу, хоть и длинна была цепь-то. Длинна – не длинна, однако – только до двери да в сени, к уборной. Так и передвигался, звеня. Хитро цепь натянута – от левой ноги к правому запястью – не очень-то походишь, больше попрыгаешь. Что и делал Олег Иваныч, под любопытные разбойничьи взгляды. Не говорил с ним никто – Кодимир строго-настрого запретил, догадывался, что хитер пленник. Заговорит кому зубы – после поминай как звали. Потому – строго за тем следили. Ограй раз отрока разбойного, Степанку, так палкой по ноге треснул – аж побелел отрок. А и за то только, что, миску с едой подавая, что-то сказал Степанко. Неча! Сказано – не разговаривать, значит – не разговаривать. Вообще, хорошо было бы пленника в амбаре держать, да опасался того Терентий – ночи стояли холодные, враз околеть можно в амбаре-то. А чулана какого в избе не было – отгородили место в уголке дальнем, лавку поставили – там и жил Олег Иваныч, изредка в сени выходя. Двое разбойников денно и нощно за ним следили. Да и сам Терентий с Ограем присматривали.
Все холоднее делались ночи. Темнее, опаснее. Все чаще подергивались по утрам тонким ледком окрестные лужи, а зависавшие над болотом тучи исходили мокрым снегом. По ночам, где-то близ острова, злобно выли волки.
Прислушиваясь, передергивали плечами разбойники, а отрок Степанко беспрестанно читал заговоры:
– На море на Окияне, на острове на Буяне стоит изба, а в избе той сидит старица, а держит она жало. Ты, старица, возьми свое жало, приди ко мни, вынь жало смертное. Заговариваю раны колючия на ногах, на голове, на лбу, на затылке, на бровях и подбородке. Будьте во веки веков на волке сизом, лохматом, в репьях-пегатинах; сидите на волке том – вовек не сходите!
Степанку-отрока давно приметил Олег Иваныч. Вспомнил – не тот ли отрок недавно на деревину вознесся. Тот… Глаз серый, волос длинен, токмо тогда в клобуке монашьем был отрок-то, хоть и нехристь, как видно. А не он ли в прошлом году провожал Олега Иваныча после того, как вместе чудом выбрались из сожженного капища, когда медведь чуть всех не съел?.. Если б не парень один, Ратибором его, кажется, звали… Да, Ратибором…
Олег Иваныч вспомнил прошлую зиму, когда случилось ему проезжать здешними местами. Как спасался от шильников, как оказался в языческом капище, в маске птичьей, принятый всеми за какого-то Терентия из Явжениц. Вспомнил нагих девиц, пляски, свирели и бубны. И как подожгли капище враги, как пришлось бежать подземным ходом, что прямиком в медвежью берлогу вышел…
Как, выбравшись и простившись с раненым Ратибором, спустился к реке, ведомый отроком. Как показались вдалеке, на излучине, возы и кони – караван муромского купца Ефима Панфильева…
– Светлый путь тебе, господине, – сняв шапку, низко поклонился отрок. – Ратибор-то мне старшим братом приходится. Да и сестры с нами, Глукерья, Мартемьяна, Лыбедь… Видал, как плясали?
Паренек улыбнулся.
Олег Иваныч подмигнул ему на прощанье:
– Тор! Ярило! Ты-то кто?
– Лада! Лель! – эхом отозвался отрок. – Степанкой меня кличут.
Степанкой…
А что, интересно, Ратибор тоже здесь, средь разбойников? Спросить бы… Да как спросишь-то, коли главный-то черт, Кодимир-нехристь, смотрит волком, из закутка никуда выпускать не велит. Придумывать что-то надо. Бежать… А как убежишь-то, коли пригляд ежечасный? Да и сговорить кого – попробуй, коль и словом с ним никто не молвится, запрещено. А пообщаться с кем-нибудь нужно, хоть с тем же Степанкой… Вон, сидит на лавке, вой волчий слушает. Заговоры свои читает… Заговоры…
На следующий день занедужил Олег Иваныч. Есть-пить отказывался, руку к челюсти приложив, мычал уныло. Махнул поначалу рукой Терентий, да к вечеру призадумался – не становилось лучше пленнику-то! Как бы не помер от зубной лихоманки, бывали случаи.
– Может, вытянуть зуб-то?
Олег Иваныч только головой покачал, показал на руке три пальца – три, мол, зуба, и все доходят. Вот заговор бы какой помог, верно…
Почесал Терентий бороду, подозвал Степанко:
– Чти, отроче!
Поклонился Степанко волхву, в закуток Олегов зашел, примостился на лавке, начал нараспев:
– Иду я не улицею, не дорогою, а по пустым переулкам, по оврагам, по болотинам. Навстречу мне заяц. Заяц ты заяц, где твои зубы? Отдай мне свои, возьми мои. Иду я не путем-дорогою, а сырым бором, темным лесом. Навстречу мне серый волк. Волк ты, серый волк, где твои зубы? Вот тебе мои зубы, отдай мне свои. Иду я не землею, не водою, а чистым полем, цветистым лугом. Навстречу мне старая баба. Старая ты баба, где твои зубы? Возьми ты волчьи зубы, отдай свои выпалые. Заговариваю я зубы, крепко-накрепко у… Звать-то тя как, запамятовал? Олег Иваныч? …У Олега, свет Иваныча, по сей день, да на веки вечные! Ну, как, человече?
