Василий Звягинцев - Бои местного значения
– Вот это нам подойдет, – сказал Шестаков, вновь ощутивший прилив энтузиазма и активности.
Чем острее складывалась ситуация, тем бодрее он себя чувствовал.
– Слышь, земляк, – подошел он к вознице, – небось довезешь до Мытищ?
– Эвон? – удивился дымивший махорочной скруткой мужик лет сорока, русобородый, как раньше говорилось – «справный», одетый в некогда белый нагольный тулуп. – Я тут, по ближним деревням, или до Москвы, если что, а Мытищи, почитай, верст двадцать да лесом? К вечеру и не обернешься. Чего ж на поезде не поехали? Оно бы быстрее вышло. – Ты чего, браток, на заработки вышел или от колхоза повинность исполняешь? – прищурившись, спросил Власьев. – Надо нам ехать, и заплатить есть чем, а не хочешь – другого найдем. Так повезешь?
Видно было, что заработать мужик хочет, но терзает его извечное российское противоречие между рациональностью и духом. Деньги – оно неплохо, трешку, а то и пятерку слупить со странных пассажиров вполне можно, но и тащиться на холодном облучке два часа туда да столько же и оттуда, наверняка порожняком, как бы и скучно. Куда проще зашибить полтинник коротким концом и снова развлекаться спокойной беседой с коллегами, пропустив «с почина» чарку-другую.
– Эх, а можно и поехать… – изображая отчаянность, хлопнул возчик шапкой по колену. – А сколь положите?
Не успел еще Власьев, знающий характер и обычаи таких мужиков и систему здешних цен тоже, начать достойно торговаться, как Шестаков, в роли наркома о ценах никакого представления не имеющий, но вообразивший, что сейчас стоит шикануть, протянул мужику красную тридцатку.
Власьев и возчик ахнули одновременно. По разным, впрочем, причинам.
– Ну, ин ладно, товарищи-граждане. Чего уж. Если вам и вправду надо – с ветерком довезу. Только бы это – для сугреву чего взять. Там от, в чайной, казенка имеется. По такому морозу, да через лес, без сугреву неинтересно ехать…
Власьев толкнул наркома локтем. Молчи, мол, хватит уже, пока еще чего лишнего не сболтнул.
– Так и беги, раз хочется. И на выпивку хватит, и на закуску, еще и сдачу принесешь. Думал, всю тридцатку тебе? Держи карман… Червонца выше головы хватит. Я бы и пятерки не дал, да приятель мой свататься едет, вот и не в себе немного…
Разочарованный, но совсем немного – десять рублей тоже были непомерно солидной платой – мужик отправился в чайную.
Дождавшись, пока он скроется за ободранной голубой дверью, Власьев, не меняя выражения лица, прошипел наркому:
– Вы, Григорий Петрович, думайте все же время от времени. Здесь такими деньгами разбрасываться – все равно что по улице Горького в воскресный полдень нагишом бегать. Разговоров на неделю хватит. Хорошо, я его малость разочаровал, он сейчас водки купит и, в расстройстве об упущенной выгоде, ни с кем впечатлениями делиться не будет. А то бы… Нашелся доброхот, сейчас участковому стукнул, поехали, знать, подозрительные да богатые, деньгу без счета швыряющие, лесом в Мытищи, когда поездом туда полчаса езды. Там бы нас и повязали.
Санки довольно споро скользили по накатанной просеке, окруженной густым еловым лесом, из-за быстро бегущих по небу кучевых облаков то и дело просверкивало яркое послеполуденное солнце, и вновь казалось наркому, что находится он непонятно где – то ли в проклятом, но все равно незабвенном прошлом, то ли в каком-то совершенно искусственном, выдуманном мире.
Левой рукой он перебирал в кармане, как мусульманин четки, россыпью брошенные туда револьверные патроны. Десятка два. Скользящие в пальцах длинные теплые цилиндрики успокаивали.
«Гипноглиф» – опять всплыло в памяти незнакомое слово, и тут же нашлось ему объяснение. Так вроде бы называется нечто вроде осязательного наркотика. А если попросту, развлекало его ощущение, что целую горсть смертей он держит в кармане. Каждый патрончик – тщательно изготовленная консервированная смерть. Не страшная старуха в саване и с косой, а тем не менее…
Но все же с гораздо более эффективной и технологической смертью он имел дело в молодости. Торпеда образца 1912 года, к примеру. Та несла в себе сразу сотню или две гарантированных смертей в металлической обтекаемой оболочке, снабженной притом парогазовым мотором. Когда они засветили, помнится, под Норчепингом в борт немецкого крейсера «Герман»…
Ямщик на облучке, спрятав в загашник деньги, суммой превосходящие чуть ли не месячный возможный заработок от местного извоза, согревшись вдобавок дармовой же водкой, пел громко и нескладно какую-то местную песню, а в глубине души надеялся, что не стукнут его гирькой по затылку странные пассажиры и позволят вернуться домой живым и с прибылью.
– Может, вы скажете наконец, куда мы все-таки едем? – спросил Власьев.
Шестаков отдал должное терпению старого товарища. Отправился с ним в явно опасную и в любом случае противозаконную экспедицию, так и не поинтересовавшись ее замыслом и конечной целью.
– Есть по Ярославской дороге такой городок – Кольчугино. А в нем – место, где без лишнего труда возможно добыть нужные нам предметы в неограниченном количестве…
Они говорили, едва шевеля губами, чтобы не услышал возчик, хотя предосторожность была почти излишней: опущенные уши шапки, поднятый воротник и громкая песнь мужика исключали риск утечки информации.
– Отчего – именно Кольчугино?
– Да просто другого места я не знаю. Подходящего. Там два оборонных завода всесоюзного значения, куда постоянно приезжают толкачи-снабженцы со всех концов страны. По сорок-пятьдесят человек живет в гостинице одновременно. Бывал там, приходилось, отчего и выбрал. Паспорта, командировочные удостоверения – все сдается в гостинице администратору. Легко взять… – он вдруг осекся. – Ну не так чтобы совсем легко, но возможно…
– Умно… – Власьев посмотрел на наркома с уважением. – Но – позволю себе вопрос. Почему сразу не сказали?
– А вы – не спросили…
– У меня свой резон. Сейчас вы банк держите, я же, прошу прощения за цинизм, продолжаю наблюдать, стоит ли на вас полагаться и дело с вами иметь. Еще раз простите – до сих пор думаю, тот ли вы человек, чтобы очертя голову за вами в бой кинуться, или…
– А я не сказал… Да потому, что до последнего в себе не был уверен. Вдруг испугаюсь, просто раздумаю. Переступить-то я переступил, как Раскольников выражался, но все время думал, не остановиться ли? На что руку поднимаю?.. Вся ведь жизнь «этому» отдана…
– Честно ответили. Ценю. Значит – идем до конца. А про дальнейшее пока говорить не станем, от греха.
Власьев, явно собравшись еще что-то сказать, вдруг замолчал, начал закуривать.
Так и ехали молча не меньше получаса, каждый думая о своем.
Шестакову по-прежнему не совсем понятны были резоны Власьева. Неужто просто оттого, что случайно подвернулся ему на пути старый товарищ, поднявший руку не просто на нескольких мелких чинов НКВД, на всю СИСТЕМУ, решился он сломать остаток своей, довольно спокойной и благополучной по нынешним временам жизни? Такого вот только толчка ему не хватало, чтобы включиться в борьбу со всем коммунистическим государством? Или же?..
Шестаков, опять будто не своим собственным умом, а как бы заемным, начал просчитывать варианты. А откуда старлейту знать, что на самом деле у Шестакова есть возможность, в случае прорыва на Запад, завладеть хорошими, даже огромными деньгами? Он и сам-то сообразил буквально вот только что…
А почему, кстати, вообще пришло ему это в голову? Несколько лет бесконтрольно распоряжался секретными суммами и помыслить не мог, что можно использовать доллары, фунты и франки в собственных интересах. И вдруг…
Нет, что, если и вправду Власьев знал? Через свои эмигрантские круги и связи. Нельзя ведь исключить, что имеются они у него. Эмигранты, троцкисты – там, «пятая колонна», те же троцкисты-бухаринцы-зиновьевцы – здесь, сотрудники ныне разоблаченного и преданного суду Ягоды, которые не могли не быть в курсе секретных операций с испанским золотым запасом и нашими встречными поставками…
А если не от троцкистов, а от родного НКВД он это знал? Просчитали аналитики, что, в случае чего, бежать наркому будет некуда, кроме как к старому сообщнику.
Шестаков подумал, что так можно зайти слишком далеко. Ни одна душа в мире не смогла бы просчитать такую комбинацию – попытка ареста, его неожиданное сопротивление, причем удачное, с убийством чекистов, побег, тоже удачный, и именно к Власьеву, ночной разговор, мысль об этих деньгах (невысказанная до сих пор, кстати)….
Стоп, просчитать, конечно, нельзя, а тщательно спланировать, срежиссировать?
Нет, все это невозможно просто потому, что никто, и сам он в первую очередь, не мог представить, будто в состоянии нарком Шестаков уничтожить целую опергруппу НКВД, да еще столь профессионально и изощренно. Но тем не менее… Отчего же вообще посещают его подобные мысли?
