Владимир Корн - То, что действительно важно
Так и подмывало вылить ему на голову пиво из его кубка, он единственный за столом пользовался таким сосудом. Но ограничился тем, что замерил в нем температуру пива снова пальцем. Только капли созерцать не стал, лишь встряхнул кистью.
Плащ еще толком не просох, но задерживаться здесь не было никакого желания.
Уже за порогом отдал кошель Тибору, нельзя выпадать из выбранного образа. Лишь добавил, чтобы он отдал деньги своей сестре, мол, Грюой жутко извиняется.
Конечно, в бордель мы не пошли, а зашагали в сторону нашего лагеря.
И вообще, эти слова были только для Грюоя, так более доходчиво. Заглянули к нему мимоходом, поставили на место, взяли денег, сколько в голову взбрело и какими монетами взбрело, и пошли себе дальше веселиться.
Не дурак, поймет, что я его от смерти спас, чтобы он сам о себе не думал. У тебя Грюой, как и у всех выбор был, куда от этого денешься. И пришло тебе в голову живым остаться. Свет клином на сестре Тибора не сошелся, а жизнь — она такая сладкая штука.
И еще, вспомнил эпизод из моей, теперь уже кажущейся очень далекой, прежней жизни.
— Артур, сколько тебе сахара в чай положить? -
Ничего бы в этом необычного не было, если бы не спросил меня об этот один мой сослуживец, рангом даже несколько выше по должности. И я не позиционировал себя альфа-самцом, никогда этого не делал.
Я сказал ему: одну чайную ложку полную, другую наполовину, и три ложечки с сахаром на самом кончике. У него тоже был выбор, и он его сделал на глазах у всех.
До сих пор немного неудобно за него, да и за себя, чего уж там, когда я сказал ему еще и размешать.
А вот к чему это я сейчас вспомнил, и самому непонятно.
Нет, надо было еще книгу с собой захватить. У меня только одна и есть, со сказками.
Ту, по которой меня Милана читать учила, иногда даже при свете костра. Не солидно мне с ней, взрослый мужчина, да и прочитал я ее много раз. А вот эта была бы самое то. И гравюры занимательные, и, не сомневаюсь, слов бы много новых узнал, в отличие от детской книжки. Эх, да чего уж там.
На завтрак я проспал, не услышав двойной удар небольшого колокола, чей звук говорил о подъеме.
Когда выскочил во двор, все уже сидели за столом под навесом. При моем приближении разговоры смолкли и меня рассматривали так, как будто бы увидели в первый раз.
Трепло ты Тибор, мог бы и промолчать. Я ведь в первую очередь о себе заботился.
Может быть, имеются и другие способы разрулить такую ситуацию, да где ж мне об этом знать.
И не надо во мне крутого видеть, их только в фильмах и показывают.
Крутым и ночью солнце светит — вспомнил я одно выражение. И фильм вспомнился, где главный герой кружил в черном, вкруговую затонированном джипе по улицам ночного города в темных солнцезащитных очках. Вот это да, вот это круто.
Кино. Черт побери, что же мне давно это в голову не пришло. Нет, ну надо же, а?
Так, что я об этом знаю? Братья Люмьер, целлулоид. Целлулоид это нечто прозрачное, из него кинопленку делали, и еще горит он хорошо. А вот как его получают и из чего? Понятия не имею.
Хорошо, что у нас еще есть? Фотографии. Что об этом помню?
Пластинки, покрытые эмульсией с серебром, магний для вспышки, проявитель с закрепителем. Все. Тоже зацепиться не за что. Ну что же я тогда эту книгу для развития памяти как следует не изучил. Читал же обо всем этом, но сейчас уже и не помню ничего.
Ладно, необходимо хорошенько все осмыслить, наверняка что-нибудь подходящее вспомню. Сама же идея просто замечательная, никто не станет отрицать.
Читал я в очень желтом и очень популярном журнале, как один тип при дворе какого из Людовиков получил и дворянство, и титул и даже поместье. За то, что презервативы ему из бараньих кишок делал. Нет, кондомы изготовлять я никому не буду, но сама то идея какова!
Надо просто вспомнить какое-нибудь эпохальное изобретение, удачно его пристроить и непременно окажется так, что дворянство будет в кармане.
Только такое изобретение, чтобы и сделать можно было сразу и эффект у него был потрясающим. Дальше дело техники.
Есть над чем подумать. И главное, должно сработать.
— Артуа — окликнул меня Тибор.
Ну вот, не дали мне себя Сократом почувствовать. Он однажды сутки простоял на одном месте, задумавшись. Я же сижу, и сижу всего минут пять, пусть и с ложкой у рта.
Свой тесак на клинкерт, имеющийся у Тибора я все же поменял. Обошлось мне эта операция в сам тесак, пригоршню кремней для пистолетного замка и пару серебряных монеток не самого высокого номинала. И мы оба остались довольны. Тибор, тем, что избавился от не слишком практичного, по его мнению, клинкерта. И тем более я, получив, наконец, то к чему достаточно давно стремился.
Мой новый клинок представлял собой длинное неширокое лезвие с почти незаметным изгибом. Долы по обеим его сторонам доходили почти до самой гарды. Гарда была достаточно мощная, чтобы принимать на нее сильные удары, поскольку ширина и толщина самого клинка настоятельно этого не рекомендовала. Как не рекомендовала и мощные рубящие удары, попросту не хватило бы массы.
Но была одна хитрость, состоящая в интересной заточке средней части клинка: благодаря ей режущие удары должны получаться очень эффективными. Навершие эфеса представляло собой мощный латунный набалдашник, что делало балансировку клинка пригодной для фехтования им как шпагой. С этой же целью елмань полностью отсутствовала.
А металл, пошедший на изготовление клинкерта…. Да что металл, не намного он и хуже, чем на тесаке. Почистим, наточим, отшлифуем, поменяем кожу и проволоку на эфесе…
Нет, мой новый клинок определенно мне очень нравится.
Глава 28. Мастера древности
Следующий день начался с того, что Гроднер выстроил всех нас перед собой, задумчиво походил перед нами и четырежды ткнул пальцем: ты, ты, ты и ты.
В числе осчастливленных оказался и я. Всем четверым Горднер объявил, что вечером мы будем сопровождать его, и велел привести себя в насколько возможно более пристойный вид. Он приглашен в один из самых известных домов столицы и ему не хотелось бы, чтобы наш вид вызывал усмешки.
Когда я спросил у Тибора, тоже попавшему в этот список, что это значит и как же все-таки мы должны выглядеть, тот лишь усмехнулся и махнул рукой. Не бери, мол, в голову, достаточно побриться и постараться до вечера не набраться.
Поедем мы все четверо позади кареты Горднера, для его пущей важности и всего лишь. Ну и на месте придется подождать, пока он не сочтет, что уже достаточно потерял времени для того, чтобы можно было возвращаться. Сам Горднер не большой любитель таких мероприятий, но не всегда имеет возможности отказаться.
Словом, ничего выдающегося. Сопроводим, отсидим положенной число времени в теплом сухом помещении среди таких же страдальцев как и мы. Нас даже покормить не забудут, ни разу такого не было. Успокоил, в общем.
Вообще-то сегодня еще до рассвета мы должны были отправиться в путь. Но накануне вечером стало известным, что наш поход задерживается на несколько дней.
Поскольку никто толком не знал, ни куда мы отправляемся, ни что нам предстоит, разговоров было достаточно много. Строились различные версии, но к единому мнению так и не пришли.
Уже стемнело, когда карета, запряженная четверкой лошадей одной масти в сопровождении опять же таки четверки бравых всадников на лихих скакунах подъезжала к огромному, с ярко освещенными окнами дому, больше похожему на дворец. Мы проследовали по широкой, уложенной каменными плитками дороге к самому парадному входу.
Горднер вышел из кареты, махнул рукой и скрылся за дверьми, услужливо открытыми лакеями в парадных ливреях. Наш же путь лежал дальше, за угол особняка. Там действительно оказалось достаточно строений, чтобы спрятать лошадей, карету и укрыться от дождя самим.
Ну и что спрашивается, нас с собой было брать, все равно никто не увидел, темно и сыро, все в доме прячутся.
Я поинтересовался у Тибора, кому принадлежит этот дворец, но тот лишь махнул рукой с таким видом, как будто бы ему уже так осточертело наносить визиты всяким графьям да баронам и он даже имена их всех путать начал. Это было забавно и мне стало смешно.
Тибор в ответ насупился и неожиданно заявил, что прогадал он с обменом своего великолепного, сделанного лучшими мастерами древности клинкерта на мой тяжелый, ржавый, совершенно неотбалансированный тесак, который я, несомненно, спер у рубщиков сахарного тростника. Вероятно, даже не спер, они просто выбросили его за ненадобностью.
Если бы я успел узнать его чуть хуже, ни за что бы не догадался, что он шутит. Слишком уже серьезно он все говорил.
Тибора знали многие из собравшихся здесь, и потому подтянулись поближе, чтобы послушать безукоризненность его доводов.
Пришлось немного подыграть ему, заявив, что прошедшего не воротишь, и теперь уже поздно говорить об этом. Ну и как между прочим поинтересоваться, какие именно мастера древности делали этот замечательный клинок. Уж не дальние предки ли тех, что изготовили его пистолет. Был у него один из трех, что имелись. Историю его приобретения он сам мне и рассказывал, еще и подсмеиваясь над собой.
