Троецарствие (СИ) - Алексин Иван

И всё бы ничего, но тут ещё и осень полностью в свои права вступила, затяжными дождями превратив дороги в жидкое месиво. В общем, стало совсем весело! Одно радует. Уверен, что Ружинский с Заруцким проклинают всю эту тягомотину ещё больше. Не удивлюсь, если тушинский гетман, заявившись сюда, даже вздохнёт с облегчением, радуясь предстоящей битве даже несмотря на все тактические неудобства. Главное, что, наконец, закончится эта пытка непроходимыми дорогами, мерзкой слякотью и бесконечными тыканьями в Богом проклятые деревянные «заборы» этих восточных варваров.

— Действуй, князь. — кивнул я воеводе, стирая с лица очередной привет от промозглого ветра. — Не буду тебе мешать.

До деревни доскакали быстро. Даже кони, по-видимому, как-то почувствовав скорый отдых, прибавили в резвости, бодро мешая копытами дорожную грязь. Свернули с дороги в поле, к жмущимся к лесу шатрам, двинулись, чавкая грязью, вдоль околицы. На встречу с плетнёвого забора свесилось несколько чумазых мордашек, с нескрываемым любопытством таращась на богато одетых всадников.

Вот ведь, и охота им было по доброй воле под дождём и ветром торчать! Да ещё и одёжка на «рыбьем меху». Она и сухая-то, наверное, не шибко греет, а уж мокрая… Вон, посинели уже все!

Не в силах проехать мимо, придерживаю коня.

— Здорово, огольцы! Вы чего здесь забыли? Шли бы лучше по домам, чем здесь мёрзнуть. Или ждёте чего?

— Здрав будь, боярин, — мальчишки, ошалевшие от того, что на них обратили внимание, заробели, оглядываясь друг на друга. — Сказывают, сам царь сюда приехать должен, — поделился со мной сведениями мосластый мальчуган лет двенадцати, по-видимому, бывший у местной детворы за старшего.

— Пряник хотите? — усмехнулся я. Царя, видишь ли, им, покажи. Нашли диковину зверюшку!

— А как же.

Забираю у Никифора уже приготовленный им пряник, протягиваю робко подошедшему ко мне старшему.

— Вашу деревню как называют? — спрашиваю без интереса, больше для того, чтобы завязать разговор.

— Так Клушино, боярин.

— Чего, — мальчишка едва успевает подхватить, выпавший из руки гостинец. — Только с остальными поделится не забудь, — машинально напоминаю я, ошарашенный новостью.

Вот это номер! Прямо мистика какая-то! Хорошо ещё, что я не сильно суеверный.

— Что я без понятия, боярин. Благодарствую.

— А скажи-ка мне, — протянул я, с трудом приходя в себя — Тут другая деревенька, Царёво-Займище, неподалёку есть?

— Есть, боярин, — махнул мальчик рукой в западном направлении. — Только она далеко.

Ну, да. Это для меня двадцать пять километров, не так уж и далеко, а для деревенского мальчишки, почти другой конец света.

Значит, всё сходится. Это та же самая деревня, под которой через полтора года в будущем Жолкевский русско-шведскую армию похоронил, а вместе с ней и последнюю надежду Василия Шуйского на троне удержаться. Теперь, выходит, у меня взять своеобразный реванш за тот несостоявшийся разгром, возможность появилась! Ружинский, конечно, не чета Жолкевскому, но всё равно символично. Дела…

— Боярин, — набрался между тем храбрости спросить мальчишка, — а когда, царь-батюшка, сюда прискачет? Посмотреть больно охота!

— Государь, — подъехав ко мне в этот момент, поклонился Тараско. — Обсушиться бы тебе. В шатре всё готово.

Теперь чуть не выронил пряник мальчишка. Дёрнулся было к околице, а только ноги к одному месту будто прилипли.

— Смотри, — потрепал я его рукой по мокрым волосам. Настроение, несмотря на не стихающий дождь, стало подниматься. — Я за просмотр деньгу не беру.

Войско самозванца появилось у Клушино через два дня. С полсотни всадников покрутились на окраине окончательно раскисшего поля, полюбовались на архитектурное творчество Скопина-Шуйского и ускакали прочь, доложить об увиденном Ружинскому. Поскакал гонец и в Клушино, продублировав весточку о подходе тушинского войска, полученную чуть раньше от Подопригоры.

— Время ещё есть, — небрежно махнув рукой, пророкотал Жеребцов. Его отряд воссоединился с основным войском ещё вчерашним утром. — То только вражеский дозор показался. Основные силы хорошо, если к вечеру сюда доползут.

Мда. Так и хочется заметить, что один раз нас во многом из-за такой вот беспечности под Клушино уже жестоко наказали. Не хотелось бы повторения. Всё же, нужно признать, что Жеребцов хорош как исполнитель, а на роль большого воеводы не подходит. Слишком много экспрессии, порыва, самонадеянности. Именно это его в прошлой жизни и погубило, когда Давыд прозевал неожиданный удар Лисовского на Калязино. Свою жизнь он тогда не за дёшево отдал, но самого факта ротозейства, это не отменяет.

Скопин-Шуйский до вечера ждать не стал, выдвинув войско на окраину леса, поближе к подготовленным позициям. Запылали многочисленные костры, дразня запахом наваристого кулеша загомонили оживлённо ратники. Замерзать и голодать в ожидании вражеских отрядов, никто не собирался.

А где-то после полудня к нам приехал парламентёр.

В шатёр вошёл высокий, широкоплечий казак, одетый в богатый польский жупан опоясанный кожаным поясом и обитой куньим мехом шапочке-рогатывке. Встал посреди шатра, горделиво вскинув голову, окинул меня насмешливым взглядом, кивнул небрежно.

— Здрав будь, Фёдор Борисович. Я воевода царского войска, боярин Иван Мартынович Заруцкий привёз тебе повеление государя Дмитрия Ивановича.

— Не государь, а тушинский вор, — сделал шаг вперёд Жеребцов, свирепо оскалившись. — Как ты смеешь…

— Погоди, Давыд, — остановил я рассвирепевшего воеводу. Дерзость тушинского посланника по-настоящему удивила. Мог бы хоть поклон изобразить. Не обломился бы. Армия у Ружинского измотана, от морального духа одно упоминание осталось, наёмники только из-за жадности ещё не взбунтовались (всё ещё надеются с царика долги встебовать), а перед ними вдвое большее по численности войско, хорошо укрепившееся за острожками и засеками, стоит. Тут в пору на коленях передо мной ползать, соглашаясь на любые условия, а они ещё и хамить надумали. С чего бы? — Шкуру спустить мы с него всегда успеем. Пусть этот казак сначала расскажет, что мне царик передать велел.

Заруцкий побагровел, наливаясь кровью, рука тушинского боярина машинально потянулась к поясу, нащупывая отнятую перед входом в шатёр саблю. Вперёд, лениво поведя плечами, выступил Никифор с двумя рындами. Обрадованно оскалился Жеребцов, в предвкушении сжав пудовые кулаки.

А Заруцкий-то гневлив чрезмерно! И не так умён, как о нём в истории писали. Не мог же он не понимать, что за свои дерзкие слова не только языком, но и головой поплатиться может? Тем более, что назвался он посланником не Ружинского, а тушинского вора. А от вора какие послы могут быть? А значит, и церемонится с ним тут никто не будет.

— Государь повелел тебе, боярин, в воровстве своём покаяться и с повинной к нему прийти. И тогда он, в милости своей, все вины твои простит и опалы на тебя класть не будет.

В шатре воцарилась тишина. Слишком дико звучали здесь слова загнанного в ловушку врага. Словно бы это не мы его, в он нас за горло держит!

— Выходит, каяться в своём воровстве царик не собирается, — сделал я вывод. — Тогда зачем ты сюда пришёл, казак?

— Я боярин.

— Да какой ты боярин, отрыжка безродная? Вору помогал воровать, вором и в чин возведён, — я понял, что продолжения не будет и Заруцкий приехал сюда лишь с целью самому взглянуть на моё войско. Ну и попутно нахамить. Так пусть тогда не обижается! — Не по Сеньке шапка! Ещё и в царский шатёр со свиным рылом лезть осмеливаешься! Ну, так по вору и честь! Гоните его отсюда плетьми до самого воровского войска.

— Вот это по мне! — радостно взревел Жеребцов, для начала двинув Заруцкого кулаком и лишь затем потянувшись к поясу за нагайкой. Казака буквально вынесли из шатра, осыпая тумаками.

— Не задались что-то у нас переговор, Михаил Васильевич, — с притворным сожалением обернулся я большому воеводе. Тот откровенно веселился, наблюдая за развернувшимся действом. — Да и не по чину мне их с вором вести. Ты уж ступай, князь. Доведи дело до конца.